Но на формирование личности Эндрю повлияли не только его родители. Нельзя не упомянуть еще об одном жильце Хитфилда – дедушке Эдварде («зовите меня Тед»). Известный психиатр-консультант в больнице Объединенного Королевства, он обучался в той же школе Святой Марии (как и его отец до него). Когда его зять повзрослел и стал специалистом по головному мозгу, Эдвард уже был известен в области психических болезней. Самым большим проектом Эдварда стала книга для мальчиков на 200 страниц под названием «Секс, любовь и общество». Опубликованная в 1959 году, когда автору исполнилось 60, она претендовала на «попытку раскрыть основные паттерны разума». Но речь шла по большей части о его собственной психике. По мере приближения «свинговых 60-х» он использовал свои страницы для агитации введения запрета на секс до брака, проституцию, гомосексуализм и «возрастающую агрессивность» женщин.
«На воду тысячу кораблей спустило лицо Елены Троянской, – анализировал он в одном из отрывков известный греческий миф, – а не острота ее языка или сила ее бицепсов». Его книга, посвященная внукам Эндрю, Чарльзу и Ричарду, была этаким противоядием от праздных удовольствий. «Мальчик, который мастурбирует, всегда накормлен и утомлен», – предупреждал он. «Если вы чувствуете, что вам необходимо мастурбировать, несмотря на ваши добрые намерения, покончите с этим как можно быстрее».
Маленькому Энди было почти три года, когда был выпущен этот самородок. Как позже повлияла эта книга на сознание ребенка, неясно. Эндрю Джереми Уэйкфилд родился в понедельник, 3 сентября 1956 года, в Мемориальной больнице Канадского общества Красного Креста, недалеко от Таплоу, графство Беркшир, в 40 милях к западу от Лондона. Эта больница была построена на земле, подаренной семьей Астор из Нью-Йорка, за счет правительства Оттавы. Она символизировала благодарность Северной Америки за титанический вклад Великобритании в победу в Первой и Второй мировых войнах. На момент рождения ребенка у родителей, тогда еще помощников врачей, уже был сын. Они жили в коттедже в Глостершире, а затем переехали в Бат и в конечном итоге вошли в величественные ворота Хитфилда, так начался их личный период безмятежности.
Начальное образование Эндрю получил в самом городе Бат, где располагалась школа короля Эдуарда – эксклюзивное независимое образовательное учреждение, основанное в 1552 году. На самом деле, мальчик не проявлял там особой сообразительности. Его мать признается, что он дважды сдавал выпускные экзамены в школе, чтобы, по примеру семьи, поступить в медицскую школу Святой Марии. «Не буду врать, что он сразу хорошо сдал экзамены, он действительно их пересдавал», – призналась она мне.
Но уже в школе короля Эдуарда проявилась естественная харизма Уэйкфилда, о которой так часто говорят, и которая подготовила его к последующим событиям. Обладая замечательной способностью завоевывать сердца людей, он наиболее ярко проявил себя в спорте. «В средней школе Эндрю был капитаном команды по регби, а потом и старостой класса», – вспоминает Бриджит. История повторилась в медицинской школе Святой Марии: парень без особого таланта в учебе сумел расположить к себе абсолютно всех. Уэйкфилд снова возглавил команду по рэгби и бегал по полю в желанной футболке с цифрой «8». У других игроков быликлички, например Опора или Мухоловка, но Уэйкерс, как его окрестили, был единственным игроком под простым числом. Для этой позиции – эпицентра боевых действий – требовалась грубая сила, великолепная физическая подготовка, ловкость и бесстрашие.
– Он типичный парень из школы Мэри, – рычит старый автор истории регби-клуба, когда я звоню, чтобы выспросить подробности об Уэйкфилде-игроке. – Прочтите книгу лорда Морана.
– Точно, не подскажете, как она называется?
– «Анатомия мужества».
– Ясно, спасибо.
Как раз мужества Уэйкфилду было не занимать. Оно, безусловно, необходимо, чтобы пережить два уик-энда в позиции «8», не говоря уже о двух десятилетиях уничтожения вакцин. Но храбрость, подпитываемая амбициями, может завести на опасную дорожку. Успех или неудача. Хвала или порицание. Слава или дурная репутация. Удовольствие или боль. Все или ничего.
Планом А для Уэйкфилда была карьера профессора хирургии. «Если сомневаешься, вырежь» и все такое. На тот момент это была самая эгоистичная отрасль медицины. В Англии до сих пор сохранилась причудливая средневековая традиция награждать имена хирургов приставками «мистер» или «мисс/миссис», в отличие от простых «докторов». Этот снобизм зародился еще в те времена, когда хирурги настолько ассоциировались с кровью и увечьями, что удалять части тела люди предпочитали у цирюльников.
