Анна Малышева "Пианино из Иерусалима"

Она запнулась. Илана понимающе подняла аккуратно подведенные тонкие брови и закончила фразу за нее:

– Не представляет художественной ценности, так?

– Не является национальным достоянием, – нерешительно улыбнулась Александра. – О ценности можно спорить.

– Вы должны повторить это Генриху, – после краткой паузы проговорила Илана. Ее взгляд смягчился. – Ему будет приятно услышать такие слова. Он – автор картины.

Александра издала короткое восклицание и кивнула:

– В таком случае перевозка еще больше упрощается. Автор даст разрешение на вывоз.

– Нет, не даст, – отрезала Илана. – Генрих считает мою идею с отправкой картины авантюрой и участвовать ни в чем не будет.

– Но… – Александра окончательно растерялась. – Значит, автор возражает?

– Автор может возражать, сколько ему угодно. – Илана подошла к столу и мельком оглядела полотно. – Картина моя. Точнее, уже не моя, я передарила ее Филу. Полотно обязательно должно попасть в Израиль, а Фил придумывает разные предлоги, чтобы не брать его с собой. В искусстве он не разбирается, боится, что будут проблемы. Рассказывает что-то про таможню в Тель-Авиве… Словом…

Она энергично растерла сухие ладони:

– Мы заплатим, а вы сделаете! Это займет пару дней. Пианино тоже не имеет никакой ценности, если вас это беспокоит. Вы просто отправите его в Москву.

Александра собиралась снова ответить отрицательно – исчезнуть из города накануне важного аукциона ей совсем не улыбалось. Но она осеклась, не начав фразы – Илана открыла дверцу книжного шкафа. Достала синий пластиковый конверт, застегнутый на кнопку, протянула его художнице:

– Здесь все документы, которые понадобятся. Я приблизительно узнала стоимость транспортировки пианино. Есть фирма, которая перевезет его от двери до двери за три тысячи долларов. Отправлять из Хайфы, морским путем. Отель, билеты, прочие возможные расходы… И ваш гонорар, само собой. Из расчета тысяча долларов в сутки. Все здесь.

– Тысяча долларов в сутки? – медленно повторила Александра.

– Мне показалось, что я где-то слышала такую цифру. – Илана с беспокойством следила за изменившимся лицом гостьи. – Я предложила слишком мало?

– Слишком много, – вырвалось у Александры. Она тряхнула головой, взъерошила волосы, нервно рассмеялась. – Мне просто совестно брать у вас такие деньги за… В общем-то простое поручение. Да еще попасть из зимы в лето, посмотреть на море…

– Я уверена, что вы останетесь очень довольны, – кивнула Илана. – Значит, согласны?

– Вы предлагаете очень внушительную сумму. Тысяча долларов в сутки для простого агента по доставке… Помимо дорожных расходов… – Александра глубоко вздохнула, борясь с волнением. – Вероятно, эта цифра из какого-то старого кино. Вроде «Мальтийского сокола». В реальности платят меньше.

– Кто знает… – загадочно протянула Илана. – Может быть, вы и окажетесь в кино вроде «Мальтийского сокола»? Там очень красиво… В том маленьком мошаве[1 - Мошав – вид сельских населенных пунктов в Израиле, представляющих собой сельскохозяйственную общину, действующую на кооперативных началах.], куда вы отправитесь. В Вифлееме.

– В Вифлееме? Я должна забрать пианино в Вифлееме?

Илана подошла к окну и настежь распахнула штору. Жемчужное сияние оттепельного предвечернего часа наполнило комнату, зажглось серебром в седых волосах женщины.

– Я говорю о другом Вифлееме, не о том, который знают все, – с грустью произнесла она. – В Израиле есть еще один Вифлеем, на севере страны, рядом с Назаретом. Вифлеем Галилейский. Там я и родилась… Так вы беретесь?

– Конечно, – ответила Александра. – Конечно!

В жестяной отлив за окном безостановочно била капель. Сверкающие капли разлетались солнечными брызгами. Декабрь притворился весной, по двору бежали ручьи.

