– Ничего себе!
– Наверняка поручат твоей подружке Лене. – Голос Ники был окрашен слегка кровожадным любопытством. Ее интересовали подробности, которые не сольют в ленту новостей.
– Наверняка. – Я смахнула одеяло. Схватила свой телефон. Ни звонка, ни сообщений. Ни от Лены. Ни от кого. Странно.
– Интересно, почему она это сделала? Семья, ребенок остался. Охренеть, конечно. Даже ребенок не удержал.
Я открыла лэптоп. Новости были все об одном, но я застала самый свежий хвост:
В связи с кончиной Греты Светлановской премьер-министр объявила национальный траур.
Ника подошла сзади, встала совсем рядом. Я чувствовала ее дыхание на своей шее – на мгновение вспомнила, как вчера мне так же дышал в шею Томми, только ощущения были совсем другие.
Я отклонилась:
– Не дуй мне в ухо, пожалуйста.
На экране вещала премьер-министр. Судя по количеству микрофонов перед ней и по черной броши на лацкане строгого черного пиджака, пресс-конференция была подготовлена заранее и не застала премьер-министра врасплох.
Я набрала номер своего шефа Оксаны. Слушала одновременно гудки и премьер-министра.
– Можно только гадать, что подтолкнуло к такому решению человека, облеченного нашим доверием, доверием избирателей…
Я, кажется, поняла, куда она клонит. Даже мертвая, Грета была ее главной политической соперницей. Время почестей скоро придет. А пока – время вбить осиновый кол в поверженного врага:
– …разочарование в собственных утопических идеях или нечто другое, что повлекло жизненный кризис. Все выяснится, идет следствие. Сейчас же мы просим вас проявить чуткость к родным ушедшей и помнить, что им сейчас нелегко. Спасибо.
– Ну, – ответила Оксана.
– И? – в тон ответила я.
Оксана хмыкнула:
– Мне это нравится не больше, чем тебе. Два дела в одном доме. Думаю, самая правильная линия – сообщать коллегам о своих находках по делу кролика.
– Ангела.
– Что?
– Его звали Ангелом.
– О’кей. В общем, с нашей стороны самое главное – делиться информацией, они сами решат, как ее использовать. Или не использовать.
Осторожность – главное карьерное качество Оксаны. Умеренность и осторожность. Особенно когда в деле о возможном жестоком обращении с личностью, не являющейся человеком, замешан политик. Пусть и мертвый.
Мы обе знаем: ситуацию обострили выборы. Все лево-умеренное парламентское крыло сейчас трясет: кого выдвинуть вместо покойной? Центристы раздумывают, не пора ли покинуть коалицию. В напряжении и консерваторы: кто станет соперницей действующего премьер-министра?
– …для нас это все равно ничего не меняет, – сказала Оксана.
– Ты уверена?
– Мне уже звонила Гаянэ, – не без почтения произнесла Оксана. – А ей, как ты понимаешь, тоже позвонили: либо ее начальница, либо начальница начальницы.
Гаянэ была главой полиции, то есть непосредственной начальницей Оксаны и Наташи. Ее начальницей была сама министр экологической безопасности. А выше – только премьер. Чье бледное, но все же сияющее доброжелательным сочувствием лицо сейчас смотрело с экрана.
– Так что мы, Ариадна, – продолжала Оксана, – делаем свою работу. Преступления против личностей, не являющихся людьми, так же важны, как и преступления против людей. Не имеет значения, кому принадлежал этот кролик, министру или рядовому гражданину. Хоть бы и никому. Начинается всегда с жестокости по отношению к животным, птицам и насекомым. Продолжается – жестокостью к людям.
Я не выдержала:
– Оксан, тебя что, там кто-то еще слушает?
– А? – Она сделала вид, что не поняла.
– В общем, делаем свою работу, – вздохнув, повторила за ней я.
– Куда ты сегодня утром собиралась?
– Поговорить с Айной, Гретиной партнершей. Я вчера с ней встречалась, но момент, сама понимаешь, был неудачный, беседа получилась скомканной. Поеду к ней на тренировку, попробую ее там разговорить.
– Хорошо. Но не дави. Помни, сейчас ей вдвойне тяжело под всеми этими взглядами.
– К взглядам ей не привыкать, – не удержалась я.
– Это не одно и то же.
– Я понимаю, не беспокойся.
– Ставлю на причинение вреда по неосторожности, – сказала вдруг Оксана. – Они просто не уследили за кроликом. Там, по-видимому, та еще обстановка в семье была.
– Мы этого пока не знаем.
– Накануне самоубийства? А как ты думаешь?
– Я пока ничего не думаю.
– Это правильно. Короче говоря, помни, что они все только что потеряли близкого человека. Не добавляй им лишнего стресса.
– Не буду, – пообещала я.
Едва я нажала отбой, Ника выпалила:
– Ну что?
– О господи, да ничего, просто работа.
Я открыла холодильник, достала вчерашний торт с кокосовыми сливками и стала перекладывать большой кусок в коробку.
– Это кому? Лене?
Я могла соврать. Но не хотела:
– Для Лео.