– Эндрю всегда хотел быть хирургом, – рассказывает мать. – Еще маленьким мальчиком он любил нашивать заплатки на свои брюки, и у него это получалось ровно и красиво. Да, именно хирургом он хотел быть всегда, никаких других вариантов я от него не слышала.
Уэйкфилд поначалу стремился к профессуре. Если бы он окончательно решил связать свою жизнь с хирургией, думаю, он бы добился успеха. Будучи студентом, а затем и помощником врача, он старательно изучал это ремесло. Но даже самое героическое кромсание и шитье не удовлетворяло его амбиции. Резекция кишечника может спасти пациента. Но мечты доктора были глобальнее. Уэйкфилд распрощался со скальпелями и зажимами уже после 30 лет. Окончив университет Святой Марии в 1981 году, он прошел несколько резидентур в Лондоне, а затем поехал в Канаду на двухлетнюю стажировку в широкопрофильную больницу Торонто.
В то время хирурги всего мира сражались за звание первопроходцев в области трансплантации всего кишечника, ставки были велики. Уэйкфилд, однако, решил заняться лабораторными исследованиями. Это был тот самый ключевой момент, после которого, по словам матери, «все пошло так, как пошло», ведь ему открылись перспективы спасения не просто пациентов, но и всего мира в целом.
Первая журнальная статья, в которой Уэйкфилд был упомянут, как седьмой из восьми авторов, описывало отравление ртутными батареями. Затем он поучаствовал в работе по иммунной системе крыс, в этот раз оказавшись на четвертом месте в списке из семи авторов. «Уэйкфилд провел много хороших исследований, – сказал в своем интервью Toronto Star профессор Зейн Коэн спустя годы, – и он определенно не коррумпированный человек».
Но в 1987 году Уэйкфилда постигло наследие Хитфилда. Я назову это «моментом Гиннесса», когда мирские ветры впервые подули в его дверь. Насколько мне известно, публично он это рассказывал лишь единожды в интервью лондонскому журналисту Джереми Лоранс, с которым мы недолго делили один офис. Момент Гиннесса случился в баре в центре Торонто одной холодной зимней ночью. Говорят, что Уэйкфилд сидел совсем один с пинтой своего любимого ирландского пива и скучал по своей молодой жене Кармел. Именно тогда ему впервые пришла на ум череда жизненно важных идей, в результате чего начала разворачиваться остальная часть этой истории.
В то время Святым Граалем гастроэнтерологии считались воспалительные заболевания кишечника. Из двух главных нозологий – неспецифического язвенного колита и болезни Крона – вторая стала его главной целью. Она была впервые систематически описана в 1930-х годах и названа в честь самого пронырливого и напористого из ее исследователей, Беррилла В. Крона. И все же ученые не могли прийти к единому мнению о причине этого недуга, иногда настолько тяжелого, что пораженным оказывается весь желудочно-кишечный тракт. Большинство считало, что в основе патогенеза болезни Крона лежит аутоиммунная реакция, возможно, вызванная бактериями или пищей.
Но за океаном, вдали от дома, отведав сливочной пенки Гиннесса, Уэйкфилд прозрел. «Что, если это воспалительное заболевание вовсе не кишечное, – уловил Лоранс главную мысль этого момента, – а сосудистое, и поражение обусловлено нарушением кровоснабжения кишки?» Это предположение серьезнее, чем вы думаете. На самом деле, оно эпичное. Тогда, в Канаде, Уэйкфилд пошел еще дальше. Он выдвинул гипотезу, что главным виновником болезни Крона может быть вирус, вызывающий воспаление и гибель эндотелия в кровеносных сосудах. Это было смелое заявление, которое определило его дальнейшую жизнь. Но если бы Уэйкфилд оказался прав, особенно, если бы он смог конкретно назвать возбудителя, тогда ему бы действительно пришлось бы купить белый галстук и фрак на церемонию в Стокгольме.
