Булат Ханов "Ибупрофен"

Чушь какая-то выходила. Допустим, достроят они объект к сентябрю, сдадут. Так общага все равно целый учебный год пустой простоит. Если только мэр не найдет ей другое применение.

Баходир, товарищ Шавката, оценил грустный юмор их ситуации:

– Мы для студентов общежитие строим, а они нам роботов выдумывают. Вот такая благодарность.

– Студенты ни при чем, – сказал Заман. – Они дипломы получат и тоже без работы будут мыкаться, никому не нужные.

– Да уж, совсем не коммунизм, – подколол друга Шавкат.

– Конечно, нет. Коммунизм – это когда роботы трудятся, а люди отдыхают. Фильмы смотрят, гуляют по набережной, спортом занимаются, путешествуют. Рай на земле.

Мечтания Замана о рае разбивались уже на КПП, где строителей досматривали как на таможне. На входе искали алкоголь, на выходе дознавались, не упер ли чего-нибудь, мастерок там или гвоздей пачку. Воровать дозволялось только по-крупному и только начальству.

На воротах меж тем висела табличка с лозунгом стройкомпании: «Ближе к солнцу!»

Какой уж тут коммунизм, когда они к солнцу тянутся, а тебя в землю втаптывают. Когда у них маникюр-парфюм-укладка, а ты чумазый как не пойми кто. Еще и врут, что узбеки вечно грязные. Они ж узбеков лишь на стройке и видели.

Бахрам вконец озверел. Шпынял по пустякам, штрафовал за опоздания. Запретил перекуры, что вообще за гранью. Тоже переживал, наверное, за свою судьбу. Роботами его никто рулить не поставит. Там в технике разбираться надо.

Хотя чего с Бахрама взять? На кого велели, на тех и лает.

Мало того что по стройке гоняли, как рабов, так еще и погода доканывала. Каждый день плюс сорок в тени, а на солнце все шестьдесят. Как есть шестьдесят, без преувеличений, Шавкат поначалу не верил термометру и красной полоске, которая забиралась до безумия высоко.

Вдобавок ни дождичка, ни облачка целый месяц. Жарко, как в Ташкенте.

Пот стекал из-под каски и заливал глаза, заливал, заливал, заливал.

Надышавшись строительной пылью, бетоном, штукатуркой и гипсом, Шавкат возвращался со смены и полоскал ледяной водой нос, извлекая оттуда серую липкую слизь. Сколько её оседало в лёгких, одному Аллаху известно.

– Чтобы не оскотиниться, человеку после работы должно хватать сил на три вещи, – утверждал Заман. – Поесть что-нибудь горячее, принять душ и почитать новости на телефоне.

С третьим пунктом у Шавката не ладилось. Он споласкивался, ел рис с сосисками, выпивал два литра воды и отрубался. Весь мир сводился к тому, чтобы отпахать дневной план и перевести дух между сменами. Ничто не трогало: ни присланная женой фотография со дня рождения дочки, ни известие, что местному парнишке из соседнего отряда рухнула на ноги бадья с бетоном. Больничка, наркоз, ампутация. Парнишка на каникулах подрабатывал. Осторожней надо.

Как-то раз сломался погрузчик, и Бахрам приказал таскать на седьмой этаж кирпичи. На руках, как в какую-нибудь древнюю эру. Во время очередного захода изморенный Шавкат споткнулся, и кирпичи, которые он точно дрова прижимал к груди, высыпались на ноги. От усталости чувства настолько приглушились, что вместо боли он ощутил досаду. Опять нагибаться и поднимать. Ну и какие им роботы, если у них кран не работает?

Рядом нарисовался бригадир:

– Чего ползаешь? Дуй на седьмой! Каменщики заждались.

Вечером Шавкат осмотрел ногу в месте, куда упали кирпичи. Никаких следов.

По слухам, на стройку с инспекцией собрался сам мэр. Намекнуть намекнул, а день не назвал.

Ради дорогого гостя асфальтовую дорожку перед корпусом мели четыре раза в сутки. Бахрам, как и прочие начальники, регулярно отряжал часть бригады на ответственное задание.

Каждый мечтал взять в руки метлу и заняться бесполезным делом. Хотя бы часик. Не надрываешься, да и работа на воздухе. Куда проще, чем мотаться по каменным лабиринтам с языком на плече и делить дефицитный кислород с другими строителями. Такими же отупелыми и раздраженными.

