На следующий день Блок пришлет Любе стихи: Воспоминания о «Гамлете» 1 августа в Боблове. Шахматово, 2 августа. Посв. Л.Д.М. с эпиграфом: Тоску и грусть, страданье, самый ад – Все в красоту она преобразила. Офелия.
Я шел во тьме к заботам и веселью
Вверху сверкал незримый мир духОв.
За думой вслед лилися трель за трелью
Напевы звонкие пернатых соловьев.
«Зачем дитя Ты?» – мысли повторяли.
«Зачем дитя»? – мне вторил соловей,
Когда в безмолвном, мрачном, темном зале
Предстала тень Офелии моей.
И, бедный Гамлет, я был очарован,
Я ждал желанный, сладостный ответ…
Ответ немел, и я в душе взволнован,
Спросил: «Офелия, честна ты или нет!?!?»
И вдруг звезда полночная упала,
И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и эхо повторяло:
«Зачем дитя Ты, дивная моя?!!?»
Казалось бы, после такого вечера, после таких стихов – что тут еще раздумывать? Они поженились на следующий день в маленькой темной деревенской церкви, на полпути между их усадьбами, жили долго и счастливо и умерли в один день в весьма преклонном возрасте, окруженные безутешными детьми, внуками и правнуками. Их похоронили в одной могиле, чтобы, восстав в день Страшного суда, они могли сразу кинуться друг другу в объятия. Когда бы так!
Ее корни
Боблово Менделеев приобрел в 1865 году, вскладчину, с профессором и директором Санкт-Петербургского Технологического института Николаем Павловичем Ильиным. При разделе Ильину достался парк и два флигеля, к которым он пристроил каменный дом, Менделеевым – старый особняк и фруктовый сад.
Дмитрию Ивановичу был в этот момент 31 год (сын директора Тобольской гимназии, перебравшийся из Сибири в Петербург и сделавший научную карьеру). В этой семье уважали сильных, независимых женщин. Мать Менделеева – Мария Дмитриевна, когда-то самостоятельно прошла курс гимназии по учебникам своего брата, потом, после того, как муж заболел, кормила семью, управляя небольшим стекольным заводом. Она родила 14 детей, но многие умерли во младенчестве. После смерти мужа ради образования сына перевезла младших детей из Сибири в столицу.
Мать Любови Дмитриевны – вторая жена Менделеева – Анна Ивановна Попова. Первый раз он женился в 28 лет на Феозве[13 - Редкое женское имя греческого происхождения, означающее «благочестивая».] Никитичне Лещевой, которая была на восемь лет старше мужа. В семье родились дети: сын Владимир и дочь Ольга, для них и купили усадьбу в Боблово. Но в 1876 году 42-летний Дмитрий знакомится и страстно влюбляется в 17-летнюю Анну Ивановну Попову, знакомую его сестры.
Позже Дмитрий Иванович вспоминал: «Когда я впервые увидел ее, это было весной 1877-го года. К нам приехала погостить сестра Катенька вместе с детьми. В тот день я работал и поначалу не замечал шума в гостиной. Кто-то играл на рояле Бетховена… Играла 17-летняя подружка сестры – Аня Попова – русые косы до пят, румянец на щеках. Она была так непохожа на всех девушек, которых я встречал раньше. Приехала поступать в Академию художеств. За ужином мне стало так хорошо, так тепло рядом с ней, но нужно было готовиться к лекции, и я вновь остался один на один со своими рукописями и книгами».
Он хочет развестись, развод затягивается, Дмитрий Иванович в отчаянии, он задумывается о самоубийстве. В это трудное время ему сильно помог друг – профессор Андрей Николаевич Бекетов – тому удалось уговорить жену Менделеева на развод. 1 марта 1869 года сыграли новую свадьбу. В браке один за другим родилось четверо детей: Любовь (1881), Иван (1883) и в 1886 году – близнецы Мария и Василий. Люба родилась почти сразу же после того, как был оформлен развод и Дмитрий Иванович с Анной обвенчались, формально ее не могли признать законнорожденной. Поэтому «благодаря блестящему положению в обществе моего отца», как пишет сама Любовь Дмитриевна, дату ее рождения сдвинули в метрике на полгода вперед, с декабря – на июнь.
