– Ах да! – Анита наконец явила милость и снизошла до пояснений. – Перед тобой актеры крепостного театра помещиков Ольшанских. Твою Афродиту на самом деле величают Прасковьей, а Адониса – Кузьмой. Я больше чем уверена, что за надлежащее выполнение задания им обещана вольная. Иначе б они так не усердствовали.
Она коснулась ссадины на подбородке.
– А этот? – Максимов поддернул за шиворот очухавшегося генерала-разбойника. – Тоже крепостной?
– Нет. Это родной брат госпожи Ольшанской. Имя и отчество подлинные, а фамилия… Собственно, какая разница? Насколько могу судить, он и правда был когда-то военным, это подтверждают выправка и умение обращаться с оружием. Но на генерала все-таки не тянет.
– Не послушалась меня Наталья, – процедил Юрий Антонович сквозь зубы. – Было у меня предчувствие, что с вами неприятностей не оберешься…
Настоящий Ольшанский, тот, который Георгий Михайлович, подвел к Аните и Алексу свою румынку, и она неуклюже исполнила что-то вроде реверанса.
– Это моя невеста, – представил он ее с трогательностью в голосе. – Все, чего мы жаждем, – быть вместе. Но нам мешают.
– Остолоп! – свирепо пробурчал лжегенерал. – На что надеешься? Никто тебя с этой чернавкой не обвенчает. При законной-то супружнице…
– Что-о? – взревел Георгий Михайлович и вырвал у Максимова ятаган. – Извольте встать и защищаться! За оскорбление вы мне заплатите кровью!
Ряженый не шелохнулся и посмотрел с безразличием.
– Бросьте вы его, – попросила Анита вспыльчивого жениха. – Он уже отвоевал. А наша баталия еще продолжается. Пора ставить точку.
…Переодевшись и второпях сполоснув измазанное глиной лицо, Анита в сопровождении Алекса отправилась в особняк с атлантами и кариатидами. Им открыл слуга в косовортке, проворчал неприветливо:
– Кого нать?
– Позови барыню, милейший, да поживее, – потребовал Максимов.
– Барыня почивать изволят. Не велели будить.
– Хорошо, – согласилась Анита. – Тогда, как проснется, передай, что своего братца она получит в полиции. Кстати, ее показания тоже потребуются.
Мужик захлопал зенками, а по мраморной лестнице уже спускалась, мелко переставляя ноги в замшевых пантуфлях, госпожа Ольшанская.
– Вы?! – воззрилась она на пришедших. – Вас выпустили?..
– Считайте, что так. – Анита смерила ее взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. – Никакой оспы у Алекса не было, и вам это известно. Что вы подмешали нам в еду?
– Вы бредите! – Наталья Гавриловна изобразила возмущение. – Мы сидели с вами за одним столом, ели то же самое!
– Это да. Но я подметила, что африканский огурец положили только нам с Алексом. Я едва притронулась, а Алекс умял свою порцию полностью. Это ведь очень редкий плод, так? Вероятность, что мы его никогда не пробовали и не знаем вкуса, была почти стопроцентной. Так что вы вполне могли вымочить его в какой-нибудь гадости, которая вызывает реакцию, похожую на признаки оспы.
– Я об этом не подумал, – признался Максимов, восхищенный проницательностью Аниты. – Но для чего это понадобилось?
– Схема, если вдуматься, логичная. Требовалось запереть тебя в изолятор. Есть эпидемия оспы, распоряжение властей насчет карантина. Оставалось подкупить Рахима или кого-то еще из персонала и договориться, чтобы тебя поместили не абы куда, а в торцевую комнату с видом на холм и луг.
– Зачем?!
Анита переглянулась с Ольшанской, чье румяное лицо на глазах теряло краски и бледнело.
– Сами расскажете? Нет? Тогда я… Видишь ли, Алекс, у Натальи Гавриловны не сложилась личная жизнь. Первый муж скончался от чахотки, второго… к слову, он как раз и был генералом от инфантерии… сразила шальная пуля на Кавказе. Нет у нее и сына Васеньки – это выдумка. Пребывать к сорока пяти годам в статусе бездетной дважды вдовы – та еще фортуна… Но на ее пути возник Григорий Михайлович Ольшанский, с которым мы сегодня имели честь познакомиться. Статный красавец, лет на пятнадцать моложе. Допускаю, что с его стороны имела место корысть, ибо имение у Натальи Гавриловны и впрямь богатое. Так или иначе состоялась свадьба, семейное счастье длилось года полтора, а потом Григорий Михайлович, будучи профессиональным этнографом, уехал в командировку в Румынию – собирать фольклор. И не вернулся.
– Не вернулся? – переспросил Максимов. – Это как?
