– Ни у одной женщины не было лучшего деверя.
– А ваши родные не помогут? – поинтересовался отец Катберт.
– Грины? – Мод покачала головой. – Вы знаете, мой отец умер в Тауэре под подозрением в измене. Я осталась последней в роду и единственной его наследницей. Все, что имела, я принесла Томасу. У меня есть родственные связи на севере и в Мидленде, но…
Кэтрин часто слышала разговоры родителей об их родстве с такими знатными семьями, как Воксы, Трокмортоны, Невиллы, Дакры, Тальботы и Танстоллы, семья отца Катберта, и это только некоторые. Родственные связи были источником великой гордости для них всех, но запомнить имена этих людей Кэтрин удавалось с трудом. Она не знала никого из многочисленной родни и подозревала, что у ее матери тоже мало общего с этими людьми.
– Ни к чему думать о них, когда у вас есть я, – сказал дядя Уильям.
– А я помогу вам организовать переезд в Рай-Хаус, – предложил отец Катберт.
– Спасибо вам, мои дорогие друзья, – ответила мать. – Честно говоря, мне очень хочется туда.
В последовавшие за этим дни все они были заняты подготовкой к отъезду. Дом в монастыре Черных Братьев предстояло запереть и оставить на попечении управляющего. Мать попросила Кэтрин и Уилла собрать их любимые вещи, и Кэтрин положила в сундук с обитыми железом углами своих кукол, Часослов с раскрашенными полями, роговую книгу, по которой учила буквы и цифры, волчок, мяч и лютню. Не забыла тетрадки и коробку с ручками. Это было самое важное, ведь мать учила ее писать в изящной итальянской манере, и Кэтрин занималась письмом ежедневно.
На самый верх девочка поместила самые дорогие сердцу вещи: красивую крестильную пелену, подаренную ей королевой, в честь которой она получила имя и которая собственноручно вышила на ней в золотом круге инициалы «К. И. П.», что, по словам матери, означало: «Кэтрин. Инфанта. Принцесса», а также девиз: «Plus Oultre» – «Дальше вперед». Это был девиз Испании, откуда королева приехала, но мать полагала, он подходит Екатерине, которая, по ее мнению, превзойдет то, чего от нее ожидали. Королева очень дорожила этой пеленой, сшитой ее матерью. Вероятно, Екатерина высоко ценила свою придворную даму, раз отдала ее дочери такое сокровище.
Кроме этого, королева подарила Кэтрин немецкие лакированные бусы, украшенные золотом, которые девочка часто носила на шее. Ей очень хотелось увидеть добрую королеву, и она жаждала наступления того дня, когда подрастет и сможет поехать ко двору.
В декабре, когда они были готовы к отъезду, потница наконец завершила свое убийственное шествие по стране, и люди снова потянулись в Лондон.
– Я так рада, что жизнь налаживается, – говорила мать, натягивая перчатки, а потом ее лицо погрустнело. – Но едва ли все вернется в норму. – Кэтрин понимала, что она вспомнила об отце, но знала: мать не позволит себе грустить долго. – Я беспокоилась, как мы отправимся в путь, когда повсюду эта зараза, и готова была отсрочить переезд, если понадобится. Но теперь мы отправляемся! – Она улыбнулась детям, взяла на руки полнощекую малышку Анну и повела их всех через главный вход к ожидавшим на улице конным носилкам.
Сидя рядом с матерью, закутанная в меха и с завернутым в войлок разогретым кирпичом под ногами, Кэтрин оглянулась на дом, в котором родилась, и постаралась запомнить каждую деталь его фахверкового фронтона, ромбовидные стекла в окнах со средниками, поблескивавшие под зимним солнцем, щит над дверью с гербом Парров в сине-красных лентах и девиз под ним: «Любовь с преданностью». Жизнь никогда не будет прежней, и тоска по отцу не отпустит Кэтрин, но она уже начинала смотреть в будущее, так как отправлялась в восхитительное путешествие.
Мать не хотела торопиться, поэтому они ехали в Ходдесдон не спеша и остановились на ночлег в гостинице рядом с Энфилдом к северу от Лондона. На следующий день ближе к вечеру прибыли в Рай-Хаус, и Кэтрин, завидев его, разинула рот от восторга. Возвышавшийся над широким рвом и окруженный высокой стеной главный дом поместья был похож на дворец из волшебной сказки с маленькими башенками и зубчатыми стенами. Когда они проехали через гейтхаус, Кэти увидела, что бо?льшую часть пространства за оградой занимает сад, а краснокирпичный главный дом оказался довольно скромным по размеру. Дядя Уильям проводил их в квадратный холл, где тетя Мэри, пухленькая и со щеками, как спелые яблочки, ждала гостей, чтобы приветствовать их и угостить горячим элем с пряниками. Она обняла своего супруга и сноху, потом расцеловала детей.