Анна Ивановна училась живописи в Риме, где и сделал ей предложение Менделеев, позже путешествовала вместе с ним по Италии, Франции, Испании, в Биарице, на берегу океана, где «во время прилива волны достигали нашего балкона». Она так и не стала известной художницей, но домашний театр стал ее любимым детищем, она была в нем не только декоратором, костюмером, гримером, но и режиссером, отдавала этой затее много сил. Может быть, потому, что семейная жизнь – увы! – не ладилась.
Д.И. Менделеев
А.И. Попова
Анна давно ревновала Дмитрия Ивановича к первой жене, к ее детям. Именно по ее настоятельной просьбе Менделеев в начале 1880-х годов построил в Боблово новый дом по собственному проекту – ей казалось, что в старом доме слишком многое напоминает о его прежней хозяйке. А Дмитрий Иванович писал о первой жене: «Она любила меня всю жизнь и жертвовала собой всегда. Все как я хочу, все для меня. Я чувствовал себя виноватым. Но что делать? Я никогда не разделял ее чувств и долгие годы искал счастья в занятиях наукой. Если б не Феозва – я б не сделал открытий, принесших мне признание всего ученого мира». Дочь Ольга так и не смогла простить отца, Володя – первый и любимый сын, стал морским офицером и редко бывал у Менделеевых. Он умер в 33 года, это случилось в конце 1898 года, и Дмитрий Иванович чувствовал себя все более и более одиноким.
А впрочем, знавшие его близко люди вспоминали, что «Дмитрий Иванович так любил своих детей, что всякую небольшую услугу или заботу о них ставил очень высоко».
Анна Ивановна любила Боблово так, как может любить его только художник. В мемуарах она пишет: «В Бобловской местности есть что-то цельное, законченное, как в произведении талантливого художника; ничего не хотелось бы изменить, прибавить, убавить или переставить. Местность гористая – три больших горы: Бобловская, Спасская и Дорошевская. Между ними в долине извивается река Лотосня с лугами и лесами. Плавная линия этих холмов с рекой, с широким горизонтом, дает какое-то былинное настроение. Усадьба наша стояла наверху Бобловской горы в парке. К ней подъезжали с одной стороны по вязовой аллее, а с другой – по березовой. Перед домом был цветник и фруктовый сад. Особенно хороша была сиреневая аллея с ронкилями, ирисами, нарциссами и красными и розовыми пионами… Я любила ходить по Бобловским окрестностям, и какие разнообразные были эти прогулки: то старый, старый лес Манулиха, то молодой Горшков, то поля, луга, река и мельница, за которой мы купались в Лотосне. Лотосня неширокая река, но довольно глубокая, местами красиво поросшая водяными лилиями, кувшинками и незабудками. Дорога к реке шла березовой рощей, которой так любовался Архип Иванович Куинджи, когда был у нас в Боблове. И все-таки я не сразу узнала все уголки нашей местности. Только в последние годы, уже после кончины Дмитрия Ивановича, я сделала случайно археологическую находку. Верстах в семи от нас находилось Шахматово, именье А.Н. Бекетова, где он с женой, дочерьми и внуком Александром Блоком проводил лето. Мы друг у друга бывали. Дорога шла березовой рощей, через реку, мимо мельницы, церкви и деревни Тараканово. По ту сторону реки стояла другая церковь, окруженная рощей, мимо которой я столько раз ходила».
Находкой оказалась часовня допетровских времен, из нее Анна Ивановна передала «царские врата» в Петербургский музей прикладного искусства барона Штиглица. Позже поблизости от Боблово было найдено старое городище.