– Тогда я сварю еще кофе, – кивнула Илана. – Мне нужно будет вас проинструктировать. Вы больше никуда не торопитесь?

– Уже нет, – улыбнулась художница. – Я полностью в вашем распоряжении.

* * *

Самолет улетал в начале первого ночи. После разговора с Иланой у Александры оставалось всего несколько часов, чтобы привести дела в порядок. Билет в Тель-Авив и отель в Хайфе она заказала еще находясь у Иланы, между двумя чашками кофе, в мобильном приложении. Рейс посоветовала хозяйка особняка:

– Вот этот, ночной – самый лучший! Ближе к шести утра будете в Бен-Гурионе. Оттуда в Хайфу можно приехать на поезде без пересадок. Быстро и дешево. Ну а там уж возьмете такси.

Илана помогла определиться и с выбором отеля – удобного и не слишком дорогого, по отзывам посетителей. Она заботилась о каждой мелочи, словно отправлялась в путешествие сама.

– Вы часто бываете в Израиле? – спросила Александра, проверяя свою электронную почту, на которую прислали бронь отеля.

Ответа не последовало. Художница подняла глаза и увидела застывшее лицо Иланы, непроницаемый взгляд из-под полуопущенных тонких век, прорезанных тонкими морщинами. На миг Александре показалось, что собеседнице стало плохо.

– Простите? – беспокойно спросила она. – Все в порядке?

Веки пришли в движение, взгляд смягчился. Илана глубоко вздохнула:

– Я не бывала в Израиле уже пятьдесят семь лет. В этом году будет ровно пятьдесят семь. Ну, вы все записали, все поняли. Если будут вопросы, вы всегда можете мне позвонить.

– Мне бы все-таки не помешало иметь при себе письменное согласие автора картины, – сказала Александра, поднимаясь с кресла. – Здесь, в Шереметьево, вопросов не возникнет, но это может сыграть роль в Израиле.

Илана взглянула на потолок.

– Я не хочу просить Генриха. У него отвратительный характер, и с годами лучше не стало. Мы только потеряем время. Напишу вам согласие на вывоз как владелица картины.

Александра продиктовала ей текст в свободной форме, Илана быстро покрыла половину листа округлым детским почерком, размашисто подписалась. Покидая особняк, Александра была уже совершенно поглощена мыслями о предстоящем полете. Еще утром у нее были совсем другие планы, а точнее – почти никаких планов. Хроническая беготня в поисках заказов, затянувшийся финансовый кризис, вечное опасение, что нечем будет заплатить за съемную квартиру…

* * *

– Как тебе повезло!

Марина Алешина, ее подруга, к которой она заглянула перед отъездом, чтобы отдать небольшой долг, с удовольствием приняла деньги и выслушала краткое изложение истории. Подробностей Александра избегала, как всегда, оберегая тайну клиента.

– До чего кстати подвернулось это дело. – Марина открыла стеклянную дверь шкафа с химической посудой и положила на полку деньги. – Сейчас у всех застой. И у меня ничего – ни продаж, ни экспертиз… Просто кошмар. Я такого не припомню!

Марина Алешина была крупнейшим экспертом по старинным пластикам, давно снятым с производства. Талантливый химик и бесстрастный коллекционер, умеющий чувствовать нестабильный рынок, она и во времена кризиса зарабатывала отлично. Ее специализация была редкой, ее экспертизы ценились во всем мире.

– В последнее время деньги только у китайцев, а я с ними не люблю связываться. – Марина смотрела на свое отражение в стеклянной дверце. Затем подошла к окну, опустила жалюзи, зажгла лампу на большом рабочем столе, поправила чехол на микроскопе, открыла ноутбук. – Несколько раз со мной забыли расплатиться до конца, а найти человека в Китае невозможно… Да, вот что!