– Входите и усаживайтесь в гостиной, – пригласила их Мэри и провела через одну из двух деревянных дверей, расположенных позади стола на помосте, в комнату с побеленными стенами и ярко-красными занавесками, где поставила на стол угощение. Тут, скромно выстроившись в ряд, ожидали гостей пять маленьких девочек; они все сделали быстрые реверансы и уставились на Кэтрин, ее сестру и брата.
– Ты помнишь своих кузин? – спросил дядя Уильям, и Кэтрин кивнула, ведь она видела старших из них на каком-то давнишнем семейном торжестве, хотя мало что помнила. – Они составят вам всем компанию.
Девочек представили, назвав по именам: Магдалена, Нан, Элизабет, Мэри и Марджери. Магдалена была на два года старше Кэтрин, а Марджери исполнилось два – ровесница Анны. Все девочки были миловидные блондинки с голубыми глазами. Они немного косо поглядывали на Уилла как единственного мальчика в комнате, но в целом, казалось, радовались появлению новых товарок по играм. Не прошло и часа, как дружба завязалась, и Кэтрин ощутила, что загорающаяся впереди новая веселая жизнь уже затмевает печальную старую.
Зима выдалась мягкая, и старшие дети много времени проводили на улице – играли в мяч, догонялки и прятки в саду или в обширном охотничьем парке, плавали в деревянных лодочках по реке Ли, от которой питался водой замковый ров, или собирали зеленые ветки для изготовления рождественских гирлянд. Им давали пони, учили управляться с ними и позволяли вместе со взрослыми ездить на охоту, в том числе соколиную. Кэтрин нравилось бывать на свежем морозном воздухе; ее завораживал парящий полет соколов, захватывал азарт погони и бодрило ощущение свободы, которое давала быстрая скачка в седле. Она бесстрашно погоняла своего послушного пони, побуждая его мчаться быстрее и совершать рискованные прыжки. Уилл тоже был счастлив. Если кузины поначалу не особенно хотели принимать мальчика в свою компанию, то очень скоро забыли об этом; Уилл стал для них своим. Каждый день с наступлением сумерек дети вваливались на кухню, раскрасневшиеся, со спутанными волосами и в облепленных грязью высоких ботинках, и повар наливал им горячего ягодного эля.
Вскоре после того, как Кэтрин и ее родные обосновались в Рай-Хаусе, туда же приехала двенадцатилетняя кузина детей Парров Элизабет Чейни. Несмотря на большую разницу в возрасте, она радостно подключилась к их играм и пыталась по-матерински за ними приглядывать, хотя старания юной воспитательницы были по большей части отвергнуты. Только самые младшие терпели суету вокруг них. Кэтрин сочувствовала Анне, которой не нравилось, что ее наряжают как куклу и водят за ручку, но в то же время была благодарна Элизабет за то, что та отвлекала младшую сестренку. Разумеется, Кэтрин любила ее и проводила бы с ней больше времени, но Анна была еще слишком мала, чтобы участвовать во многих веселых забавах в Рай-Хаусе, и не могла разделить крепнущую дружбу старшей сестры с Магдаленой Парр. Эта девочка, дружелюбная и жизнерадостная, привлекла к себе Кэтрин, и вскоре они стали неразлучны. Так проходили насыщенные событиями зимние дни, но наконец в саду появились первые весенние бутоны.
Дни удлинялись, мать готовилась к родам. Она достала со дна дорожного сундука свивальники и маленькие одежки, которые раньше носили Кэтрин, Уилл и Анна, и отдала их в стирку.
Послали за повитухой. Детей прогнали из комнат, когда у матери начались схватки. Элизабет велели отвести их в парк, где они счастливо носились целый день. А когда вернулись, то застали в холле дядю Уильяма с очень хмурым лицом.
– С вашей матерью все в порядке, – сказал он, – но, к несчастью, ребенок родился мертвым.
