Май принес с собой цветение и свадьбы, которые состоялись одна за другой в домашней церкви Рай-Хауса; обе церемонии проводил отец Катберт. Элизабет была счастливой невестой, Магдалена – подавленной. Кэтрин, одетая в новое зеленое платье, внимательно следила за обрядом, понимая, что, может быть, скоро ей тоже придется давать брачные обеты, и подметила, что юные женихи выглядели немного ошарашенными, оказавшись у алтаря; вероятно, они предпочли бы в этот момент сидеть за книгами или учиться обращению с мечом. Томас Вокс особенно нервничал. Без сомнения, его тревожила необходимость проявить себя на брачном ложе. Кэтрин неприятно было думать об этом. Она довольно смутно, но все-таки представляла себе, что должно произойти между супругами после свадьбы, и восторга это у нее не вызывало. На самом деле это казалось ей скорее грубым.
Потом начался свадебный пир. Дядя Уильям был радушным хозяином и гордился прекрасным столом, который подготовила его жена. На нем стояли здоровенные окорока, пироги, блюда с горохом и недавно вошедшей в обиход спаржей, а также огромный десерт в виде головы греческого бога Гименея, покровителя брачных торжеств.
Затем были устроены танцы. Домашние менестрели завели мелодию, и все поднялись из-за столов. Кэтрин схватила за руку Уилла, и они закружились по полу в веселом бранле. Брат с сестрой плясали весь вечер, пока не настало время поднять тосты за новобрачных; кубки наполнили гипокрасом – пряным вином. Элизабет и Томаса увели, и после положенной паузы все гости ввалились в спальню, где красные от смущения молодожены лежали рядом друг с другом в постели, натянув одеяло до подбородка.
– Исполни свой долг, мальчик! – проревел лорд Вокс, изрядно набравшийся, и его сын весь сжался.
Отец Катберт торопливо благословил супружеское ложе, после чего выгнал всех из спальни.
– Оставим их в покое, – увещевал он гостей; кто-то сунул ему в руку полный кубок вина.
– Думаю, пора спать, – сказала мать.
Кэтрин неохотно ушла; ей жаль было покидать пир, хотя танцы закончились, и гости в основном бражничали. Мать не хотела, чтобы дочь слушала сальные шуточки и пошлые намеки, но не уберегла от этого свое невинное дитя. Когда Кэтрин выходила из зала, щеки у нее пылали. Наверху лестницы она увидела Магдалену: в ночной сорочке и со свечой в руке кузина походила на привидение.
– Слава Богу, еще не моя очередь! – прошептала она. – Бедняжке Элизабет приходится терпеть такое, а тут еще эти грязные шутки. По крайней мере, мы с Томасом будем избавлены от такого, когда ляжем в постель. Но до этого пока далеко, хвала Господу!
– Да, мы еще целый год проведем вместе, – сказала Кэтрин, и к ее горлу подступил ком. Она понимала: может статься, Магдалена покинет этот дом не первой.
Через неделю после свадеб мать неожиданно появилась в саду, лицо ее было суровым и гневным.
– Зайди в дом, Кэтрин!
Девочка перестала обрывать головки безжизненных цветов и побежала за ней, удивляясь, чем вызвала недовольство родительницы?
Та закрыла за ними дверь учебной комнаты:
– Сядь, дитя. Я получила известие от лорда Скрупа, новости неважные.
Сердце Кэтрин воспарило. То, что было плохой новостью для матери, могло оказаться очень хорошей для нее.
Мод расхаживала по комнате, не в силах справиться с волнением.
– Ты недостаточно богата и знатна для его сына, вот в чем суть. Он заставил меня ждать ответа целую вечность, потом сообщил, что с удовольствием заключит помолвку, если я выплачу ему весьма значительное приданое, четверть нужно отдать прямо сейчас, и без всяких гарантий.
– Но это возмутительно! – заявила Кэтрин; облегчение мешалось в ней с негодованием и чувством уязвленной гордости.
– Это еще не все! – в гневе воскликнула мать. – Он предложил смехотворную вдовью долю наследства, а потом имел неприкрытую наглость сказать, что в случае твоей смерти до окончательного заключения брака не вернет твое приданое и не будет вступать ни в какие договоры, пока не состоится бракосочетание, что оставляет нас в весьма ненадежном и уязвимом положении.
– Если сын хоть чем-то похож на отца, я бы вовсе не хотела выходить за него замуж, – пробурчала Кэтрин.
– Лорд Дакр заставил меня поверить, что лорд Скруп с радостью примет этот брак! – кипятилась мать.
– Может, он просто пытался быть полезным, – отозвалась Кэтрин. – Как вы поступите?