Она резко повернулась к гостье:

– Пришла в голову одна мысль! В Хайфе у меня есть старый знакомый, он уехал лет десять назад. Мы пересекались на аукционах, и он за мной немного ухаживал…

Марина рассмеялась мягким щекочущим смехом, поправила блестящие черные волосы, уложенные в высокую прическу. Она умело копировала стиль шестидесятых годов прошлого века, и это очень шло к ее здоровой, полнокровной красоте. Александре она напоминала портрет молодой Екатерины Первой – пышная брюнетка с гордой осанкой и лукавым, дерзким взглядом.

– Павел… – Марина щелкала клавишами. – Он писал мне после отъезда несколько раз, просил скидывать заказы в Израиле, если попадутся. Но ничего никогда не попадалось. Да, вот его последнее письмо – Павел Щедринский. Тут и телефон есть. Давай я вас свяжу? Вдруг пригодится… Сейчас напишу ему.

– Давай. – Александра посмотрела на циферблат часов с оторванным ремешком. – Не очень понимаю, как он мне может пригодиться, но все же… Я в Израиле никого и ничего не знаю.

Марина протянула ей распечатанное письмо:

– Вот тут наверху его электронный адрес и телефон. Ты будешь на связи, надеюсь? Передай ему от меня привет и будь осторожна – он дамский угодник!

– О… – протянула Александра, пряча сложенный листок в огромную брезентовую сумку, испачканную красками. – Ты же знаешь – мною интересуются только сумасшедшие. Я их почему-то привлекаю. Ладно, пора в Шереметьево. Надеюсь, через несколько дней вернусь. Иначе пропущу аукцион в «Империи» и аванс придется вернуть.

– Это прекрасно, когда приходится выбирать между хорошим и более лучшим. – Марина крепко обняла подругу на прощанье и, отстранившись, оглядела ее. – Немного солнца тебе не помешает! Ты очень бледная!

* * *

И только в Шереметьево, сидя в кафе с чашкой капучино, ожидая начала посадки в самолет, Александра перевела дух и осознала, что на рассвете окажется в Израиле, очень далеко от московских дел и проблем. В последнее время ей редко приходилось ездить – международная торговля предметами искусства переживала кризис, заказчики редко посылали ее за границу. И как всегда в последние минуты перед вылетом, она испытала блаженное чувство свободы – обманчивой, короткой, драгоценной. Кофе остыл, Александра сидела за столиком, откинувшись на спинку диванчика, обводя взглядом полупустой вечерний терминал. На ее губах застыла улыбка. «Что ж, у меня есть причины улыбаться! – Она размешала ложкой остывшую сливочную пену и сделала глоток. – Илана меня прямо спасла! Сейчас и заказов-то нет, и продаж никаких, а ведь зима! Время предпраздничное, обычно рынок всегда оживает…»

Перед вылетом Александра успела наведаться домой – она уже привыкла называть домом съемную квартиру, где жила с начала этого лета. Художница собрала дорожную сумку и зашла к квартирной хозяйке, которая жила в соседнем подъезде. Юлия Петровна была приятно удивлена, получив квартирную плату за два месяца вперед.

– Я решила заплатить сразу за два, чтобы деньги не разошлись, – откровенно сказала Александра и тут же выругала себя за эту неуместную прямоту. Глаза квартирной хозяйки, щедро обведенные фиолетовыми тенями, внимательно сузились.

– Очень разумно, дорогая, очень разумно! – проворковала Юлия Петровна, опуская деньги в карман стеганого атласного халата, выдержанного в фиолетово-сиреневых тонах, как и ее макияж и даже цвет волос. Вдова художника, сдававшая Александре мастерскую покойного мужа, оставалась верна как его памяти, так и этой цветовой гамме. Она носила только эти цвета и говорила только о муже. «Собственно, это даже не недостатки, – делилась Александра с Мариной Алешиной. – Но больше десяти минут подряд я с ней общаться не могу. Устаю!»