Вирус? Почему нет? Это были 1980-е годы, эпоха СПИДа. Да, попытки связать загадочные болезни с определенными инфекционными агентами на протяжении веков ставили в тупик дальновидных врачей и ученых, но тому, кто разгадал причину болезни Крона, явно светила золотая медаль. Дело даже не в том, что недуг поражает огромное количество людей, наоборот, показатель заболеваемости не превышает 6 на 100 тыс. в год. Скорее, эта патология не поддавалась объяснениям даже самым храбрым и ярким звездам гастроэнтерологии. Она чаще встречается на севере, чем на юге, причем в городах, а не в сельской местности. Болезни Крона подвержены курильщики, часто ее обнаруживают у целых семей и, что наиболее заманчиво, у небедных семей, чьи дома одними их первых снабжаются горячей водой.
Пришло время продемонстрировать свое мужество. В конце резиденуры Уэйкфилд навсегда отказался от скальпеля. Вместо этого ему выдали халат лабораторного исследователя в одной из наименее уважаемых медицинских школ Лондона. Royal Free – именно там в течение следующих 13 тревожных лет он будет стремиться выполнить обещание, данное самому себе той ледяной ночью в Торонто.
Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что многое было на стороне Уэйкфилда. Эта комбинация уверенности и личной харизмы позволяла бегать с мячом и возглавлять команды. Медицинские исследование – это как раз сочетание вдохновения и командной работы, наиболее продуктивной, когда ее лидеры обладают достаточным мужеством. Все это у него было, плюс спокойная решимость доказать, что его идеи верны. Но смелость в науке – это еще и способность признать свою неправоту. Именно этот момент вызывал у сына Бриджит главную проблему, а это могло повлиять на многие жизни, не только на его собственную.
2. Должно быть, это корь
Больница и медицинская школа Royal Free в Хэмпстеде располагаются в 6 километрах к северу от Трафальгарской площади, на склоне одного из самых больших лондонских холмов. Комплекс, окруженный террасами таунхаусов XVIII века, кирпичными церквями XIX века, лугами и лесами Хэмпстед-Хита, возвышался над окрестностями, как бетонный замок. Эти четырнадцать этажей брутального модерна с воздуха смотрелись как огромный крест неправильной формы.
Royal Free – это табличка, прямо как USS Enterprise, которую переносят с одного корабля на другой. В 1830-х годах госпиталь под таким названием стоял абсолютно в другом месте. Слово Royal на табличке появилось в честь оплатившей его молодой королевы Виктории, а Free означало, что в этой больнице помощь оказывалась бесплатно, хотя до формирования Национальной службы здравоохранения оставалось еще около 100 лет. На протяжении веков это было единственное в столице учебное заведение, готовившее женщин-врачей, этакая Лондонская школа медицины для женщин.
Однако в конце 1980-х годов, когда Уэйкфилд приступил к работе, госпиталь уже не считался передовым образовательным и лечебным учреждением. По словам декана, медицинская школа почти обанкротилась, а в больнице (которая сдавала под школу четверть здания) сильным считали одно отделение – гепатологию.
Уэйкфилд приехал сюда в ноябре 1988 года, когда ему стукнуло 32 года. В том году на место Рональда Рейгана в Белый дом пришел Джордж Буш-младший. Голливуд представил свой первый фильм про аутизм – «Человек дождя», который в итоге получил «Оскар», а всего через несколько месяцев британец Тим Бернерс-Ли изобретел всемирную паутину.
За два года до своего переезда Уэйкфилд женился на Кармел. Кармел Филомена О’Донован – этакая стройная светловолосая Зельда для своего Скотта. Они познакомились во времена студенчества в школе Святой Марии. Как и Уэйкфилд, она не стала практикующим врачом и быстро переключилась на работу в Союзе медицинской защиты, который занимался врачебными ошибками. «Это дама из тех людей, которых запросто возьмешь с собой в драку», – оценил ее очарование один из поклонников.
Пара жила со своим первенцем, Джеймсом Уайеттом Уэйкфилдом, в двухэтажном доме с террасой недалеко от приливного участка лондонской Темзы в западном районе Барнс-Бридж. Пока молодой папаша добирался на новое место работы на поезде (13 километров!), у него было время обдумать свою миссию – найти загадочного возбудителя болезни Крона.
В избранной им области медицины настали интересные времена. Воспалительные заболевания кишечника все еще не раскрыли своих секретов, но чуть выше по пищеварительному тракту, в желудке и двенадцатиперстной кишке (самая верхняя часть тонкой кишки), два австралийца обнаружили нечто интересное. В Королевской больнице Перта патологоанатом Робин Уоррен и клиницист Барри Маршалл начали публиковать статьи о спиралевидной бактерии (которая затем получила название Helicobacter pylori), причем они утверждали, что именно она вызывала язвенную болезнь. И самое главное, оказалось, что ее можно убить совсем дешевыми антибиотиками.
