– Летучки, сдача материала, все такое. Это называется работой.
– Прямо как у меня. Я сейчас работаю – знаешь, на кого? На тебя.
Тони глубоко вздохнул с таким видом, будто все ему наскучило, – способ показать мне, что ему не нравится, в каком направлении пошел разговор. Но несмотря на мою вызванную лекарством заторможенность, я продолжала злиться. Именно в этот момент я вдруг почувствовала, что меня разрывает от обиды и гнева на всех и вся – и особенно, особенно на этого скрытного, закомплексованного типа, притулившегося на краешке моей кровати. Это он, именно он виноват во всем этом кошмаре – ведь это же из-за него я беременна. Этот эгоистичный урод. Это дерьмецо. Этот…
А мне казалось, что эти таблетки должны успокаивать…
– Спросил бы хоть, все ли в порядке с ребенком, – проговорила я образцовым медикаментозно-ровным голосом.
Тони снова шумно втянул воздух. Никаких сомнений, он считает минуты в надежде скорее улизнуть из этого места и радуется, что избавился от меня на эту ночь. А потом, если повезет, я, может быть, еще раз упаду вниз физиономией и освобожу его еще на пару деньков.
– Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь, – сказал он.
– Конечно, знаю, Тони. Ты прямо-таки излучаешь тревогу.
– Видимо, это называется «посттравматический шок»?
– Ага, конечно. Валяй запиши меня в полоумные и проклинай тот день, когда со мной познакомился.
– Да что, черт побери, они с тобой сделали?
Голос за спиной Тони произнес:
– Ей дали валиум, раз уж вы спросили. И насколько я вижу, препарат не возымел желаемого эффекта.
Возле кровати стоял мистер Десмонд Хьюз собственной персоной, с моей картой в руках, в бифокальных очках на самом кончике носа. Я спросила:
– Доктор, с ребенком все нормально?
– И вам доброго вечера, миссис Гудчайлд. О да, все прекрасно.
Он повернулся к Тони:
– Вы, должно быть, мистер Гудчайлд?
– Тони Хоббс.
– Да, верно, – пробормотал Хьюз, едва кивнув. Затем обратился ко мне с вопросом: – Ну-с, как мы себя чувствуем? Трудные были двадцать четыре часа, полагаю?
– Скажите про ребенка, доктор.
– Насколько я могу судить на основании ультразвукового сканирования, все обошлось, ребенок не пострадал. Вы же, думаю, страдаете от проявлений холестаза.
– Проявлений чего? – переспросила я.
– Я говорю о хроническом зуде. Довольно частое явление у беременных… и нередко появляется в сочетании с преэклампсией, то есть, как вы, может быть, знаете…
– Высоким давлением?
– Прекрасно… хотя мы, клиницисты, предпочитаем называть это артериальной гипертензией. Хорошо, однако, то, что у вас нормальный уровень мочевой кислоты в крови. При преэклампсии уровень мочевой кислоты повышен, следовательно, можно сделать утешительный вывод, что вы преэклампсией не страдаете. Однако давление очень высоко. Если не контролировать его, это может оказаться опасным и для матери, и для ребенка. Поэтому я прописываю вам бета-блокатор, он стабилизирует давление, а также антигистаминный препарат, пиритон, – он снимет зуд. А еще вам следует принимать валиум, по пять миллиграммов три раза в день.
– Я не стану больше пить валиум.
– Почему это?
– Потому что он мне не нравится.
– Есть многое на свете, что нам не нравится, миссис Гудчайлд… а между тем приносит нам пользу.
– Как шпинат?..
Тони нервно кашлянул:
– Гхм… Салли…
– Что?
– Если мистер Хьюз считает, что валиум тебе поможет…
– Поможет? Меня от него просто тошнит.
– Действительно? – спросил мистер Хьюз.
– Не смешно, – ответила я.
– Я не предполагал шутить, миссис Хоббс…
– Я Гудчайлд, – перебила я. – Я не меняла фамилию. Хоббс – он. А я – Гудчайлд.
Тони и врач украдкой переглянулись. О боже, почему я так странно себя веду?
– Простите меня, миссис Тудчайлд. И разумеется, я не могу принуждать вас принимать какие-либо препараты против воли. Однако, как клиницист, я могу диагностировать, что вы в настоящий момент переживаете стресс…
– А я, как объект ваших наблюдений, могу диагностировать, что валиум играет неприятные шутки с моей головой. Поэтому, нет… к этим таблеткам я больше не прикоснусь.
– Это ваше право – но прошу понять, по-моему, это неразумно.
– Приняла к сведению, – хладнокровно ответила я.
– Но пиритон-то вы будете принимать?
Я кивнула.
– Ну хоть что-то, – произнес Хьюз. – И продолжим лечить зуд каламиновой мазью.
– Отлично, – согласилась я.
– Ну-с, и, наконец, последнее, – сказал Хьюз. – Вы должны понимать, что высокое давление очень опасно – из-за этого вы и впрямь может лишиться ребенка. Поэтому до конца беременности вы должны избегать любых физических и психологических нагрузок. Это непременное условие.