– Мне ли не знать, как художники обращаются с деньгами, – Юлия Петровна подошла к столу и вырвала из тетрадки лист. – Сейчас напишу вам расписку. Мой Лёня получал за картину пять тысяч долларов… И через несколько дней этих денег не было. У художника всегда слишком много нищих друзей! Тут надо иметь железное сердце, чтобы деньги уцелели. А он был добрый, никому не отказывал.

И, молниеносно написав расписку, закончила, протягивая лист бумаги Александре:

– Ну и конечно, он выпивал.

– Я не выпиваю, к счастью, – улыбнулась Александра, пряча расписку в карман сумки. – Но деньги улетают все равно. Меня не будет два-три дня. Я еще не брала обратный билет.

– Какая вы счастливица! – Юлия Петровна зачем-то достала из кармана деньги и посмотрела на них, словно желая убедиться в их реальности. – Израиль в декабре… Ведь это мечта! Наверное, там еще купаются в море?

– Насчет моря не знаю, – улыбнулась Александра. – Но пальмы я точно увижу.

Хозяйка ответила ей улыбкой, несколько кислой, как перестоявшееся в кладовой варенье.

Александре пришло в голову, что та ей завидует. Да и все те немногие знакомые, которых она успела известить о своей командировке в Израиль, в один голос говорили, что ей сказочно повезло.

– Я тебя ненавижу, – шутливо сказал ей по телефону Денис Гурин, коллекционер, интересы которого она собиралась представлять через неделю на торгах в аукционном доме «Империя». Александра позвонила ему сразу, как прошла паспортный контроль. – Ты бросаешь меня накануне аукциона, улетаешь из этой слякоти в лето, нюхать розы, и тебе еще за это платят. Я бы предпочел, чтобы ты сидела в Москве – простуженная, нищая, никому не нужная. По крайней мере, ты всегда под рукой.

– Так оно и будет, Денис, – засмеялась в ответ Александра, привыкшая к его своеобразной манере шутить. – Ты же знаешь, если мне и везет, то это длится недолго. Дня через три я вернусь в Москву.

– Подвернулось что-то интересное?

– Не очень, – честно ответила Александра, заглядывая в свой билет и проверяя номер выхода на посадку. – Кое-что отвезти туда, кое-что привезти оттуда. На этот раз я просто курьер. Ты сам понимаешь, времена нынче такие, что поневоле хватаешься за все.

Гурин, сменив тон с шутовского на сочувственный, поддержал старую приятельницу:

– Мне ли не знать? Я в этом году хотел банкротиться, в последний момент передумал. Но это уже не бизнес, а любительство. Надо переходить на торговлю онлайн, а у меня к этому душа не лежит. Скоро от нашей старой гвардии и следа не останется. Рынок завоюют сетевые хунвейбины. Ладно, что-то я разнылся на ночь глядя. Не пропадай, звони! Я на тебя рассчитываю!

Под потолком терминала замурлыкал голос, объявляющий начало посадки. Александра, успевшая задремать с открытыми глазами, встрепенулась, повернула голову и увидела на табло номер своего рейса. Она встала с диванчика, сладко потянулась. «В самолете я отлично высплюсь, лететь четыре часа…» В Израиле Александра не бывала никогда, знакомых у нее там не было, и она лишь приблизительно представляла себе, какие действия следует предпринимать и в какую сторону двигаться. Но подобные ситуации были ей не в диковинку. Ей очень нравилось оказываться в незнакомых обстоятельствах, в новом месте. В такие моменты она испытывала азарт охотника, впервые входящего в незнакомый лес.

Александра подкатила свой исцарапанный чемодан к хвосту очереди, мгновенно скопившейся у выхода, где шла посадка на Тель-Авив. Время близилось к полуночи, и когда у нее в кармане куртки зазвонил телефон, она решила, что это кто-то из близких знакомых, узнавших о ее отъезде. Обычно так поздно ей не звонили. Но номер оказался незнакомый.

– Это Александра? – осведомился сипловатый, низкий мужской голос.

– Да, это я. С кем я говорю?

– Мы, к сожалению, не знакомы, но вы сегодня были у нас дома. У Иланы. Меня зовут Генрих.