– Придется смирить свою гордость и подумать, как исправить ситуацию.
Кэтрин хотела – или ожидала – услышать другой ответ. Было ясно, что лорд Скруп испытывал терпение матери и не хотел иметь Кэтрин своей невесткой. Какой смысл хлестать дохлую лошадь? Однако девочка смолчала. Она знала, что мать лелеет амбициозные мечты о будущем своих детей, и самая дорогая ее сердцу – увидеть их в достойных браках.
– Мне придется еще раз хорошенько обдумать это дело, – сказала мать, опускаясь на стул, и похлопала Кэтрин по руке. – А ты пока постарайся забыть обо всем этом. Возвращайся к Цицерону, языкам и прочим любимым занятиям. Ну, теперь беги. Но помни: никому ни слова! Я не хочу, чтобы пошли разговоры, будто мы, Парры, недостаточно хороши для таких, как Скрупы.
В июле мать получила еще одно письмо от лорда Скрупа. Она показала его Кэтрин, когда они сидели на каменной скамье в тени садовой ограды. Легкий ветерок раскачивал головки цветов на клумбах.
– Он требует ответа, – промолвила Кэтрин. – Вы разве не написали ему, миледи?
– Написала. Сказала, что мне нужно время обдумать его условия.
– Видимо, он считает, мы должны с радостью согласиться на них.
– Взгляни сюда. – Мать ткнула в письмо указательным пальцем. – Он настаивает, чтобы я выплатила первую часть приданого в августе. – Она горько рассмеялась. – Как будто я могу достать столько денег за такой короткий срок. И даже если бы могла, лорд Скруп позаботился о том, чтобы не иметь никаких обязательств. Он может выйти из соглашения по своему усмотрению и разорить меня. Кэтрин, боюсь, он не намерен довести этот брак до заключения.
Кэтрин согласно кивнула, желая, чтобы они вообще похоронили эту идею.
Мать встала:
– Когда вернусь ко двору, сделаю еще одну попытку. Я снова поговорю с лордом Дакром. Уверена, он имеет влияние на лорда Скрупа.
Кэтрин хотелось умолять мать, чтобы та не утруждала себя дальнейшими заботами о деле, которое явно было обречено на провал, но ничего не сказала. Если переговоры о помолвке продвинутся вперед, пусть мать не думает, что ее Кэтрин вовсе не хотела этого брака. Она исполнит свой долг, как подобает любящей дочери, и покажет всему миру, что счастлива принять будущее, с такой заботой обеспеченное ей.
Вскоре по приезде ко двору мать известила Кэтрин, что лорд Дакр отправился на север, но вернется в Лондон через несколько недель. В начале осени девочка получила еще одно письмо. Лорд Дакр планировал задержаться в северных графствах до начала нового года, но посоветовал лорду Скрупу проявить терпение и не торопить мать с ответом.
Кэтрин читала это, сидя за партой в пустой классной комнате. Уроки закончились, и остальные дети сразу убежали. Письмо убедило ее, что надежд на воплощение в жизнь материнских планов мало. Только глупец мог бы подумать, что при таких обстоятельствах она может обрести счастье в браке; лорд Скруп явно вынуждал мать отказаться от помолвки.
Девочка вздохнула, чувствуя себя виноватой: дело никак не шло на лад, а ее это радовало. Бродя по дому, Кэтрин торжествовала в душе: скоро она освободится от необходимости покинуть любимый Рай-Хаус, причем надолго, если все сложится по ее желанию. В августе ей исполнилось одиннадцать, мысли о юношах и о любви пока не тревожили ее. Она начинала быстро понимать, что браки совершаются по расчету и при этом стремления юных сердец мало принимаются во внимание.
Мать приехала домой на Рождество, когда в печах шипело мясо, над огнем в кухне пыхтели кастрюли с пудингами и дом был наполнен дивными ароматами. Кэтрин со всей веселой компанией только-только вернулась из леса; дети притащили полные охапки зеленых ветвей, а мужчины – йольское полено, которое будет гореть в очаге в холле все праздничные дни. Мод в дорожной накидке стояла у камина и протягивала к огню руки. Она радостно приветствовала детей, заметив, как вырос Уильям и как похорошела восьмилетняя Анна.
– А ты, Кэтрин, – сказала мать, обнимая старшую дочь, – ты мила, как всегда.