Анна Ивановна дружила с Куинджи, Крамским, Репиным и сумела передать дочери свою увлеченность искусством. А еще – желание быть не просто любимой женщиной, женой великого человека, а быть собой. Самой Анне Ивановне это не вполне удалось, и то, что она считала своим призванием, стало источником чувства вины, редко знакомого мужчинам. «Совсем я никогда не бросала живопись, – пишет она, – но могла работать только урывками, что я и делала, но всегда с таким чувством, как будто что-то от семьи краду, время, внимание». Когда Менделеев только познакомился с девушкой, он говорил себе, что хочет «стать для Ани ступенью, по которой она – юная художница – сможет подняться к настоящему искусству». Но женившись, сам того не желая, стал могильщиком ее таланта, ее амбиций. История стара как мир. Может быть, поэтому Анна и ревновала его? Он заставил ее пожертвовать мечтами, даже не заметив этого, сделал ее зависимой, а сам не принадлежал ей полностью.
Л.Д. Менделеева в юности
Несмотря на все семейные неурядицы, Люба выросла весьма уверенной в себе: «Я люблю себя, я себе нравлюсь, я верю своему уму и своему вкусу, – пишет она в мемуарах. – Только в своем обществе я нахожу собеседника, который с должным (с моей точки зрения) увлечением следует за мной по всем извивам, которые находит моя мысль, восхищается теми неожиданностями, которые восхищают и меня, активную, находящую их. – И далее: Теперь только, встав смело на ноги, позволив себе и думать и чувствовать самостоятельно, я впервые вижу, как напрасно я смирила и умалила свою мысль перед миром идей Блока, перед его методами и его подходом к жизни. Иначе быть не могло, конечно! В огне его духа, осветившего мне все с такою несоизмеримой со мною силой, я потеряла самоуправление. Я верила в Блока и не верила в себя, потеряла себя. Это было малодушие, теперь я вижу. Теперь, когда я что-нибудь нахожу в своей душе, в своем уме, что мне нравится самой, я прежде всего горестно восклицаю: „Зачем не могу я отдать это Саше!“ Я нахожу в себе вещи, которые ему нравились бы, которые он хвалил бы, которые ему иногда могли бы служить опорой, так как в них есть твердость моего основного качества – неизбывный оптимизм. А оптимизм как раз то, чего так не хватало Блоку! Да, в жизни я, как могла, стремилась оптимизмом свои рассеивать мраки, которым с каким-то ожесточением так охотно он отдавался. Но если бы я больше верила в себя! Если бы я уже тогда начала культивировать свою мысль и находить в ней отчетливые формы, я могла бы отдавать ему не только отдохновительную свою веселость, но и противоядие против мрака мыслей, мрака, принимаемого им за долг перед собой, перед своим призванием поэта». Отчего же Блоку так не хватало оптимизма?
Его корни
Сашей Бекетовым звали юного Блока в семье Менделеевых потому, что он – внук Андрея Николаевича Бекетова, того самого друга Дмитрия Ивановича Менделеева, сыгравшего большую роль в его жизни. В семье профессора Бекетова родились четыре дочери. Одна из них – Мария Андреевна Бекетова, первый биограф Блока, пишет о своей матери: «Бабушка Александра Александровича была выдающаяся женщина. Своеобразная, жизненная, остроумная и веселая, она распространяла вокруг себя праздничную и ясную атмосферу. Способностями отличалась разносторонними и блестящими. Без всякой посторонней помощи выучилась говорить и писать по-французски, по-английски, по-немецки. Знала также итальянский и испанский языки. Страстно любила литературу, много читала, помнила наизусть массу стихов русских и иностранных поэтов и при первой возможности занялась переводами, вкладывая в это дело много увлечения и таланта. Ее переводы отличаются свежестью и разнообразием оборотов. Особенно удавались ей диалоги и юмористические сцены. Работоспособность ее была изумительна. Она работала чрезвычайно быстро и, даже не перечитав своей рукописи, написанной твердым и четким почерком, прямо из-под пера отправляла ее в типографию… Между прочим, она мастерски читала вслух, особенно комические вещи, и страстно любила театр. В молодости писала много стихов и слагала их с необычайной легкостью, но печатала только переводы».