Ученые оказались правы и позже разделили за свое открытие Нобелевскую премию. Тем не менее на тот момент в медицине с их мнением никто не считался. Любой терапевт сказал бы вам, что язвы вызваны избыточной секрецией желудочного сока, стрессом, неправильным питанием, курением, алкоголем или плохими генами. Затем вам прописали бы пригоршню антацидных таблеток, которые надо принимать бесконечно долго. Они, скорее всего, облегчили бы симптомы, если, конечно, верить рекламе производителя.
И все же исследование этих докторов из Перта опубликовал The Lancet, второй по значимости медицинский журнал во всем мире. Впервые его выпустил в Лондоне в 1823 году известный смутьян, политик-хирург Томас Уакли, который любил скандальные постулаты. Он оценил исследование Уоррена и Маршалла, и в июне 1984 года на самом престижном месте, практически сразу за обложкой, была напечатана их четырехстраничная статья
«Неопознанные изогнутые бациллы в желудке у пациентов с гастритом и пептической язвой».
Уэйкфилд много лет наблюдал за Уорреном и Маршаллом, ведь он задавался такими же серьезными вопросами. И всего через несколько недель после того, как он устроился в небольшом кабинетике на втором этаже Royal Free, рядом с ужасным музеем патологии, ему достался рождественский двойной выпуск The Lancet. Теперь австралийцам вместе с семью соавторами достались пять страниц в самом начале журнала.
Хитфилд… Момент Гиннесса… Уоррен и Маршалл… все это стало началом истории Уэйкфилда. Спустя годы всевозможные кабинетные эксперты будут искать объяснение в средствах массовой информации, социологии и мистическом духе того времени, почему же миллионы людей заинтересовались вакцинами. Но и причинами, и следствием были только реальные люди и конкретные факты.
Уже через 11 месяцев последовала ожидаемая реакция: вдохновленная австралийцами команда под руководством Уэйкфилда разродилась статьей, которая заняла шесть страниц в самом начале The Lancet. С помощью электронных микроскопов они фотографировали архивные препараты кишечника пациентов с болезнью Крона и обнаружили там воспаление эндотелиальных клеток с их некрозом, а также закупорку кровеносных сосудов, снабжающих стенку кишки.
Шесть страниц в медицинском журнале № 2! Уэйкфилд свершил чудо. Публикация стала первым из двух результатов его работы. The Lancet мог изменить его карьеру, ведь самым важным показателем для декана и менеджеров Royal Free (что определило их поведение в будущем) была популярность их больницы в научной среде. В то время медицинские школы участвовали в национальном исследовательском конкурсе. Их оценивали по шкале от 1 до 5, основанной на количестве публикаций в престижных журналах. Эта шкала определяла долю государственных грантов, размер которых достигал сотней миллионов долларов. Лондонский университетский колледж, расположенный в 5 километрах к югу, получил пять баллов в двух важных областях. Школа Хэмпстед: 2 и 3 балла.
Таким образом, эти шесть страниц о болезни Крона могли трансформироваться в приличную сумму на счете школы. Но Уэйкфилду нужно было назвать этот вирус, и тогда декан, вирусолог по имени Ари Цукерман (роль которого в последующем скандале нужно обязательно отметить, чтобы до конца понимать происходящее), смог бы присоединиться к нему на фуршете в Букингемском дворце после того, как кто-то из них или даже оба преклонили бы колени перед Ее Величеством Королевой.
Некоторые исследователи буквально натыкаются на собственные открытия. Другие тщательно и упорно проверяют все, что можно. Но мистер Уэйкфилд, все еще называющий себя хирургом, решил сделать такой простой следующий шаг, что отсутствие у него какой-либо научной подготовки оказалось даже благом. Как он позже объяснил журналисту Джереми Лорансу, который процитировал эту строку в статье из девятисот слов:
Я сел с двумя томами учебника вирусологии и занялся вопросом.
Святая простота.
Когда я начинал свое расследование, живо представил себе подход Уэйкфилда. Книга, которую он взял на вооружение, называлась Fields Virology – два серебристо-красных фолианта, каждый весом в полкирпича. Энциклопедия вирусологии. Второе издание. Он сгруппировал в один столбик все описанные микробы (18 семейств) в алфавитном порядке, а напротив, во второй столбик, выписал данные о вызываемых ими заболеваниях, особенностях клиники и эпидемиологии, а также сведения о генетике. Этакое первое знакомство «кто есть кто».