– Отыскал себе зазнобу. Пусть и крестьянского происхождения, зато по летам, невинную, очаровательную… Да ты ее видел. Наталья Гавриловна ждала-ждала, письма писала, а на них – ни ответа ни привета. Обеспокоилась, отправила гонцов, они все разведали и доложили, что ее муженек сошелся с некой Марицей, живущей на хуторе близ Констанцы, и пребывает с ней в довольстве и неге. Так как ее родители на брак не соглашались… а по мне, просто набивали цену, желая продать ее повыгоднее… Григорий Михайлович поселился отдельно, слился, если можно так выразиться, со средой, зарабатывал учительством, а свободные минуты проводил со своей… как ты ее назвал?.. Афродитой?
– Не ее, а другую, – бормотнул сконфуженный Алекс.
– Не суть. Наталья Гавриловна воспылала гневом и в приступе неистовства придумала чудовищный план, как устранить разлучницу и вернуть любимого.
Пышные ланиты Ольшанской сделались белыми.
– Откуда вы все это взяли? – задребезжала она, шевельнув пересохшим ртом. – Что за чушь!
Ее зрачки заполыхали огнем, она стиснула холеные пальцы – вот-вот набросится.
Но Аниту нелегко было вывести из равновесия.
– Вы привезли сюда столько дворни… Моя служанка Вероника – а глаз у нее наметанный – вычислила самых болтливых, они ей все и выложили. А я тем временем расспросила хуторян относительно Григория Михайловича и Марицы. Общая картина вырисовалась ясно, а прочее несложно было достроить дедуктивным методом.
– И что же вы достроили?
– А вот что. Вы отправили своих верных людей – актеров-самоучек – разыграть перед Алексом водевиль. Было очевидно, что, запертый в карцере, он волей-неволей станет глядеть в окно. А там – восхитительное действо в духе Дафниса и Хлои. Надобно признать, что свои сценические этюды они разыграли отменно. Правда, Алекс?
Максимов промычал что-то невнятное. Стыдно было признаться, что кривлянья доморощенных лицедеев он принял за проявление возвышенной страсти.
– Затем, – продолжала Анита невозмутимо, – настала пора подключиться Юрию Антоновичу. Он выступил в амплуа ревнивца, который тоже якобы имел виды на Марицу. Я узнала: недавно в хуторе был на постое цыганский табор, и какой-то конокрад решил приударить за ней. Григорий Михайлович дал ему отпор, и вскоре табор удалился в неизвестном направлении. Но ведь нетрудно было сочинить, что цыган воротился, чтобы свести счеты с соперником.
– По-моему, в вашем стремлении фантазировать вы переходите за грани, – проскрежетала госпожа Ольшанская. – Насколько я понимаю, из карантинного заведения вы сбежали. Это прямое нарушение санитарных инструкций. Я велю своим холопам препроводить вас куда следует.
Она потянулась к шнурку, висевшему сбоку от входной двери.
– Не торопитесь, – обезоруживающе улыбнулась Анита. – Вы отстали от жизни. Эпидемию удалось обуздать, с сегодняшнего дня срок обязательного карантина сокращен до пяти суток, циркуляр об этом вывешен на городской площади. А пять суток мы уже отбыли.
Рука Натальи Гавриловны опустилась, на ее белом лице появились зеленые пятна.
– Чего вы хотите? – проговорила она тихо.
– Для начала досказать. Пока ведь все верно, да? Я ни в чем не ошиблась? Вижу, что нет… Ваш брат должен был подыграть главным героям, в результате чего Алекс стал бы свидетелем непреднамеренного убийства злосчастной румынки. Расстояние было подобрано с таким расчетом, чтобы он разглядел фигуры и одежду, а лица – очень смутно. Что потом? Он, конечно, поднял бы шум, добился вызова полиции, и она нашла бы в овраге неподалеку бездыханный труп Марицы. Ее похитили из виноградника, где она работала одна, связали и приволокли в овраг – я это видела, но поблизости не оказалось никого, кто сумел бы ее отбить.
Максимов слушал внимательно, но далеко не все из сказанного укладывалось в его сознании.
– А что было бы дальше?
– Дальше? Ты выступил бы главным свидетелем, подтвердил на следствии, что Марицу убили у тебя на глазах, и подробно описал убийцу. О любовном пыле Григория Михайловича осведомлен весь хутор, ему было бы не отвертеться.
– Но показания мог дать и ее брат. – Алекс кивнул на одеревеневшую Ольшанскую.
– Он не имел права раскрывать свою личность, ему пришлось бы придерживаться роли бродяги. Ты – другое дело. Дворянин из Петербурга, офицер с безупречной репутацией. Твоему слову поверили бы безоговорочно.
– То есть вы планировали избавиться от соперницы и засадить мужа в тюрьму? – повернулся Максимов к Ольшанской.