Кэтрин разразилась шумными всхлипами, горюя о сестренке, которую никогда не увидит. Тетя Мэри поспешила утешить ее, прижала к своей теплой груди; Анна мигом присоединилась к общему плачу, чтобы о ней не забыли.
– Можно нам к маме? – спросил Уилл.
– Пусть она сперва отдохнет, дитя, – ответила тетя Мэри.
Наконец детей пустили в спальню, и мать протянула к ним руки.
– Господь решил забрать к себе вашу сестру, – сказала она дрожащим голосом, когда они все залезли к ней на постель. – Но Он оставил мне вас троих, мои дорогие. А малышка ушла к своему отцу. Мы не должны слишком сильно горевать о них. Они на Небесах, с Господом, куда нам всем нужно стремиться. Мы будем вспоминать их обоих в своих молитвах.
Через две недели мать встала с постели; она часами сидела, затворившись в кабинете с дядей Уильямом и отцом Катбертом, который заглянул в Рай-Хаус перед возвращением в Линкольн, где служил каноником в местном соборе.
– Мы составляем план вашего обучения, – сказала мать Кэтрин однажды вечером, когда они все вместе сидели в гостиной. – В какой-то момент мне придется вернуться на службу к королеве, и дядя Уильям согласился, чтобы вы остались здесь и обучались вместе со своими кузинами. Я буду приезжать как можно чаще, чтобы проверить, какие вы делаете успехи.
Хотя Кэтрин и была мала, но понимала, что ее мать – женщина умная, с особой страстью занимавшаяся учением. Она умела говорить по-французски и даже на латыни.
– Ваша мать придерживается весьма просвещенных взглядов, – сказал дядя Уильям. – Она решила, что вы, девочки, получите такое же образование, как Уилл. Мне этого не понять. Я простой вояка, так что организацию всего этого предоставлю вам, Мод.
– Ваша мать следует примеру нашего родственника, сэра Томаса Мора, – обратился отец Катберт к Кэтрин. – Он давал своим дочерям образование на одном уровне с сыновьями. Ученость этих юных леди широко известна. Король и королева пользуются советами сэра Томаса о том, чему и как учить принцессу Марию.
– Девочки обладают не меньшими способностями, чем мальчики, – заявила мать. – Они не так слабы и беспомощны, как уверяют нас некоторые.
– Именно, они не слабы! – согласился отец Катберт, хотя у дяди Уильяма эти слова вызвали некоторые сомнения.
– Я буду широко смотреть на вещи, – с усмешкой проговорил он. – Кто я такой, чтобы не доверять мудрости сэра Томаса Мора и короля?
– Ой, да ладно вам! – махнула рукой тетя Мэри и игриво стукнула его.
Кэтрин нравились уроки матери, которые та проводила с ней в течение последнего года, когда была отпущена со службы при дворе. Она была хорошим учителем и с удовольствием делилась своими знаниями с детьми. Слушая, что говорили взрослые о новом плане обучения, Кэтрин решила, что ее ждет захватывающе интересное приключение.
Дядя Уильям задумчиво смотрел на мать:
– Это только начало, Мод. Вы еще молоды, и какой-нибудь джентльмен при дворе может предложить вам брак. Если это случится…
– Нет! – отрезала мать, и ее бледные щеки вспыхнули. – Больше я замуж выходить не намерена. Я не могу подвергать опасности наследство Уилла, за которое отвечаю. Нет, Уильям, я собираюсь посвятить свою жизнь детям. Я прослежу, чтобы они получили хорошее образование и нашли себе достойных супругов. Кроме того, у меня есть обязанности перед королевой.
– Ну, если передумаете, знайте, что дети всегда будут здесь как дома. – Дядя Уильям улыбнулся.
Он сказал матери, что она может использовать для учебных занятий маленькую гостиную позади помоста. Там поставили столы и стулья для всех детей, кроме самых младших, которые должны были ждать, пока им исполнится четыре года, прежде чем приступить к урокам.
Месяцы проходили безмятежно. Они провели в Рай-Хаусе год, полтора года… Каждый день начинался с молитвы. Мать была женщина набожная и хотела внушить своим детям и подопечным глубокую любовь к Господу и послушание Его слову. Она нашла прекрасного духовного наставника в лице домашнего священника дяди Уильяма, доктора Кларка, который преподавал своим ученикам нечто под названием Новое Учение.