Вечером после ужина все сидели в гостиной и плели венки из остролиста и плюща. Мать обратилась к Кэтрин:
– Я получила известие от лорда Дакра. Он разделяет мои тревоги и потолковал с лордом Скрупом – напомнил ему, что я из хорошего рода Гринов, сказал даже, что его требования просто возмутительны и у меня нет никакой возможности согласиться на них. Он предложил, чтобы Генри жил здесь за мой счет и занимался с пользой для себя в нашей школе. – Она вздохнула. Кэтрин догадывалась, что последует дальше. – Однако лорд Скруп непреклонен. Он не согласится ни на какие другие условия и заявил, что у меня было достаточно времени для поисков денег на приданое. Честно говоря, Кэтрин, думаю, я не буду продолжать это дело.
Дядя Уильям согласно кивнул:
– Незачем отдавать нашу Кэтрин в такую семью. Я бы посоветовал отказаться от этой партии.
– Присоединяюсь, – подхватила тетя Мэри.
– И я, – встрял Уилл. – Как глава семьи, я не хочу, чтобы моя сестра выходила замуж за Скрупа. Не сомневаюсь, есть рыба и получше.
Мать снисходительно улыбнулась ему:
– Я уверена, что ты прав, сын мой. В новом году я напишу лорду Скрупу. А теперь мы будем весело встречать Рождество.
Мод не расстроилась, получив отрывистое письмо от лорда Дакра.
– Он обижен, что я отвергла его внука. Не стоило мне пытаться перечить тем, кто выше меня! – Тон ее был резок.
Кэтрин обиды лорда Дакра ничуть не встревожили. Главное, ей не придется покидать Рай-Хаус.
Через несколько недель пришло еще одно письмо с печатью лорда Дакра. Мать прочла его, стоя в холле, а Кэтрин с нетерпением ждала, желая узнать, что в нем. Она молила Бога, чтобы лорд Скруп не изменил своего решения и не предложил более выгодные условия помолвки.
В последнее время мать говорила о лорде Дакре и лорде Скрупе исключительно в едком тоне, но теперь смягчилась.
– Кажется, твой брак в любом случае не состоялся бы, – сказал она. – На прошлой неделе бедный Генри Скруп покинул этот мир. Весенняя лихорадка унесла мальчика, да упокоит Господь его душу.
Кэтрин сильно опечалилась, услышав о судьбе бывшего жениха, которого никогда не видела, – юноши, не дожившего до пятнадцатилетия.
Вскоре после этого она испытала глубокую и настоящую боль утраты: Магдалена уехала в Орлингбери. Кэтрин помогала ей паковать вещи и готовиться к отъезду. Это стало для нее серьезным испытанием, тем более что кузина не хотела уезжать и почти непрерывно лила слезы.
– Я не могу оставить вас, матушка, – рыдая, говорила она и цеплялась за тетю Мэри.
– Прекрати эти глупости, – корила ее та, хотя у самой глаза тоже были на мокром месте. – Нельзя ехать к мужу с таким лицом. Что он подумает, бедолага? – Она обняла Магдалену. – Для юной девушки такие чувства естественны. Я сама так же переживала, когда мне пришлось покинуть дом, чтобы выйти за твоего отца. Но с ним я обрела счастье, какого не знала за всю жизнь до того. Если Господу будет угодно, ты познаешь такую же радость. Тебе нужно надеяться на прекрасное будущее, дитя, и любить своего супруга. Это твой долг, но я надеюсь, замужество принесет тебе и удовольствие тоже. – Она отпустила Магдалену и приподняла ее голову за подбородок. – Ты Парр, дочь моя, и мы будем тобой гордиться, я в этом уверена.
Магдалена осушила слезы и почти перестала роптать. Но, когда она крепко обнимала Кэтрин на прощание, самообладание покинуло ее.
– Да хранит тебя Господь, дорогая кузина! – всхлипывая, проговорила девушка. – Молюсь, чтобы мы вскоре с тобой увиделись.
После отъезда Магдалены Рай-Хаус как будто опустел, несмотря на присутствие в нем четырех шумных и болтливых кузин, Анны и Уилла.
Глава 3
1525–1528 годы
Снова наступило лето, а Кэтрин продолжала скучать по Магдалене, хотя уже привыкла к ее отсутствию. Они часто обменивались письмами, и, судя по ним, Магдалена постепенно осваивалась с новой жизнью, что и радовало, и расстраивало Кэтрин, ведь это означало, что кузина теперь не нуждалась в ней так, как раньше. В письмах Магдалены проявлялась ее новая опытность, и все чаще встречались упоминания «дорогого Ральфа». Самые последние послания были полны восторгов по поводу ее беременности. И Кэтрин поняла, что больше скучает тот, кого покинули.
В конце июля мать приехала домой и описала восхитительную церемонию возведения шестилетнего Генри Фицроя его отцом-королем в ранг герцога Ричмонда и Сомерсета.