– То есть вы хотите сказать?.. – начала я.
– Я хочу сказать, что вам не следует ходить на службу, пока…
Я не дала ему договорить:
– Не работать! А как вы себе это представляете? Я журналист – корреспондент. У меня есть обязательства…
– Да, у вас есть обязательства, – перебил меня Хьюз. – Обязательства перед собой и ребенком. И хотя частично мы способны нормализовать ваше состояние химическими препаратами, в первую очередь вам требуется покой. По сути дела, только постельный режим может обеспечить нормальное вынашивание. И именно по этой причине мы подержим вас в стационаре до окончания…
Я не верила собственным ушам.
– До окончания беременности? – спросила я робко.
– Боюсь, что так.
– Но это же еще три недели. Не могу же я вот так бросить работу…
Тони твердо опустил мне руку на плечо, призывая замолчать.
– Увидимся завтра на утреннем обходе, миссис Гудчайлд, – сказал Хьюз. Кивнув Тони, он перешел к следующей пациентке.
– Поверить не могу, – прошептала я.
Тони только пожал плечами.
– Мы с этим справимся. – С этими словами он посмотрел на часы и сообщил, что ему необходимо возвращаться в редакцию.
– Но разве ты не сказал, что уже сдал свои полосы в печать?
– Я такого не говорил. К тому же, пока ты была без сознания, оказалось, что заместитель премьер-министра замешан в скандале с детским порно, а в Сьерра-Леоне вспыхнул вооруженный конфликт между враждующими группировками…
– У тебя во Фритауне есть человек?
– Есть, внештатник. Дженкинс. Неплох для всякой мелочи. Но раз речь о настоящей войне, думаю, придется посылать кого-то из наших.
– Может, сам поедешь?
– Только в мечтах.
– Если хочешь, езжай. Я тебя не задерживаю.
– Я никуда не поеду, поверь.
Он говорил ласково, но твердо. В первый раз он высказал вслух свое желание вырваться на волю. Или, по крайней мере, мне так показалось.
– Ну что ж, все ясно, – сказала я.
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
– Нет, если честно, не очень.
– Я заведую внешнеполитическим отделом – а заведующие отделом не срываются с места, чтобы писать материал о какой-то паршивой перестрелке в Сьерра-Леоне. Но им приходится сидеть в отделе, чтобы готовить свои полосы к печати.
– Так иди. Я тебя не задерживаю.
– Ты уже второй раз это говоришь.
Он сложил на прикроватный столик свои гостинцы – газеты и поникшие цветы. Потом еще раз торопливо поцеловал меня в лоб:
– Завтра приду.
– Я надеюсь.
– Я позвоню тебе прямо с утра, а может, даже сумею заскочить к тебе до работы.
Но утром он не позвонил. Когда я позвонила домой в половине девятого, Тони не ответил. Я набрала номер его мобильника, но абонент был недоступен и меня переключили на его голосовую почту. Я оставила короткое сообщение: «Сижу тут, все уже надоело до чертиков, и только думаю – где же ты? И почему не отвечаешь на звонки? Пожалуйста, позвони скорее, мне ведь и впрямь небезразлично, где же мой муж».
Только через два часа зазвонил телефон в палате. Голос Тони звучал нейтрально, как Швейцария:
– Привет. Извини, что до меня нельзя было дозвониться.
– Понимаешь, я позвонила домой в полдевятого, а там никого не было.
– Какой сегодня день?
– Среда.
– А что я делаю каждую среду?
Отвечать было необязательно, потому что он знал, что мне известен ответ: по средам он завтракал с главным редактором. Завтрак в «Савое» всегда начинался в девять. А это означало, что Тони выходил из дому ровно в восемь. Идиотка, идиотка… что ж ты нарываешься на неприятно сти?
– Прости, – сказала я.
– Ничего страшного. – Его голос звучал холодно, отстраненно. – Как ты себя чувствуешь?
– По-прежнему довольно хреново. Но хотя бы зуд удалось снять, спасибо каламиновой мази.
– Это уже облегчение, полагаю. Когда у вас часы посещения?
– Как раз сейчас.
– Сейчас я должен встретиться с парнем, который отвечает у нас за Африку. Но я могу это отменить.
Тут я подумала: почему же он не сказал мне об этом вчера? И о завтраке с редактором, и об этой встрече? Может, просто не хотел говорить заранее, что не сумеет приехать сегодня утром? Может, эта встреча была только что назначена, учитывая ситуацию в Сьерра-Леоне. А может… о, господи, я не знаю. В этом и состояла все усугубляющаяся проблема с Тони: я не знала. Казалось, он живет за занавесом. Или это меня выводят из равновесия усталость и давление, не говоря уже о холестазе и прочих прелестях, неотделимых отныне от моей дивной беременности? Как бы то ни было, я решила не нагнетать атмосферу из-за того, что он не приедет ко мне прямо сейчас. В конце концов, спешить мне было некуда.
– Не нужно, – ответила я. – Увидимся завтра.
– Ты уверена? – переспросил Тони.