Лоранс много цитировал Уэйкфилда, и мы должны быть ему за это благодарны. «Я дошел до вируса кори и описания, как он попадает в кишечник, вызывая там воспаление и изъязвления. Это же практически определение болезни Крона».
Вирус кори. Одноцепочечный РНК-вирус из рода Morbillivirus, семейство парамиксовирусов. На 32 страницах соответствующей главы предполагается, что он пришел к нам еще из Древнего Рима или Китая, где вызывал чуму крупного рогатого скота. Греческие отцы медицины, Гиппократ и Гален, никогда его не описывали, но, по мере развития городов, симптомы этой десятидневной детской болезни – лихорадка, кашель, сыпь и характерные белые «пятна Коплика» во рту – упоминались все чаще.
«В пятнах Коплика на слизистой оболочке эпителиальные клетки некротизируются и отслаиваются, оставляя крошечную неглубокую язвочку», – этот отрывок заставил сердце Уэйкфилда биться чаще.
Поражения, эквивалентные пятнам Коплика, во время продромы и в первый день манифестации могут быть обнаружены на слизистых оболочках по всему телу, включая конъюнктиву, слизистые рото- и носоглотки, гортани, трахеи, бронхов и бронхиол, а также во влагалище и по всей длине желудочно-кишечного тракта.
По всей длине желудочно-кишечного тракта. Прямо как болезнь Крона. Хотя чаще всего это заболевание встречается в подвздошной кишке (наиболее удаленной от желудка части тонкой кишки), пораженным может оказаться любой участок, начиная со рта и заканчивая анусом. Патологические элементы, эквивалентные пятнам Коплика. Итак… это воспалительное заболевания кишечника было похоже на кишечную корь.
Эврика!
Так родилась первая великая гипотеза Уэйкфилда: болезнь Крона обусловлена вирусом кори. Следующим шагом было объявить о создании в Хэмпстеде группы по изучению воспалительных заболеваний кишечника. Он начал привлекать в команду других исследователей, обладающих всеми необходимыми навыками, чтобы вовремя вывести их на поле битвы, прямо как в регби.
– Мне казалось, что у этого человека была хорошая идея, ну или, по крайней мере, она выглядела таковой, – рассказывает Филип Майнор, на тот момент, заведующий отделения вирусологии в Национальном британском институте биологических стандартов и контроля, расположенном на северной окраине Лондон. – И он искал ученых-помошников.
Уэйкфилд знал, что его путь будет нелегким, ведь скептики не дремлют. Некоторые из них уже критиковали его микрофотографии, которые никоим образом не доказывали, что воспаление при болезни Крона начинается вне кишечника, а не в самой стенке, как предполагалось ранее. Пошел слушок, что, возможно, бывший хирург просто ничего не понимает в науке.
– Он проводил семинар на моем факультете, – вспоминает один из академиков, – а там работало много фундаментальных ученых, очень, очень умных людей, которые всю жизнь работали с кровеносными сосудами. Он выступил с речью, тогда я впервые услышал, как он собирается творить науку. Я сидел там, на каком-то подобии часового семинара, и примерно через три предложения потерял суть доклада этого парня.
Вы только что прочли мнение работника одного из медицинских учреждений, заведения, которое раньше допускало ошибки. «Все знают, что желудок стерилен», – цитировал скептиков австралиец Робин Уоррен, когда получал свою медаль в Стокгольме. Специалисты заверяли его, что кислотность желудочного сока настолько высока, что никакие микроорганизмы там не выживут. И даже если бы они могли это сделать, кто-то другой наверняка бы заметил раньше. «Почему их раньше никто не описал?»
Уэйкфилд воодушевился таким подходом. Как и австралийцы, он не терял самообладания. Его вряд ли узнавали и выделяли из семисот сотрудников школы, но он, по крайней мере, был соавтором статей в журналах Gastroenterology и Gut, в которых его команда продолжала печатать свои исследования. А в апреле 1993 года об Уэйкфилде снова заговорили. Это произошло после публикации в Journal of Medical Virology, известном читателям как J Med Virol. Редактором издания был Цукерман, декан медицинской школы.
«Эти исследования показывают, что для вируса кори характерно такое явление, как персистенция в тканях кишечника, – подытоживал Уэйкфилд после девяти страниц текста и изображений, – это же явление обнаружено в тканях, пораженных болезнью Крона».