Мести дорожку доводилось реже, чем хотелось бы. Команды обычно отдавались привычные: отнеси, принеси, убери, размешай.

– Хватаем по мешку ротбанда и – на чердак, в четвёртую секцию, – Бахрам бдил, чтобы разнорабочие и минуты не прохлаждались. – Надо девять мешков. Вас трое. Считать умеем?

Не хила бахила – мешочек-то тридцать кэгэ весит.

Пот стекал с грязных волос по лбу, по щекам, крупными каплями падал в пыль. Чтобы почесать голову, приходилось снять проклятую каску. Проклятую потому, что, едва каска водружалась обратно, снова нападал неуемный чес. Как вшивый, честное слово.

А рожа-то красная – хоть прикуривай.

– Скотину так не чморят, – Баходир оторвал от земли третий мешок и застыл с согнутой поясницей. – Скотину.

– Если скотина выйдет из строя, никто тебе лошадку новую не купит или коровку, – объяснил Заман. – А если строитель сломается, новых наймут. Сами придут наниматься.

Баходир взвалил мешок на плечо, покачнулся и, выпрямившись, сказал:

– В Америке хорошо. Что-то не понравится – в профсоюз жалуешься. Там этот, как его, девелопмент развития. Он за всем следит. Чтоб по закону. Там человек – это не вещь.

Шавкат открыл рот, чтобы уточнить про профсоюз, но передумал. Сил и так мало, на болтовню их еще переводить.

В коридорах и комнатах пол был усеян расколотыми кирпичами, бракованной плиткой, обрывками газет, пакетами из-под стройматериалов, бутылками из-под минералки и даже водяры. Кто-то умудрялся проносить ее мимо охранников. Сто пудов местные, их так строго не досматривали.

– Стращают нас роботами, а хоть бы одного робота наняли, – заметил Баходир. – Чтобы убирался.

Звучало разумно. Вообще, чем дальше Шавкат размышлял, тем более оправданной находил идею заменить строителей машинами. Машинам, кроме техобслуживания, ничего не требуется. Машины не говорят о профсоюзах и не точат зуб на начальство. Машины не справляют нужду на рабочем месте, как это делают самые ушлые: найдут пустую комнату и помочатся в угол. Сплошные плюсы.

Пацану с ампутированными ногами, по слухам, компенсацию не выплатили. Технику безопасности нарушил. И ничего, что все ее нарушают.

– Мы не скотина, мы возобновляемый ресурс, – заключил Заман. – У них все на цифрах: закупка техники и материалов, зарплаты, издержки, углеродный налог, сбор за утилизацию. А нас они чморят, чтобы цифры красивее стали.

В конце очередной смены к рабочим пристал скользкий тип. Нарядный, будто на свадьбу собрался. Клетчатая рубашка с короткими рукавами, солнечные очки в нагрудном кармане, светло-голубые, как небо, джинсы, начищенные ботинки. Каска белая, без единой царапинки. Лицо не загорелое и банка кваса в руках.

Таких ненавидишь с первого взгляда.

– Парни, помощь нужна.

– Мы не из вашего отряда, – ответил Заман.

– И что?

– Слушайте, – сказал Шавкат, – вы нам не бригадир, мы вас впервые видим. Исполнять приказы кого попало мы не обязаны.

Шавкат так устал, что брякнул первое пришедшее на ум. В голове сломался рычажок самоконтроля.

– Берега попутал? – незнакомец скорее удивился, чем разозлился. – Сейчас линолеум поднимут, поможете.

На шум явился Бахрам.

– Что за сход? О, Роман Аркадьич, здравствуйте.

– Здорово, бригадир. Борзеют твои подчиненные.

– Воспитаем, Роман Аркадьич. Так понимаю, работа есть?

– Еще как есть. С минуты на минуту линолеум прибудет. Твоим охламонам задача – по лестнице рулоны скатить и в коридоре бросить. С остальным мои ребята завтра разберутся.

– Так, дармоеды, смена не окончена. Живо за дело!

Бахрам отрядил на помощь Роману Аркадьичу четырех человек – Шавката, Замана, Баходира и Сайфутдина. Они потащились наверх.

Погрузчик доставил линолеум на специальный выступ между четвертым и пятым этажом. Рулонов оказалось всего шесть, зато масса с лихвой окупала количество. Когда Шавкат и Заман на пару оторвали один из рулонов от поверхности, кости заскрипели. Сердце, легкие, желудок – все будто скользнуло вниз и хлопнулось на кишки.

