– А где теперь ваш напарник? – поинтересовался Вудворд.
– Заболел, – последовал быстрый ответ. При этом трактирщик по-прежнему смотрел на Мэтью. – Лихоманка скрутила. Совсем измаялся бедолага и под конец уехал в Чарльз-Таун.
– А почему он не отправился в Фаунт-Ройал? – продолжил Мэтью. В нем уже пробудился инстинкт ищейки: что-то здесь было нечисто. – Ведь там тоже есть доктор, не так ли?
– Знать не знаю, отчего да почему. Вы спросили, я ответил. Он уехал в Чарльз-Таун.
– Вот! Этого добра у нас довольно, чтоб упиться вусмерть!
Две деревянные кружки, налитые до краев, брякнулись на середину стола, после чего Эбнер – продолжая бормотать проклятья – пошел обсыхать к очагу.
– Это суровый край, – задумчиво молвил Вудворд, стараясь снять напряжение, возникшее между двумя его соседями за столом. Он подвинул к себе одну из принесенных кружек и с досадой обнаружил на поверхности эля маслянистую пленку.
– Это суровый мир, – поправил его Шоукомб и только теперь отвел взгляд от Мэтью. – Выпьем, джентльмены.
И он припал к своей кружке.
Вудворд и Мэтью проявили разумную осторожность, сначала лишь пригубив это пойло, и были сполна вознаграждены за такой недостаток смелости. Судя по вкусу, эль варили из перебродивших кислых яблок, а крепость была такова, что у обоих свело челюсти и перехватило дыхание. Вдобавок у Мэтью слезы навернулись на глаза, а у Вудворда защипало под париком – должно быть, выступила испарина. Тем не менее оба проглотили жидкость.
– Этот эль я достаю у индейцев. – Шоукомб вытер губы тыльной стороной ладони. – Ежели перевести с их языка, его название означает «змеиный укус».
– Я и впрямь чувствую себя укушенным, – заметил Вудворд.
– Второй глоток пойдет не в пример легче. А кто ополовинит кружку, заделается рыкающим львом или же заблеет, как агнец. – Шоукомб отхлебнул еще и прополоскал рот ромом, прежде чем его проглотить. Затем водрузил ноги на край столешницы и откинулся на спинку стула. – А позвольте узнать, по какому делу вы едете в Фаунт-Ройал?
– По судебному, – ответил Вудворд. – Я мировой судья.
– А-а-а, – протянул Шоукомб с понимающим видом. – Вы, сталбыть, оба – люди мантии?
– Нет, Мэтью – мой секретарь.
– Это все из-за тамошней заварухи, я угадал?
– Да, ситуация вызывает определенное беспокойство, – обтекаемо выразился Вудворд, не зная, много ли известно трактирщику о событиях в Фаунт-Ройале, и не желая снабжать его дополнительными нитями, из которых он смог бы сплести историю для проезжих слушателей.
– Будьте покойны, я и так знаю всю подноготную, – заверил его Шоукомб. – Никакой это не секрет. В последние пару месяцев тут уйма гонцов носилась туда-сюда, и я от них много чего наслушался. Скажите мне только одно: вы ее повесите, сожжете или обезглавите?
– Во-первых, обвинения против нее еще должны быть доказаны. Во-вторых, лично я не привожу в исполнение приговоры, это не входит в мои обязанности.
– Но выносить этот приговор будете вы, верно? Ну так скажите, каким он будет?
Чувствуя, что отвязаться от назойливых расспросов будет трудно, Вудворд решил ответить по существу.
– Если ее признают виновной, в данном случае наказанием будет повешение.
– Всего-то? – Шоукомб пренебрежительно взмахнул рукой. – Как по мне, надобно сперва оттяпать ей башку, потом сжечь всю без остатка и бросить пепел в море! Они ж не выносят соленой воды, знамо дело. – Он повернул голову в сторону очага. – Эй, вы там! Долго еще ждать ужина?
Мод что-то сердито прокаркала в ответ, брызнув длинной струйкой слюны.
– Тады заканчивай с этим быстрее! – Он сделал еще один глоток рома и вновь обратился к гостям. – Вот как я это вижу: Фаунт-Ройал надобно закрыть, спалить там все дотла, и дело с концом. Коли Дьявол облюбовал себе какое местечко, сладить с ним можно только огнем. Вы можете ее вешать или казнить на какой вам угодно манер, но Дьявол уже взял в оборот Фаунт-Ройал, и спасенья от этого нет.