В его резюме это будет двадцать седьмой журнал (в целом, их окажется 80, они сделают его карьеру, но и разрушат ее). J Med Virol не самое авторитетное издание. Тем не менее вместе с командой из шести сотрудников, которые были перечислены как соавторы, он сообщил о впечатляющих результатах. При поиске вируса в тканях, пораженных болезнью Крона и удаленных хирургическим путем, они использовали три метода (все соответствуют лабораторным стандартам), один лучше другого. Первый позволил обнаружить вирус у 13 из 15 пациентов, второй – у 9 из 9, а третий – у 10 из 10.
Первый метод, известный как «иммуногистохимия», заключается в определении белков вируса, которые кодируются в его РНК. Другой, «гибридизация in situ», позволяет найти саму РНК. Но ни один из них не сравнится в надежности с электронной микрофотографией. Микроскоп увеличил образцы в 85 тысяч. раз и, как казалось его команде, поймал добычу.
Вирус там был, или, по крайней мере, они так считали. На фотографиях на фоне лунного пейзажа из кратеров, капель, завихрений и пятен были обнаружены нечеткие тени, которые он подробно описал в 260 словах. Уэйкфилд отметил объекты, «соответствующие плотно упакованным вирусным нуклеокапсидам», «вирусным частицам» и «инфицированным» клеткам. Этот момент стал судьбоносным.
Вторым результатом работы Уэйкфилда на новом месте были деньги, которые он собрал, будь то гранты от Государственного совета по медицинским исследованиям, благотворительные отчисления на исследования воспалительных заболеваний кишечника или, что случалось даже чаще, финансирование от фармацевтической промышленности. В Торонто он получал деньги от Wellcome Trust – одного из представителей богатейшей британо-американской лекарственной империи. Компания была основана торговцем из Висконсина Генри Велкомом. Тем не менее даже после продления финансирования до 1993 года, его чаша для подаяний требовала большего.
Тем временем, его работа отразилась и на благосостоянии семьи. Вместе с Кармел они переехали на запад Лондона, в один из тех больших кирпичных домов с терассами и эркерными окнами на короткой улице рядом с железнодорожной линией, идущей от вокзала Ватерлоо. Теперь они платили аренду как семья с двумя детьми: у них родился второй сын, которого они назвали Сэмюэлем Райдером, в честь прадеда (отца Эдварда Мэтьюза), еще одного выпускника Сент-Мэри 1896 года.
Большая часть работы Уэйкфилда была рутинной, даже скучной по сравнению с предстоящим волнением. Но время шло. Ему нужны были результаты. Скептики дышали в затылок. Критики отметили, что его гипотеза связывает болезнь Крона с корью, однако на тот момент в развитых странах количество пациентов с болезнью Крона росло, а корь с появлением иммунизации почти исчезла. Менее целеустремленный человек мог бы после такого провести в баре недели три. Но Уэйкфилд сказал, что это очевидное противоречие вдохновило его (позже я приведу другое видение ситуации). Вакцины против кори содержали ослабленный, но живой вирус. Следовательно, начал рассуждать Уэйкфилд, они также могут вызывать болезнь Крона. Вот почему распространенность этой болезни росла вместе с показателями иммунизации.
Для доказательства такой гипотезы определенно нужны деньги. И он знал, как их получить. Снова и снова я слышал об этом замечательном качестве, которого, честно говоря, нет почти ни у кого. «Харизма… харизма…». Его поразительная психологическая сила красной нитью проходит сквозь всю историю его жизни. Уэйкфилд применил свой самый яркий талант и очаровал руководителей фармацевтических компаний, а также глав благотворительных и некоммерческих организаций. Он заманил Upjohn из Мичигана, Searle из Иллинойса, швейцарского гиганта Hoffmann-La Roche и лондонскую Glaxo (позже GlaxoSmithKline, или GSK). Ему в шляпу подбросили, очевидно, не три копейки.
Такая поддержка не совсем удобна для его последующих заявлений, что он стал жертвой интриг со стороны Big Pharma. И, что еще более парадоксально, следующий шаг на тропе его войны с вакцинами был частично профинансирован компанией Merck of Rahway, Нью-Джерси – производителем вакцин номер один в мире. «Это была своего рода базовая работа», – шутит один из бывших руководителей, – «но деньги на нее он взял у Merck».
Теперь его команда переключилась с вирусологии на эпидемиологию и провела два несвязанных между собой исследования (в 1950-х и 1960-х годах). Одно заключалось в оценке состояния здоровья детей до введения противокоревой вакцины, а второе – в раннем испытании прививок. В письме участникам (по крайней мере тем, кого можно было отследить), Уэйкфилд пришел к выводу, что болезнь Крона в три раза чаще встречалась у привитых лиц.