– Вы знаете, что в Библии содержатся Писания, а это Слово Божье? – спросил он их, и все кивнули. – Сотни лет Писания всегда были на латинском языке, и священники объясняли их нам. Теперь ученые мужи стараются лучше понять латинский и греческий языки, чтобы изучать Библию самостоятельно. Однажды, если Господу будет угодно, мы все сможем читать ее на английском, и именно по этой причине больше, чем по какой бы то ни было еще, вы, дети, должны быть усердны в учебе.
Кэтрин нравились истории из Библии, которые рассказывала им мать. Как здорово будет читать их самой! Она старательно занималась латинским языком и так хорошо успевала, что доктор Кларк вдобавок даже немного поучил ее греческому.
– У вас способности к языкам, дитя, – сказал он ей, сияя улыбкой.
Мать занималась с ней французским, который Кэтрин схватывала на лету, как и Анна, которая, когда подросла, стала приходить на уроки вместе со старшими детьми. Все учились с удовольствием: восемь белокурых и рыжих головок склонялись над книгами в комнате, куда сквозь окна с ажурными решетками лился солнечный свет. Утром они занимались, а после обеда свободно бегали на улице, бесконечно играли в мяч, пятнашки или во что-нибудь понарошку, а зимой лепили снеговиков, устраивали перестрелки снежками, собирали остролист и плющ. Кэтрин была так счастлива в эти восхитительные дни детства, что, когда мать отправилась обратно ко двору, оставив дочку стоять в слезах под аркой гейтхауса и следить за скрывающейся вдали маленькой кавалькадой, то почти не скучала по ней. А вот оставшись весной 1520 года без Уилла, которого благодаря связям матери при дворе в шестилетнем возрасте взяли пажом в свиту его величества, отправлявшегося на встречу с королем Франции, Кэтрин почувствовала себя потерянной. Вернувшись домой в июле, Уилл без умолку рассказывал об увиденных во время поездки чудесах.
– Это называли Полем золотой парчи, – говорил он, – потому что все люди оделись в свою лучшую одежду. Там было столько роскоши и блеска, и я никогда не видел такой огромной толпы. Король весь сверкал украшениями! Он очень могущественный человек! Когда я вырасту, Кейт, то буду придворным! – После этой поездки жизнь в Рай-Хаусе уже не так радовала Уилла.
Дядя Уильям приезжал в свое поместье чаще, чем мать, и был для детей как любящий отец. Кэтрин знала, что именно благодаря дяде ей так хорошо живется. Когда ей исполнилось восемь, желая показать, как она его любит и выразить благодарность, Кэтрин решила подарить дяде свой Часослов, унаследованный от отца, и вывела на обороте обложки посвящение: «Дядя, взглянув на эти строчки, вспоминайте о той, что написала их в Вашей книге. Ваша любящая племянница Кэтрин Парр». У дяди Уильяма, когда он читал это, на глаза навернулись слезы.
Глава 2
1523–1524 годы
В апреле, когда мир был свеж и зелен, а среди деревьев на все голоса распевали птицы, Кэтрин посмотрела на себя в полированное серебряное зеркало и решила, что ей нравится то, что она видит. Ей уже почти исполнилось одиннадцать, и она постепенно превращалась в довольно грациозную юную леди, какой и хотела видеть ее мать. Черты лица у нее были приятные, светло-карие глаза – яркие и теплые. Если во внешности Кэтрин и имелся какой-то изъян, так это немного длинноватый и слегка вздернутый нос, как у брата. Она вытянулась сильнее, чем большинство девочек ее возраста, и была худощава, хотя маленькие груди уже начинали проступать под лифом.
Кэтрин наспех расчесала длинные рыжие волосы и торопливо спустилась вниз, чтобы присоединиться к остальным детям в классе. Сегодня утром на уроке итальянского языка им предстояло читать Цицерона и сонеты Петрарки. Цицерон ей нравился, и она соглашалась с ним, что комната без книг – все равно что тело без души. Младшие кузины считали латинянина скучным и говорили Кейт, что, если она будет все время сидеть, уткнувшись носом в книгу, то испортит зрение и ей будет трудно найти себе мужа, но Магдалена и Анна понимали ее. Ни они, ни сама Кэтрин не заботились о поисках мужей. Девочки и без того были счастливы. Как говорил мудрый Цицерон: «Если вы имеете сад и библиотеку, у вас есть все, что нужно». Кэтрин с любовью взглянула на книги, выстроившиеся в ряд наверху буфета. И верно, что может быть ценнее!