– Ты же сама говорила, что он у тебя разжирел, – сказала Ника. – Хочешь, чтобы он совсем на борова стал похож? Тебе такие нравятся?
Я промолчала, уложила коробку в сумку, обогнула Нику и направилась в ванную.
– А почему ты спала в гостиной? – донеслось мне вслед.
9.30
Лаборатория наших криминалистов расположена на одном этаже с лабораторией отделов, занимающихся преступлениями против людей. Попросту говоря – в подвале.
Наверху было утро. А здесь, у Кати, мне всегда кажется, что на часах послеобеденное время. Гудят лампы дневного света. И всегда энергично орет под музыку какой-нибудь очередной любимый Катей корейский бойз-бэнд. Конкубин Кати – бурят Леша. Она говорит: «Похож на корейца».
– За какашками пришла? – весело крикнула она мне, не отвлекаясь от дела: капала что-то из пипетки на стекло. Верхняя половина лица закрыта желтоватыми лабораторными очками, нижняя – голубоватой медицинской маской.
– И тебе привет.
Мне нравится смотреть, как работает Катя: все ее жесты отточены, ничего лишнего. Она задвинула стекло в микроскоп. И только потом отошла, сняла синие перчатки, стащила нижнюю маску под подбородок:
– Посмотрим.
Я подошла к ее компьютеру. Катя искала нужный файл. И, не отрывая глаз от экрана, сообщила:
– Прикинь, а Грету вчера привезли. В левое крыло.
В левом крыле делали аутопсию человеческих тел. В правом – животных. В голосе Кати я опять услышала тот слегка кровожадный интерес, с каким выспрашивала про Грету Ника. Знаменитости интересуют всех. А мертвые – особенно.
– В смысле – тело?
– В смысле – тело.
– В новостях говорят, передоз снотворного.
Катя засмеялась с чувством собственного превосходства, как будто я пыталась ее обдурить, а она меня раскусила:
– Если девочки расскажут что-то интересное, я дам тебе знать.
– Ты – настоящий друг.
С Катей мы поступили в отдел одновременно. Конечно – друг.
– Так. Вот он. – Она стучала пальцем по курсору. – Ну, смотри. Есть некоторое обезвоживание. По-видимому, твоего кролика не кормили и не поили несколько часов. Вероятно, тупо про него забыли. Учитывая тарарам с Гретой.
– Да, девочка обнаружила, что он пропал, как раз когда вспомнила, что его надо напоить и накормить.
– Заводят животное, а ответственности – ноль.
– Слушай, у нее мать умерла. Удивительно, что она вообще вспомнила про кролика.
Катя смерила меня недовольным взглядом:
– Тебе видней. Вы же проводили проверку перед тем, как одобрить адаптацию животного.
– У них был идеальный профайл.
– Знаешь, тут вот какая штука. – Катя будто пропустила мои слова мимо ушей. – Смотри. – Она показала мне на разноцветные столбцы. – Я сделала предварительный анализ. У него явно повышенный уровень кортизола и фоновый иммунный ответ. Я передала девочкам в биохимию. Они скажут, что с ним конкретно. Выглядит как сильный стресс. Не удивляюсь. Учитывая, что никому до него, похоже, не было дела.
– Не преувеличивай.
Катя только фыркнула:
– От хорошей жизни не сбегают. Мы все это знаем. Позвони мне завтра.
Она не сдержалась, плутовато ухмыльнулась:
– Может, и про Грету мне к тому времени что-то сольют.
– Катя!
– Интересно же. Только не ври, что тебе не интересно.
10.20
Сильный стресс, значит. У кролика.
Что там стряслось в этой семье?
Наверняка «стряслось» – слишком сильное слово. Чаще всего не случается никаких событий. Просто тихо гниют отношения. И животное забывают покормить. Наполнить ему поилку. Все печально, но логично.
Кроме того, что кролик не мог сам разрезать сетку и прихватить в бега видеокамеру.
Но зачем красть зоокамеру? Что такого она могла заснять? Учитывая, что угол обзора был ограничен домиком кролика. Туда и человек-то поместится, только если скукожится в позе эмбриона. Да и то лишь худой и невысокий.
Как Туяра?
С павильона трамвайной остановки мерцало лицо Апреля. Теперь его взгляд казался мне двусмысленным. И не таким уж открытым.
…Или как Томми? Но что ему делать у кролика в домике?
Почему он сказал, что Грета не покончила с собой? Что за дела? С Айной у него те еще отношения, это несложно заметить. Такие семьи не зря называют дисфункциональными. На поверхности все хорошо. Все соответствует пунктам опросника. Но не хорошо – никому. Есть много способов исподволь отравлять жизнь ближним. Своим поведением, своим отношением, своими словами, насмешками, эгоизмом, пренебрежением. При этом в открытую никто не ссорится – «мы же люди воспитанные». И бедный кролик – между людьми, как мяч, который стукается то об одну стенку, то о другую. Так это было с ними?
Или так скоро станет со мной и Никой?
Мимо тихо шуршали шинами велосипеды. Шли пешеходы.