Именно она сделала первый перевод на русский язык «Хижины дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, переводила романы Элизабет Гаскелл и Джордж Элиот, Вальтера Скотта, Чарльза Диккенса, Виктора Гюго, Оноре де Бальзака, Оливера Голдсмита, Уильяма Теккерея, Лесажа, Брет Гарта, Ги де Мопассана, Гюстава Флобера, а также «В дебрях Африки» и «Мои чернокожие спутники и диковинные их рассказы» Генри Моргана Стэнли и «Путешествие вокруг света на корабле „Бигль“» Чарльза Дарвина, книги весьма значимые для своего времени. Трое из четырех ее дочерей, в том числе и мать Блока Александра Андреевна, также занимались переводом и писали стихи. Мать Блока, в частности, опубликовала несколько детских стихов и биографии Христофора Колумба и Авраама Линкольна.
А.Л. Блок
«В нашей семье наклонности и вкусы матери преобладали. Отец не передал склонности к естественным наукам ни одной из своих четырех дочерей. Все мы предпочитали искусство и литературу, но унаследовали от отца большую любовь к природе», – вспоминает Мария Бекетова. Блок также отмечает в автобиографии литературную одаренность всех женщин семейства Бекетовых, а еще, что «Бабушка моя скончалась ровно через три месяца после деда – 1 октября 1902 года».
Александра Андреевна Бекетова и студент-юрист Александр Львович Блок, из семьи петербургских немцев, познакомились на танцевальном вечере. Александр произвел на свою тезку большое впечатление: он – романтический красавец, «байронического склада». Свояченица, Мария Бекетова, описывает его: «…был он брюнет с серо-зелеными глазами и тонкими чертами лица; черные, сросшиеся брови, продолговатое, бледное лицо, необыкновенно яркие губы и тяжелый взгляд придавали его лицу мрачное выражение. Походка и все движения были резки и порывисты. Короткий смех и легкое заикание сообщали какой-то особый характер его странному, нервному облику. Так же, как и сын, он отличался большой физической силой и крепким здоровьем. Это был человек с большим и своеобразным отвлеченным умом и тонким литературными вкусами. Его любимцами были Гёте, Шекспир и Флобер. Из русских писателей он особенно любил Достоевского и Лермонтова. К „Демону“ у него было особенное отношение. Он исключительно ценил не только поэму Лермонтова, но и оперу Рубинштейна, которую знал наизусть и беспрестанно играл в собственном своем переложении». В семье ходила легенда, что однажды Александр Львович встретился с Достоевским, и внешность юноши так поразила писателя, что тот собирался сделать его героем своего нового романа.
А.А. Бекетова
Блок вскоре познакомился с родителями Александры, ухаживал за ней очень настойчиво, и она, не успев даже окончить гимназию, уже стала его невестой, а 7 января 1879 года они обвенчались в университетской церкви. После свадьбы молодожены уехали в Варшаву, где Александр Львович получил место приват-доцента государственного права в университете.
Мария Бекетова пишет: «Жизнь сестры была тяжела. Любя ее страстно, муж в то же время жестоко ее мучил, но она никому не жаловалась. Кое-где по городу ходили слухи о странном поведении профессора Блока, но в нашей семье ничего не знали, так как по письмам сестры можно было думать, что она счастлива».
Их сын родился 16 (28) ноября 1880 года в Санкт-Петербурге, куда Блок приехал для защиты диссертации. Конечно же, его назвали Александром.
Александр Львович приезжал к жене и сыну, жившим в доме Бекетовых, но не сумел поладить с тестем и тещей, вернулся в Варшаву. Вскоре Александра Алексеевна написала мужу, что больше к нему не вернется. Это решение она приняла не без влияния отца, но, прежде всего, – ради сына.
Мальчик рос в «ректорском доме» на набережной Невы, рядом со зданием Двенадцати коллегий. Единственный ребенок, его обожали и всячески он нем заботились все женщины в семье. А дедушка-ректор носил его на руках по большому залу, готовясь к лекциям.
Блок вспоминает: «„Сочинять“ я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с двоюродными и троюродными братьями основали журнал „Вестник“, в одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три года». Тетка сохранила для нас его самые первые детские стихи. Одно меланхолическое:
Жил на свете котик милый,
Постоянно был унылый, —
Отчего – никто не знал,
Котя это не сказал.
И одно лирическое:
Зая серый, зая милый,
Я тебя люблю.