– Я считаю это самой крайней мерой, – сказал Вудворд. – В других местах бывали схожие проблемы, но после исправления ситуации те поселки остались в целости, а иные процветают по сей день.
– Ну, я-то уж точно не захотел бы жить в Фаунт-Ройале или еще каком месте, где до того Дьявол гулял по улицам, как у себя дома! Наша жизнь и без того ни к черту, так не хватало еще, чтобы на меня нагнали порчу, покудова я дрыхну. – Он громко прочистил горло, подчеркивая значимость сказанного. – Оно конечно, сэр, языком чесать вы мастак, но бьюсь об заклад, вам не захочется жить там, где в любом темном проулке вас может подловить сам Сатана! Так что вот вам добрый совет от простого трактирщика, сэр: снесите башку этой дьяволице и прикажите сжечь весь городишко дотла.
– Я не стану притворяться, будто знаю ответы на все загадки, равно богоданные и богопротивные, – ровным голосом произнес судья, – но не стану и отрицать, что ситуация в Фаунт-Ройале сложилась нездоровая.
– И чертовски опасная… – Шоукомб собирался продолжить фразу, но так и застыл с открытым ртом. Вследствие обильных возлияний его мысли рассеялись, и теперь, отвлекшись от невзгод Фаунт-Ройала, он вновь залюбовался золоченым камзолом судьи.
– Знатно сработано, спору нет, – одобрил он и потянулся грязной лапищей, чтоб еще раз пощупать материю. – Где вы это раздобыли? В Нью-Йорке?
– Это… мне подарила жена. В Лондоне.
– Я тоже был женат когда-то. И одного раза мне хватило с лихвой. – У него вырвался отрывистый безрадостный смешок, тогда как его пальцы продолжали мусолить ткань, к великому неудовольствию Вудворда. – Ваша жена сейчас в Чарльз-Тауне?
– Нет. – Голос Вудворда как будто немного подсел. – Моя жена… осталась в Лондоне.
– А моя на дне клятой Атлантики. Загнулась в пути, вся на понос изошла. Обмотали ее парусиной и вышвырнули за борт. Скажите, а такой вот знатный жилет… он сколько может стоить?
– Больше, чем будет готов заплатить кто бы то ни было, – отрезал Вудворд и демонстративно отодвинулся вместе со стулом на несколько дюймов, так что рука трактирщика зависла в воздухе.
– Дайте место! Ишь, растопырились тут! – Мод брякнула на стол перед судьей и Шоукомбом две деревянные миски, наполненные темно-коричневой бурдой.
Мэтью в то же время обслужила девчонка – поставив миску, она крутнулась на месте и тотчас ушла обратно к очагу. При этом край ее одежды задел руку Мэтью, а поднятый быстрым движением ветерок донес до его ноздрей целый букет запахов. Разумеется, пахло немытым телом, но этот запах перекрывался другим – резким, мускусным, кисловато-сладким, – и внезапно, как удар кулаком в грудь, его осенило понимание, что это был аромат ее интимных мест.
Трактирщик шумно втянул воздух носом и посмотрел на Мэтью, провожавшего девчонку расширенными глазами.
– Эй! – рявкнул Шоукомб. – Ты на что зенки пялишь?
– Ни на что. – Мэтью перевел взгляд на свою миску.
– Ну-ну.
Девчонка вернулась с тремя деревянными ложками. И вновь ее юбка задела Мэтью, который дернулся так, словно его в локоть ужалила оса. Тот же запах опять ворвался ему в ноздри. Сердце вдруг сильно заколотилось. Взявшись за ложку, он обнаружил, что ладонь вспотела. А затем ощутил на себе пристальный взгляд Шоукомба, который читал юношу как открытую книгу.
В глазах трактирщика плясали отблески свечей. Он облизнул губы, прежде чем заговорить.
– На закуску и этот кусочек сойдет, верно?
– Простите, сэр?
Шоукомб сально ухмыльнулся:
– Небось, не прочь пошурудить в ее корзинке?
– Мистер Шоукомб! – вмешался Вудворд, который понял намек и посчитал такие речи недопустимыми. – Будьте добры сейчас же…
– О, вы оба можете с ней поразвлечься, была бы охота. Обойдется вам в гинею на двоих.