– Королева была очень расстроена, – повествовала мать, пока они сидели в саду и пили компот. – Бедняжка, она обычно скрывает свои чувства, а король не выставляет любовниц напоказ, но так возвысить своего незаконного сына на глазах у всего двора, даровать ему королевские герцогства, – это было унизительно для нее, особенно притом, что сама она не родила ему сына. Он как будто говорил ей: «Смотрите, мадам, у меня есть сыновья».
– Сколько детей она ему родила? – спросила Анна.
– Восемь, по-моему, и только одна девочка выжила. Это страшная трагедия.
– Вот почему король и королева души не чают в принцессе Марии, – заметила тетя Мэри.
– Да, но она девочка, а женщина не может править, – заявил дядя Уильям. – Королю нужен сын, который будет его наследником.
– А королева уже вышла из детородного возраста, – тихо произнесла мать.
Кэтрин понимала безвыходность ситуации.
– И как поступит король?
Мод отодвинула стул в тень дерева.
– При дворе говорят, он готовит Генри Фицроя в короли.
– Но незаконный сын не может быть наследником, – ввернула тетя Мэри.
– Актом парламента любой человек по выбору короля может быть назначен его преемником, – парировал дядя Уильям. – А вот сделать так, чтобы этого мальчика приняли люди, – это другое дело.
– Думаю, он хочет постепенно приучить нас к этой мысли, – проговорила мать. – По словам королевы, его величество назначил к нему большую свиту, почти второй двор. Жаль, что во главе его не стоит ее собственный сын.
На следующий день дядя Уильям был срочно вызван ко двору и ускакал на юг. На той же неделе тетя Мэри торопливо вошла в учебную комнату, где мать занималась с младшими детьми французским, а доктор Кларк – со старшими риторикой.
– Прекрасная новость! – воскликнула она. – Уильяма назначили камергером двора герцога Ричмонда! Герцог станет президентом Совета Севера и поселится в замке Шериф-Хаттон в Йоркшире. Уильям будет возглавлять его двор. Это огромная честь, и кто знает, какие выгоды это принесет! – Тетушка была вне себя от восторга.
Кэтрин понимала: она надеется, что юный Ричмонд в один прекрасный день станет королем – благодарным королем, который наградит тех, кто хорошо служил ему, и невольно сама затрепетала от радости за дядю и свою семью. Это была честь, о какой большинство людей могут только мечтать.
Мать встала и обняла тетю Мэри.
– Он давно заслужил это! – ликуя, провозгласила она.
Юные Парры вскочили с мест и запрыгали от радости.
– Но есть и еще приятные новости, – продолжила тетя Мэри, показывая матери письмо. – Уильям получил место для Уилла при дворе герцога в качестве одного из мальчиков, назначенных к нему в компаньоны.
– Хвала Господу! – воскликнула мать, раскинула руки и снова обняла тетю Мэри, причем с такой страстью, какой Кэтрин никогда в ней не замечала. – Это превосходная новость! Дорогой Уильям, мне никогда не отблагодарить его. Такая прекрасная возможность для Уилла. У него появится много шансов отличиться. Его будущее теперь обеспечено надежнее, чем я могла рассчитывать. – По щекам матери заструились слезы. – Ты слышишь это, мой мальчик?
Она отпустила Мэри и обняла Уилла, который принял ее слова с робкой улыбкой, постепенно осознавая, какое блестящее будущее сулит ему эта новость. Уиллу исполнилось двенадцать, он сильно вытянулся, но оставался пока розовощеким мальчуганом, у которого на уме одни безобидные шалости.
– При дворе герцога ты получишь лучшее образование, какое только доступно за деньги! – восторгалась мать. – Твоими товарищами будут самые высокородные юноши королевства. Не стоит и говорить о том, как важно для тебя будет завести с ними дружбу, особенно с герцогом. Король безмерно любит своего сына. Стань другом Ричмонду, и мир откроется тебе.
Кэтрин не могла думать о том, что теперь и Уилл покинет Рай-Хаус. Она радовалась за брата, но не могла удержаться от легкой зависти. Мгновение – и перед ним открылось блестящее будущее. Кэтрин всегда знала, что амбиции матери в основном концентрировались вокруг сына, наследника, и это вполне естественно. Они с Анной, девочки, значили гораздо меньше в мире. Но ей было понятно: раз будущее Уилла обеспечено, им с сестрой тоже удастся как-нибудь устроиться. Чем в более высоких кругах завязываются связи, тем лучше. Однако она задумалась: как же мать согласует упования на то, что Ричмонд когда-нибудь станет королем, с верностью королеве? Конечно, ей придется лицемерить, ведь невозможно долго скрывать тот факт, что ее сын и деверь занимают видное положение при дворе юного герцога. Хотя мать не была причастна к этим назначениям, и королеве наверняка это известно.