Для тебя-то в огороде
Я капустку и коплю.
Интересно, вспомнил ли о нем Блок в 1903 году, когда сочинял одно из самых нежных и трогательных стихотворений:
…Хмурая, дождливая
Наступила осень,
Всю капустку сняли,
Нечего украсть.
Бедный зайчик прыгает
Возле мокрых сосен,
Страшно в лапы волку
Серому попасть…
Думает о лете,
Прижимает уши,
На небо косится —
Неба не видать…
Только б потеплее,
Только бы посуше…
Очень неприятно
По воде ступать![14 - Отрывок из стихотворения А. Блока «Зайчик».]
В коридорах Университета маленький Саша Блок однажды повстречался с Любой Менделеевой. Разумеется, эта встреча потом стала семейной легендой. Вот как рассказывает ее Анна Ивановна Менделеева: «Огромное здание университета, выходящее узким боком к набережной Невы и длинным фасадом на площадь (ныне – линия Проф. Менделеева) против Академии Наук, вмещало не только аудитории, лаборатории, актовый зал и церковь, но и квартиры профессоров и служителей с их семьями. Во дворе, налево от ворот, дом с квартирой ректора, дальше огромное мрачное здание странной неправильной формы, построенное еще шведами, служившее при Бироне для „Jeux de pommes“[15 - Jeu de paume – от jeu «игра» + paume «ладонь» (фр.) – старинная игра c мячом, прообраз тенниса, в которой мяч перебивался через сетку или веревку ракетками.]; дальше сад. Справа длинный, длинный сводчатый коридор главного здания. В будни коридор кипел жизнью. Непрерывно мелькали фигуры студентов, старых и молодых профессоров, деловито-степенных служителей; тут свой мир. В праздник все погружалось в тишину. В церковь посторонние входили с главного подъезда – с площади; со двора – только свои, жившие в университете. Там все знали друг друга. Вот идет маленький человек с огромными темными очками, утонувший в длинной шубе, с непомерным меховым воротником. Это „Кот-Мурлыка“, проф. Николай Петрович Вагнер. В кармане он всегда носит свою любимицу белую крысу, которая пользуется большой свободой – часто выползает из кармана на воздух, выставляя свою белую мордочку с розовыми ушками к великому удовольствию ребят, которых в коридоре бывало всегда множество. В толпе их выделяется фигурка в синем пальто белокурого мальчика с огромными светлыми глазами, с приподнятой верхней губкой. Он молча внимательно осмотрел крысу, также серьезно и внимательно перевел взгляд на стоящую рядом маленькую синеглазую розовую девочку в золотистом, плюшевом пальто и шапочке, из-под которой выбивались совсем золотые густые волосики. Девочка с растопыренными, как у куклы, ручками, в крошечных белых варежках, упивалась созерцанием крысы, высматривавшей из-под полы шубы профессора. Оба ребенка были со своими нянями, которые поздоровались и заставили сделать то же самое детей. Белая варежка мальчика потянулась к такой же варежке девочки. Это был маленький Саша Блок и его будущая жена Люба Менделеева».
Впервые чувство любви Блок испытал в 16 лет, когда познакомился на курорте с Ксенией Михайловной Садовской. Мария Андреевна вспоминает: «Все стихи, означенные буквами К. М. С., посвящаются этой первой любви. Это была высокая, статная, темноволосая дама с тонким профилем и великолепными синими глазами. Была она малороссиянка, и ее красота, щегольские туалеты и смелое, завлекательное кокетство сильно действовали на юношеское воображение. Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью…
Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика, но он любил ее восторженной, идеальной любовью, испытывая все волнения первой страсти. Они виделись ежедневно. Встав рано, Блок бежал покупать ей розы, брать для нее билет на ванну. Они гуляли, катались на лодке. Все это длилось не больше месяца. Она уехала в Петербург, где они встретились снова после большого перерыва». Понятно, что ни матери, ни тетке не нравилась связь сына с «замужней, плохой, да еще и несвежей женщиной» (слова Марии Андреевны), но Блок и Ксения Михайловна продолжали встречаться в Петербурге. Их связь длилась два года. Потом расстались, но еще долгое время переписывались. Письма Блока Ксения Михайловна хранила до самой смерти. И не удивительно, ведь там есть такие слова: «Чем ближе я вижу тебя, Оксана, тем больше во мне пробуждается то чувство, которое объяснить одним словом нельзя! В нем есть и радость, и грусть, а больше всего горячей, искренней любви, и любовь эта не имеет границ и, мне кажется, никогда не кончится…». Она скончалась в Одессе в 1925 году.