Его целью снова был The Lancet, ведь публике надо угождать. Этот медицинский журнал читают специалисты всех областей, и он затрагивает популярные, иногда откровенно бульварные темы, ставя под сомнение факты, которые считались аксиомой в медицинских школах. В итоге, в апреле 1995 года он напечатал свое исследование на трех страницах The Lancet, перечислив в соавторах четырех людей, в том числе профессора гастроэнтерологии Royal Free Роя Паундера и своего друга, Скотта Монтгомери, которые еще сыграют свои роли в последующем позорном спектакле.
The Lancet рискнул. Но свое имя он хранил, поэтому часто заказывал дополнительные, по сути, редакционные статьи, чтобы специалисты не жаловались на экстравагантные исследования. В данном случае «комментарий заказали» у двух ученых из Управления по контролю качества пищевых продуктов и медикаментов США. Уэйкфилд, по их мнению, пытался сравнить холодное с мокрым. «Существовали фундаментальные различия в способах набора и оценки испытуемых и в том, как классифицировались результаты», – писали они о дизайне исследований 1950-х и 1960-х годов.
Честно говоря, команда журнала признала недостатки статьи. Они были очевидными. Уэйкфилд ничего не доказал. Согласно его исследованиям, вирус кори может сохраняться в тканях кишечника. Эта персистенция, вероятно, является фактором риска. У лиц с болезнь Крона, возможно, повреждена иммунная система. И связь с прививками настолько неочевидна, что в названии самой статьи был поставлен вопросительный знак.
«Является ли вакцинация против кори фактором риска воспалительных заболеваний кишечника?»
Предостережения были очевидны. Их подвинули с первой страницы, чем вызвали в сообществе пару смешков. Некоторые отнесли заголовок к одному из примеров «правила Хинчлиффа» (известного в журналистике как «закон Беттериджа»): когда задан вопрос, на который можно однозначно ответить «да» или «нет», правильным всегда будет отрицательный ответ.
Тем не менее Уэйкфилд обратил внимание на вакцины, а не только на корь, как на причину болезни Крона.
Но где же ему было найти доказательства этой радикальной идеи?
3. Сигнальный случай
Как позже будет рассказывать Уэйкфилд, он занялся темой аутизма у детей после телефонного звонка одной из несчастных матерей.
В некотором смысле так и было. Пятница, 19 мая 1995 года. В кабинете Уэйкфилда на втором этаже раздается звонок. Женщина рассказывает ему историю своего 6-летнего сына. После этого все изменилось.
Мать этого ребенка запустила и мое расследование. Так что, можно считать, что именно она свела нас с Уэйкфилдом. Я буду называть ее «Мисс номер Два», а ее сына «Ребенок номер Два», в соответствии с номером, который им присвоят в его печально известном исследовательском проекте. «Два» не значит «второстепенные». Они были невероятно значимыми и оказали наибольшее влияние на медицинское сообщество. Ребенок номер Два был так называемым «сигнальным случаем».
Мальчик родился в конце июля 1988 года, доношенным, весом 3,9 килограмма, без намека на какие-либо заболевания. Беременность у матери протекала без осложнений, как и сами роды. И через пару минут ребенку поставили максимальные 10 баллов по шкале Апгар (мнемонически для запоминания используют правило – APGAR – Appearance, внешний вид, Pulse, ЧСС, Grimace, гримаса в ответ на раздражение, Activity, активность мышц и Respiration, дыхательные движения), по которой до сих пор оценивается состояние новорожденных.
Ребенок номер Два был доставлен из больницы домой, в графство Кембриджшир, к северо-востоку от Лондона. Он был полностью готов к той жизни, которую могла обеспечить английская семья среднего класса XX века. Отец мальчика работал инженером в компьютерной сфере, а мать – информационным менеджером и бизнес-аналитиком в ведущем туристическом агентстве столицы. В семье все шло своим чередом. Взгляд мальчика стал более острым. Он катался по полу, бормотал и смеялся. Потом ребенок начал ползать, кружить, хватаясь за мебель. Он издавал звуки, слоги – «мама…папа» – и в один прекрасный день сам поднялся на ноги, даже сделал пару шагов без поддержки, прежде чем упасть. Для любого родителя в этом заключается высший смысл жизни и экзистенциальное удовлетворение.
Второй год. Мальчик рос красивым, у него были светлые волосы и голубые глаза. Ребенок плескался в ванне, любил свою игрушечную собачку с виляющим хвостиком и строил башенки из кирпичей.