– Это исключено! – Щеки Вудворда побагровели. – Я ведь сказал вам, что я женатый человек!
– Да, но женушка-то в Лондоне, ведь так? Или станете уверять, будто у вас на елде написано ее имя?
Если бы снаружи не свирепствовал шторм, если бы их лошади не получили укрытия, если бы имелся хоть какой-то шанс переночевать в другом месте, Вудворд с максимально возможным достоинством поднялся бы из-за стола, чтобы немедля распрощаться с этим отвратительным наглецом. В глубине души он испытывал сильнейшее желание хорошей оплеухой снести похабную ухмылочку с его физиономии. Однако Вудворд был джентльменом, а джентльмены себе таких вещей не позволяют. Посему он проглотил свой гнев и отвращение – будто разом выпил ведро желчи – и сухо произнес:
– Сэр, я храню верность своей супруге. Буду очень признателен, если вы примете это к сведению.
Вместо ответа Шоукомб сплюнул на пол и повернулся к молодому человеку:
– Ну а как насчет вас? Не прочь вставить разок-другой? Скажем, за десять шиллингов?
– Я… я только хочу сказать, что…
Мэтью взглядом попросил помощи у Вудворда, поскольку в действительности сам не знал, что хочет сказать.
– Сэр, – произнес Вудворд, – вы ставите нас в неловкое положение. Сей молодой человек… бо?льшую часть жизни провел в сиротском приюте. Соответственно… – Он наморщил лоб в попытке деликатно сформулировать следующую мысль. – Вы должны понимать… что его опыт в некоторых вещах весьма ограничен. В частности, ему пока еще не представлялась возможность…
– Пречистая блудница! – воскликнул, прервав его, Шоукомб. – То есть он еще ни разу не был с девкой?
– Ну… как я уже сказал, его жизненный опыт доселе не…
– Чего уж там, давайте без экивоков! Он гребаный девственник, вы к этому ведете?
– Мне кажется, одно из слов в вашем определении вступает в некоторое противоречие с другим, но в целом… да, сэр, именно это я имел в виду.
Шоукомб изумленно присвистнул, а взгляд, которым он окинул Мэтью, заставил молодого человека залиться краской.
– Мне еще не попадались юнцы вроде тебя, сынок. Даже не слыхивал о таких, разрази меня гром, коли вру! Сколько ж тебе лет?
– Мне… двадцать, – пробормотал Мэтью. Его лицо буквально пылало.
– Двадцать лет – и ни единой киски на счету? Да как у тебя яйца не полопались?
– Кстати, не мешало бы уточнить и возраст девушки, – сказал Вудворд. – Должно быть, ей нет еще и пятнадцати?
– А который у нас нынче год?
– Тысяча шестьсот девяносто девятый.
Шоукомб начал считать в уме, загибая пальцы. Между тем Мод принесла деревянное блюдо с ломтями бурого кукурузного хлеба и тотчас удалилась. Трактирщик, похоже, был не в ладах с арифметикой: запутавшись в подсчетах, он опустил руку и с ухмылкой сказал Вудворду:
– Да чего там, она уже всяко поспела: сочная, как инжирный пудинг.
Тут Мэтью потянулся за «змеиным укусом» и сделал большой – чтоб не сказать жадный – глоток.
– Как бы то ни было, – сказал Вудворд, – мы оба отклоняем ваше приглашение.
Он взял свою ложку и погрузил ее в жидковатое варево.
– А я вас и не приглашал никуда. Просто предложил сделку. – Шоукомб глотнул еще рома и тоже приступил к еде.
– Дичайшая вещь из всех мною слышанных! – бубнил он с полным ртом, из уголков которого стекал соус. – Сам я вовсю драл девок уже в двенадцать лет.
– Одноглаз… – подал голос Мэтью, давно хотевший об этом спросить, тем более что данный вопрос не хуже любого другого годился для того, чтобы отвлечь Шоукомба от щекотливой темы.
– Чаво?
– Ранее вы упомянули какого-то Одноглаза. – Мэтью макнул кусок хлеба в соус и начал его жевать. Хлеб сильно отдавал гарью, перебивавшей вкус кукурузы, но бурда оказалась вполне съедобной. – Кто это?