К.М. Садовская
А у Александры Андреевны были свои поводы для треволнений. О том, как трудно разводиться в 1880-е годы, мы хорошо знаем из романа Л. Толстого «Анна Каренина». Александр Львович, как и Каренин, грозил, что отнимет ребенка у жены. Тем не менее Александра Андреевна смогла пройти через всю процедуру церковного развода. Вскоре она снова вышла замуж – за поручика лейб-гвардии Гренадерского полка Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух.
Девятилетний Александр поселился с матерью и отчимом на квартире в казармах Лейб-гренадерского полка, расположенных на окраине Петербурга тех лет, на берегу Большой Невки. Отчим, спокойный, немного флегматичный человек, к пасынку не испытывал особой любви, но и никак его не притеснял. Александр учился во Введенской гимназии, затем поступил на юридический факультет Петербургского университета. Через три года перевелся на славяно-русское отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1906 году. С матерью они по-прежнему оставались очень близки.
А. Блок в юности
Актриса Валентина Петровна Веригина, знавшая уже взрослого Блока, пишет в мемуарах: «Существует мнение, что у большинства выдающихся людей были незаурядные матери, это мнение лишний раз подтверждается примером Блока. Как-то Любовь Дмитриевна говорила мне: „Александра Андреевна и Александр Александрович до такой степени похожи друг на друга“. Мне самой всегда казалось, что многое в них было одинаковым: особая манера речи, их суждения об окружающем, отношение к различным явлениям жизни. Многое слишком серьезно, даже болезненно принималось обоими. У сына и у матери все чувства были чрезмерны – чрезмерной была у Александры Андреевны и любовь к сыну, однако, это нисколько не мешало ей быть справедливым судьей его стихов. Она умела тонко разбираться в творчестве Блока. Свои произведения он читал ей первой и очень считался ее мнением». И далее рассказывает, что один из образов – вольной степной кобылицы – в стихотворении «На поле Куликовом» навеяно сном Александры Андреевны: «Александра Андреевна мне сказала: „Саша описал мой сон. Я постоянно вижу во сне, что мчусь куда-то и не могу остановиться… Мимо меня все мелькает, ветер дует в лицо, а я лечу с мучительным чувством, знаю, что не будет покоя“».
В Шахматово маленький Блок бывал с детства, но с детьми соседа и близкого друга деда познакомился только в 1898 году. Почему? В семье мальчик считался «нервным», впечатлительным, его берегли, следили, чтобы он не переволновался. Хотя к нему приводили играть двоюродных братьев, и игры эти бывали порой довольно бурными, но вот с девочками Менделеевыми он так толком и не познакомился до того первого достопамятного спектакля.
Маски. Гамлет и Дон Жуан
Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце – первая любовь
Жива – к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
Эти строки Блок напишет в 1914 году. А летом 1896 года юный Саша Бекетов сам предложит Анне Ивановне играть сцены именно из этой трагедии Шекспира и скажет, что уже знает наизусть самый знаменитый монолог датского принца. Воображал ли он себя Гамлетом? Или чувствовал, что слова принца о «расстроенном веке», «павшей связи времен», «времени выбившемся из такта», «порванном потоке времени»[16 - Варианты перевода одной из самых известных фраз Гамлета «The time is out of joint – O cursed spite, That ever I was born to set it right!» принадлежат Михаилу Воронченко (1828), Андрею Кронебергу (1844), Николаю Маклакову (1880), Алексею Месковскому (1889). У Полевого – «Событие вне всякаго другого! Преступленье проклятое! Зачем рожден я наказать тебя!», что несколько сужает смысл этой фразы.] – это не просто красивая метафора?