– Очень приятно, – ответила Александра.

– Мне также, – отрывисто сказал мужчина. – Илана рассказала мне, с каким поручением отправила вас в Израиль. Я категорически против! Вы слышите? Категорически против!

Художницу обдало жаром, вдоль позвоночника пробежали булавочные уколы. Содрогнувшись, она как можно спокойнее произнесла:

– Но Илана сказала мне, что картина – это ее собственность.

– Это так. Я имел глупость подарить ей эту картину. Но вы ни в коем случае не должны отвозить ее тому человеку, к которому она вас направила! И это проклятое пианино вы тоже не должны привозить в Москву!

– Я… не знаю, что вам ответить, честно, – растерянно проговорила Александра. – Мне уплатили аванс…

– Оставьте себе аванс, вы потратили время, оно должно быть оплачено, – оборвал ее собеседник. – Вы еще в Москве, как я понимаю?

– Я сажусь в самолет.

– Возвращайтесь в город! – резко приказал Генрих. – Картину пришлите на наш адрес курьером. Больше не контактируйте с Иланой. Ваш договор можете считать расторгнутым.

– Извините, я…

– Вы меня слышали? – Генрих повысил голос. – Оставьте себе деньги и не делайте ничего. Неужели я многого прошу?

– Извините. – Александра перехватила телефон внезапно заледеневшими пальцами. – Но вы не мой клиент. Вы не можете отменить этот договор. Пусть мне позвонит сама Илана. Пусть она сама откажется от моих услуг.

– Илана спит, – после долгой паузы произнес мужчина. – И она не откажется. Послушайте! Вы можете просто принять мои слова на веру? То, что она затеяла, не просто глупо, это чревато большими неприятностями для нас. Это не сумасбродство, а куда хуже. К сожалению, она не дала мне вашего номера, я добрался до ее телефона, только когда она уснула. Я прошу вас…

Очередь, вначале двигавшаяся очень медленно, внезапно ускорилась. К стойке возле выхода на посадку подошла еще одна регистраторша. Александра покатила чемодан одной рукой, другой прижала к уху телефон:

– Я уже ничего не могу изменить, я сажусь в самолет и отключаю телефон. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

– Да послушайте вы! – неожиданно громко рявкнул в трубку собеседник.

Прикусив нижнюю губу, Александра неожиданно для себя самой нажала кнопку на ребре телефона и держала ее, пока экран не погас. Обычно она проделывала эту операцию уже сидя в салоне самолета. Через минуту она протянула паспорт и посадочный талон регистраторше и покатила чемодан по «рукаву», ведущему в самолет. Здесь было холодно, в щели свистел декабрьский ветер. Ребристый «рукав» примыкал к борту самолета неплотно, и Александра увидела в щели чернильное московское небо с заревой багровой каймой – в ночи светился огромный, никогда не спящий город. Порыв ледяного ветра, пахнувшего резиной и гарью, сладко обжег ей горло.

– Добрый вечер, – сказала она, протягивая бортпроводнице в алом костюме паспорт и посадочный талон.

– Добрый вечер, – ответила та. – Добро пожаловать на борт лайнера «Барклай де Толли»!

В салоне было тепло, звуки шагов и шум катящихся чемоданов приглушались синими дорожками в проходах. Пахло шампунем для ковров. Почти все пассажиры уже расселись, треть мест пустовала. Александра с удовольствием обнаружила, что летит без соседей, и заняла место у окна. В последние минуты перед вылетом возникла суматоха – в салоне обнаружилась синица, залетевшая с улицы. Птица порхала по салону, присаживаясь на откинутые дверцы багажных отсеков, на спинки сидений. Стюардессы пытались ее поймать и очень просили пассажиров не помогать им – желающих нашлось немало. Наконец, одна из проводниц догадалась набросить на птицу синий флисовый плед. Синицу, завернутую в плед, вынесли из самолета и выпустили. Эту сцену Александра наблюдала уже в легкой полудреме – она очень устала за этот день, показавшийся ей бесконечным.