– Это всем зверюгам зверюга. – Шоукомб поднес миску ко рту и отпил через край. – На дыбах футов семь, а то и все восемь будет. Черный, как шерсть под хвостом у Дьявола. Один глаз ему выбило индейской стрелой, да разве ж одной стрелой такого завалишь? Нет уж, сэр! Оттого он, как говорят, токо стал яриться пуще прежнего. Яриться и кровожадничать. Запросто может содрать с человека лицо и слопать его мозги на завтрак.
– Одноглаз – это чертов медведь! – пояснил Эбнер, все еще сушившийся у очага. – Агромадный! Больше коня! Больше кулака Господня, так-то вот!
– И вовсе он не медведюга.
Шоукомб повернул голову в сторону последней реплики, блеснув потеками жира на подбородке.
– А? Чаво ты там вякнула?
– Не медведюга он вовсе.
Мод приближалась к столу, вырисовываясь темным силуэтом на фоне огня. Голос у нее был все таким же сиплым и каркающим, однако она старалась говорить медленно и отчетливо. Насколько поняли Вудворд и Мэтью, эта тема волновала ее всерьез.
– Ясное дело, медведь! – сказал Шоукомб. – А ежели не медведь, то кто он, по-твоему?
– Не простой медведь, – поправилась старуха. – Я-то его повидала, а ты вот нет. И я знаю, кто это.
– Совсем уже сбрендила, как и все они тут, – сказал трактирщик Вудворду, пожимая плечами.
– Уж я его повидала, – с нажимом повторила старуха. Она подошла к столу и остановилась рядом с Мэтью. Свечи высветили морщинистое лицо, но глубоко посаженные глаза оставались в тени. – Я тогда стояла у двери. На самом пороге, значится. А мой Джозеф шел к дому. И наш мальчик с ним. Гляжу, они идут от леса через поле, оленя несут на шесте. Я с фонарем вышла на крыльцо, зову их… и тут прям за ними встает эта тварь! Невесть откуда он взялся… – Ее правая рука поднялась, и костлявые пальцы сомкнулись на ручке незримого фонаря. – Хотела крикнуть мужу… но не смогла… – Она поджала губы и, помолчав, хрипло продолжила: – Я пыталась… пыталась… но Господь отнял у меня голос.
– Бражка дрянная его у тебя отняла, так оно будет вернее! – хохотнул Шоукомб.
Старуха ему не ответила. Она молчала, по крыше молотил дождь, в огне потрескивали смолистые ветки. Наконец она издала долгий прерывистый вздох, полный печали и смирения с судьбой.
– Враз убил нашего мальчика, Джозеф не успел и обернуться, – сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно, хотя Мэтью показалось, что она в эту минуту смотрит на него. – Снес ему голову когтями, одним махом. Потом подмял моего мужа… тут уж никак не спастись. Я подбежала, фонарем в него кинула, да куда там – ведь он был прям как гора. Ужас какой здоровущий. Повел черным боком, как от мелкого укуса, и утащил оленя в лес, а меня оставил там. Джозеф был разодран от шеи до живота, все кишки наружу. Он умирал еще три дня.
Старуха покачала головой, и Мэтью заметил влажный блеск в глубине ее глазных впадин.
– Боже правый! – промолвил Вудворд. – А что соседи? Неужто никто не пришел к вам на помощь?
– Суседи? – Она явно удивилась вопросу. – Да откудова им там взяться, суседям? Мой Джозеф траппером был да с индейцами приторговывал. Тем и жили. Я вот к чему это говорю: Одноглаз не простой медведюга. На этой земле всюду тьма… всюду зло и зверство. Ты ждешь мужа и сына с охоты, светишь и кричишь им с крыльца, и вдруг это чудище откуда ни возьмись… и всему конец, и у тебя уже нет никого на белом свете. Вот что такое Одноглаз.
Ни Вудворд, ни Мэтью не знали, как реагировать на эту жуткую историю, зато Шоукомб, на протяжении рассказа Мод активно работавший ложкой и отправлявший в рот куски хлеба, с реакцией не задержался.
– Проклятье! – вскричал он, хватаясь за челюсть и кривясь от боли. – Что ты насовала в этот дерьмовый хлеб, женщина?!
Он покопался пальцами во рту и вынул оттуда небольшой темно-коричневый предмет.