Но, прежде чем они доберутся до Петрарки и Цицерона, их ждал урок математики. Идею подкинул отец Катберт. Сам увлеченный этой наукой, добрый священник написал трактат по арифметике и во время своих частых наездов в Рай-Хаус любил проверять, как продвигаются у детей дела с освоением счета. Кэтрин хорошо справлялась с арифметикой и геометрией, ей очень нравилось решать математические задачи.
Однако в учебную комнату этим утром вошел не доктор Кларк, а мать, получившая отпуск от своих обязанностей при дворе, и тетя Мэри, а за ними – Элизабет Чейни, которая к восемнадцати годам приобрела тяжеловатые, породистые черты лица и обладала своеобразным скромным обаянием.
– У вашего доброго учителя разыгралась мигрень, – сообщила мать, когда девочки поднялись из реверансов, а Уильям – из поклона. – Вам придется сегодня мириться с нами, дети. Уилл, доктор Кларк сказал, что тебе нужно закончить эссе о Юлии Цезаре, так что займись этим.
– А юные леди отправятся со мной на винокурню и помогут приготовить про запас кое-какие лекарства, – объявила тетя Мэри.
Кэтрин вздохнула; она бы лучше посидела за книгами. Но мать всегда настаивала, что девочки должны быть обучены ведению домашнего хозяйства к моменту замужества. В определенные дни, когда Уилл занимался верховой ездой, отрабатывал приемы борьбы и приобретал прочие спортивные навыки, необходимые джентльмену, мать с тетей Мэри наставляли своих дочерей в том, как вести счета и из чего складывается семейный бюджет, как управляться со слугами, следить за приготовлением и подачей еды, знакомили с тайнами винокурни, которые включали в себя все: от варки варений до дистилляции ароматических веществ и приготовления лекарственных настоев. Кэтрин предпочла бы вместо этого скакать на лошади с Уиллом или даже практиковаться во дворе в фехтовании под руководством начальника стражи. Как же она завидовала брату и его мужской свободе!
– Ни к чему делать такое кислое лицо, Кэтрин, – сказала мать. – Домашние дела не менее важны для юных леди, чем учеба по книгам, и их нужно уметь выполнять. Какой смысл слоняться по дому с головой, полной высказываний Цицерона, если твой муж не может дождаться обеда! Или ты хочешь, чтобы я отправила тебя прясть пряжу?
Кэтрин заметила озорные искорки в глазах матери, прекрасно знавшей, что ее дочь терпеть не может это занятие. Вероятно, строгая наставница и сама с большей охотой занялась бы чтением. Но обязанности она всегда ставила превыше личных склонностей.
– Но сперва у нас есть для вас хорошие новости, – продолжила мать и взглянула на тетю Мэри.
– Элизабет выйдет замуж за сына лорда Вокса, – сообщила та девочкам.
Элизабет вспыхнула и слегка приосанилась. Лорд Вокс был ее опекуном, и юную пару обручили еще в детстве; это была прекрасная партия, так как со временем Элизабет станет баронессой. Четырнадцатилетний Томас Вокс с виду казался флегматичным, но успел развиться не по возрасту – он уже учился в Кембридже. Время от времени юноша вместе с отцом приезжал в Рай-Хаус, и на Кэтрин производили впечатление его образованность и умение писать стихи. Они с Элизабет подходили друг другу.
Девочки поспешили расцеловать кузину и поздравить ее, но тетя Мэри остановила их, подняв руку, и добавила:
– Свадеб будет две. Магдалена, отец нашел супруга и тебе тоже.
Все девочки ахнули, а Магдалена побледнела. Ей нравилось жить в Рай-Хаусе, и Кэтрин знала, что ее кузина считала брак делом отдаленного будущего.
– Ты потеряла дар речи, дитя? – спросила тетя Мэри.
– Я п-потрясена, – запинаясь, проговорила Магдалена.
– Не хочешь ли узнать, кто счастливый жених? – Мать улыбнулась ей.
– Это Ральф Лейн из Орлингбери в Нортгемптоншире, – сообщила тетя Мэри, не дожидаясь ответа Магдалены. – Ему четырнадцать, он всего на год старше тебя, и ему достанется в наследство прекрасный усадебный дом в двенадцать комнат.
Магдалена бросилась в слезы:
– Матушка, я не хочу ни за кого замуж, даже за богача! Не хочу уезжать из Рай-Хауса, покидать вас и отца.