Но, к сожалению, идиллия подходила к концу. Отчаяние уже дышало в затылок родителям. Согласно медицинским записям, изменения появились в середине второго года жизни ребенка, за несколько месяцев до его дня рождения. Он стал «замкнутым и отстраненным», с «ночными приступами крика» и эпизодами «тряски головой». Вы бы удивились, узнав, сколько младенцев проходят такую фазу развития абсолютно без последствий. Но не в случае Ребенка номер Два. Он начал игнорировать своих родителей и перестал разговаривать.
Было время, когда Мисс номер Два могла держать мяч, а ребенок – ее второй сын – называл его «мяч». Она показывала на книгу, и он говорил «книга». Но затем «мяч» превратился в «яч», а «книга» в «игу», и весь его словарный запас постепенно иссяк. «Последнее слово, которое он потерял, было “сок”», – рассказывает мне Мисс номер Два, когда я появляюсь у них в доме через восемь лет после ее телефонного звонка Уэйкфилду. – Оно трансформировалось в “оук”, затем вообще в “ооо”, а потом и эти звуки исчезли».
Никакой причины или объяснения этим изменениям так и не нашли. В течение нескольких лет Ребенок номер Два полностью регрессировал: потерял речь, навыки игры и внимание к окружающим, в результате чего специалисты стали использовать такие прилагательные, как «аутистичный» и «отсталый». Но врачи все же избегали точного диагноза.
Мало кто из родителей будет терпеть такой кошмар. И эта мать меняла специалистов как перчатки. До того как она позвонила Уэйкфилду, был профессор Драйбург, доктор Хантер, профессор Невилл, доктор Хик, профессор Уорнер, доктор Роллс, доктор Касс, мисс Мур, доктор Ричер, доктор Сильвейра, профессор Дэвис, мистер Мартин, профессор Гудьер, доктор Бхатт, доктор Кавана и доктор Возенкрофт.
И вот пришло время врача без пациентов.
Поводом для телефонного звонка стала публикация Уэйкфилда в The Lancet, та самая, с вопросительным знаком, в которой предполагалась связь вакцины с болезнью Крона. Несмотря на явные провалы в дизайне исследований, пренебрежительные комментарии ученых FDA и этот знак вопроса в конце, статья явно привлекла внимание общественности. Свою роль сыграла и медицинская школа Royal Free. В рамках запланированных изменений в системе здравоохранения Лондона она должна была объединиться с ее более успешным соседом – университетским колледжем Лондона. В надежде на руководящую должность на образовавшемся объединенном факультете декан Хэмпстеда, Ари Цукерман, ухватился за статью Уэйкфилда в престижном журнале. Несмотря на 35 лет исследовательского опыта, он согласился провести пресс-конференцию.
Спустя годы он назовет свое решение «катастрофой». Сидя среди юристов и врачей на самом продолжительном в Британии слушании дела о неправомерном медицинском поведении, он выразит свое «сожаление» в связи с тем, что назвал «почти резким» падение распространения вакцинации MMR. Показатели иммунизации за 12 месяцев снизились всего на 0,3 % (с 91,8 до 91,5 %), но количество детей до двух лет, которые будут прививаться в последующие 20 лет, уже не восстановится до прежнего уровня.
В медицине пресс-конференции собирают по новым передовым методам лечения или при вспышках инфекционных заболеваний, но никак не для распространения каких-то предположений среднего лабораторного исследователя. Однако утром 28 апреля, в пятницу, в обшитой деревянными панелями комнате Marsden напротив трибуны для выступлений уже были выставлены ряды стульев с мягкими спинками. Уэйкфилд занял свое место. Он облачился в светлый пиджак, узорчатый галстук на доверху застегнутой рубашке и темные брюки. Его волосы казались странными, словно густо намазанными гелем. На левый нагрудный карман Уэйкфилд прикрепил удостоверение личности с фотографией и мальтийским крестом со львом в центре. Его правая рука сжимала пульт проектора, который переключал слайды на тканевом экране. «Гипотеза», было написано на одном из них белым по синему.
Болезнь Крона вызвана клеточным иммунным ответом на персистенцию вируса в эндотелии капилляров брыжейки.
Этим вирусом может оказаться корь.
Это не стало сенсационной новостью в газетах. The Guardian напечатал о пресс-конференции триста слов на странице 8; The Times – девяносто шесть на странице 4. Но тут на сцену вышла Британская радиовещательная корпорация. Новый научный корреспондент, получивший образование в области физики и компьютеров, выделил на медицину 13 минут в передаче Newsnight на BBC2.