– Сколько весит? – прохрипел Заман.

– Сто пятьдесят! – улыбнулся Роман Аркадьич.

Кое-как спустили рулон с поддона на лестничную площадку и покатили по ступенькам на четвертый. Там и прислонили к стене. Баходир с Сайфутдином сделали то же самое.

Отдышались.

Повторили.

– Ещё чуть-чуть! – ободрил начальник и отхлебнул кваса.

Заткнись, гнида. Заткнись же, а.

Последний рулон как прирос к месту.

– Шавкат, тебе жить надоело? – спросил Заман. – Отойди оттуда.

Шавкат, не заметивший, как очутился на краю поддона, осторожно посмотрел за кромку. Пара шагов отделяла строителя от полёта на мешки с бетоном и штукатуркой, на доски и кирпичи, на упаковки керамической плитки с причудливыми узорами. А случится что-то недоброе? Открепись поддон от лестничной площадки, в последнее путешествие Шавкат полетит с товарищем. Погибнут из-за несчастного линолеума. А упырь в белой каске в отчете напишет, что рабочие нарушили технику безопасности.

– Давайте шустрее, – поторопил начальник.

Заман и Шавкат сжали зубы и опять взялись за рулон. Тяжеленная масса отклеилась от пола на пять сантиметров. Ещё чуть-чуть и…

Линолеум шмякнулся и придавил Шавкату правую кисть. Боль выстрелила так, точно кисть оторвало.

– Кончай кота за хвост тянуть! – рявкнул Роман Аркадьич. – Работа стынет!

Строитель выпростал ноющую руку из-под линолеума и молча двинулся на ненавистного начальника. Тот поздно сообразил, что его идут решать.

Шавкат схватил гада за шею и потащил на поддон. Остальные не посмели вмешаться или возразить. Роман Аркадьич тщетно пытался упереться пятками в бетонный пол и удержаться на месте. Шавкат, не говоря ни слова, не смакуя момент, отправил трепыхающегося начальника в свободное падение.

Раздался хлопок. Словно мешок с цементом сорвался вниз и лопнул от встречи с землей.

Люди снаружи все видели, и Шавката посадили.

Боялся, что до суда прибьют.

Зимой в тюрьму приехал Заман и привез теплые вещи.

– Роботов не закупили, – сказал старый товарищ. – Никто ничего менять не хочет. Как трудились, так и трудимся.

– Сам как?

– Сына вот к нам перевез. Он кондуктором устроился.

– Ему же вроде только семнадцать?

– Нет. Шестнадцать.

Вместо всего хорошего

Что, если она пьет таблетки только затем, чтобы выбить из-под упертого рассудка последние подпорки? Чтобы пропасть с концами и даже не понять этого?

В любом случае это разумнее, чем… Чем что? Наверное, чем сидеть и ждать, когда все само собой рассосется.

Света заполнила анкету на стойке, оплатила консультацию наличными и открыла дверь в кабинет очередного психотерапевта. Подавляющий белый цвет – это лишнее. Лучше не затягивать здесь.

– Слушаю вас внимательно.

Молодой, вежливый, почти обаятельный. Если бы Света обращалась к психотерапевтам впервые, этому бы доверилась.

– Вроде бы ничего конкретного не случилось, – начала она свою историю. – Никаких потерь, расставаний, разочарований. Я просто срываюсь из-за мелочей и накручиваю себя… Извините, я не привыкла таким делиться.

– Все хорошо. Продолжайте.

– Я тревожусь по мелочам. Меня раздражает, когда медленно грузится Интернет. Когда кто-то говорит слишком громко или ругается. Когда плачут дети, особенно в автобусе или в закрытом помещении. Раздражает, когда в банкомате нет купюр, которые мне нужны. Нет пятисоток, например.

– В чем проявляется ваше раздражение?

– У меня портится настроение. Дыхание учащается, сердце бьется сильнее. Если тревожусь в публичном месте, мне хочется выбросить вещи – сумку, кошелек, смартфон – и убежать. Если я одна и проблема не в людях, то закрываю ладонями уши и зажмуриваюсь. Пережидаю, когда волна схлынет.

– Конфликтуете с людьми, которые вас раздражают?

– Никакой агрессии. Даже замечания не делаю. Наоборот, стараюсь удалиться.

Психотерапевт кивнул.

– Живете с кем? С родителями, с друзьями? Со второй половинкой?