Тетя Мэри положила руку ей на плечо, желая утешить:
– Это вполне обычное дело – чувствовать такое нежелание, дорогое дитя. Ты юна, и перспектива замужества, вероятно, вызывает немного странные ощущения. Но заботливый отец подобрал тебе хорошую пару, к тому же ты никуда не уедешь прямо сейчас. После свадьбы останешься здесь, пока тебе не исполнится четырнадцать лет. Мы считаем, ты еще слишком молода, чтобы исполнять связанные с браком обязанности, так что в Орлингбери ты отправишься следующей весной. Это даст тебе время свыкнуться с новым положением. И это не край земли, мы будем навещать друг друга.
– Значит, я останусь здесь еще на год? – Магдалена подняла заплаканное лицо.
– Да, мой цыпленочек, останешься. А за это время мы подготовим для тебя отличный гардероб, и ты станешь очаровательной леди.
Магдалена промокнула глаза платком, тихонько всхлипывая. Кэтрин стало жаль сестру и себя тоже, ведь она знала, что будет ужасно скучать по своей подруге, когда та уедет в Нортгемптоншир.
После обеда Магдалена ушла гулять по парку одна, сказав, что ей нужно подумать. Когда она вернулась, Кэтрин и Анна разучивали танцевальные шаги в холле, а Уилл подыгрывал им на лютне. Завидев Магдалену, они остановились, однако та широко улыбнулась и попросила их продолжать. Кэтрин обожала танцы, но в тот день не могла вложить в это занятие ни крупицы души. Играть в шахматы и музицировать она тоже была не в состоянии; ни одно из занятий, доставлявших ей удовольствие на досуге, не отвлекало ее от печальных мыслей. Обычно Кэтрин любила слушать рассказы матери о жизни при дворе, в этом восхитительном, сказочном месте, где она жаждала побывать, но в тот вечер, когда мать завела разговор с тетей Мэри и дядей Уильямом, Кэтрин не могла сосредоточиться. Ее охватило недоброе предчувствие, что в скором времени ей тоже могут подыскать жениха и Магдалена, вероятно, не единственная, кто вот-вот окажется оторванным от рая на земле, каким был Рай-Хаус.
На следующей неделе мать вернулась ко двору, а когда приехала на свадьбы, выглядела очень довольной. Собрав вокруг себя наследников, она обняла Кэтрин и сказала:
– Мое дорогое дитя, у меня прекрасные новости! Я нашла тебе мужа, о лучшей партии для тебя и мечтать нельзя.
Кэтрин вдруг затошнило. Этого она и боялась. Знала, что рано или поздно услышит роковые слова, но горячо молилась, чтобы новость о замужестве пришла как можно позже.
Но нет, она не расплачется, как Магдалена, не перечеркнет материнских надежд и не омрачит ее счастья.
– Это замечательная новость, – произнесла Кэтрин, удивившись, что говорит так твердо. – За кого я выйду замуж?
– За сына лорда Скрупа из Болтона! – триумфально провозгласила мать. – Только подумайте! Он наследник баронства. Предложение сделал его дед, лорд Дакр, кузен вашего отца. Лорд Скруп – его зять. Генри Скрупу тринадцать, вполне подходящий для тебя возраст, и лорд Дакр считает, что ты для него – хорошая пара. Брак между вами укрепит связи с нашими знатными родственниками на севере. Я уже написала лорду Скрупу. Так как лорд Дакр поддерживает эту идею, он должен согласиться.
Кэтрин немного успокоилась. Если ей повезет, лорд Скруп еще может и не дать согласия, несмотря на все восторги матери. Зачем ему женить своего сына и наследника на рыцарской дочери с очень скромным приданым? И ей всего одиннадцать, рановато для брака. Мать наверняка решит, что нужно подождать лет до четырнадцати, прежде чем отправлять ее в дом мужа. Ей, вероятно, еще года три предстоит провести в Рай-Хаусе.
– Болтон очень далеко, – сказала Кэтрин. – Мне будет грустно уезжать от вас.
– Но это великолепный замок, и, смею надеяться, Генри Скруп будет часто появляться при дворе, так что мы не разлучимся надолго. Я попрошу у королевы место для тебя, когда ты выйдешь замуж.
«Это можно вынести, – утешила себя Кэтрин. – И я вынесу». Нужно радоваться, что мать нашла ей такого замечательного супруга.
К тому же пока еще ничего не решено.