Наталья Гавриловна распахнула ресницы, опалила его огнем, но ничего не сказала.
– Нет, Алекс, я уверена, что ее прожект состоял в другом. Отправить Марицу на тот свет – да. Но сгноить мужа в каземате… Незачем было тогда, как выражаются русские, gorodit ogorod. Убийство обставили как неумышленное, чтобы иметь возможность оправдать подсудимого. Тут все очень тонко… Представь себе: упекли его в кутузку, ждет он судебного заседания, а к нему на свидание приходит жена. Ставит условие: если он желает освобождения, то должен поклясться, что вернется к ней и навсегда забудет о всяческих интрижках. В противном случае она не станет нанимать адвоката, а наоборот, даст денег обвинителю, чтобы тот добился максимального срока. Как, по-твоему, пошел бы он на такую сделку, особенно если учесть, что Марица для него потеряна навсегда?
– Но что ему стоило пообещать, а потом нарушить клятву?
– Сомневаешься в его честности? Он аристократ, его отец – граф, хоть и обнищавший… И потом – Наталья Гавриловна всегда могла пригрозить, что добьется пересмотра дела об убийстве. Он жил бы, как под дамокловым мечом.
– Насильно мил не будешь, – изрек Максимов избитую мудрость. – Незавидное счастье она ему готовила…
Ольшанская окрасилась в цвет медного купороса и сорвалась на крик:
– Довольно! Мне надоело выслушивать ваши измышления… Прохор, Митяй, Афанасий, ко мне! Вышвырните их вон!
Из неосвещенных углов призраками выдвинулись три здоровенных детины и, засучив рукава, обступили гостей. Максимов потянулся к заднему карману, чтобы достать предусмотрительно взятый пистолет, но с хряском отворилась дверь, и в дом вошли пятеро жандармов, а с ними – Григорий Михайлович.
– А, моя ненаглядная! – провозгласил он с издевкой, протягивая руки к злокозненной супруге. – Приехала навестить меня? Давненько не виделись.
– Подонок! – бросила она ему с надрывом. – Ты растоптал мои чувства…
– Боже мой, сколько пафоса! Господа, – это относилось уже к жандармам, – будьте добры, проводите ее в участок.
– По какому праву? – Ольшанская поглядела на свою челядь в поисках поддержки, но детины остереглись связываться с блюстителями порядка и рассосались по углам.
– Тебе тоже придется ответить. Твои актеришки и мой обожаемый шурин во всем сознались, очередь за тобой.
Наталья Гариловна разрыдалась, а Анита толкнула Алекса локтем и указала глазами на выход.
Позже они сидели за столом в снятом в Констанце небольшом домике, далеко не таком фешенебельном, как особняк Ольшанских, и пили молдавское вино. Потягивая из фужера коралловую жидкость, Максимов не переставал восторгаться супругой:
– Ты молодчина… Но разрази меня гром, не возьму в толк, как ты обо всем догадалась!
– У меня уже имелись сомнения по поводу Ольшанских… Когда русские помещики выезжают в Европу, они стараются походить на европейцев. Им как будто совестно за свою русскость. А тут – сарафаны, яловые сапоги, вышитые рубахи… Недоставало только самоваров с балалайками. Ольшанская и ее свора приманивали к себе соотечественников, выбирая того, кто подошел бы им для осуществления плана. Попался ты…
– Но они и тебя засадили в барак…
– Наталья Гавриловна неглупа, она смекнула, что я буду помехой.
– Она тебя недооценила.
– Возможно. Но ты, признаться, меня удивил… Столько дней любовался из окна на балаганных шутов и не раскусил, что все это – сплошная клоунада.
Максимов потупился. Не делиться же с Анитой воспоминаниями о том, как карамельно ныло под ложечкой, когда Афродита, чтоб ее леший забодал, павой выступала из рощицы. Мужской взгляд на женщину всегда пристрастен, сердце доверчиво, а рассудок склонен к иллюзиям.
Анита не стала выпытывать его потаенные мысли. Она отодвинула фужер и как бы невзначай проронила:
– А ты помнишь мои любимые строки из Овидия?
– Помню. – Алекс встал из-за стола и расстегнул ворот. – Но к тебе они не относятся.
Он взял ее за плечи и повлек в спальню.
Инна Бачинская
Столкновение
Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали мелькали огоньки…
Эх, когда бы мне теперь за вами,
Душу бы развеять от тоски!..
Ехали на тройке с бубенцами,
Да теперь проехали давно!
Константин Подревский «Дорогой длинною»
Деловые партнеры пожали друг другу руки и попрощались. Карл призывно махнул такси, а Игорь не торопясь пошел по вечернему городу в сторону башни. По авеню де Нью-Йорк, шумной, яркой, сверкающей, с бесконечным потоком галдящих туристов. В гостиницу рано, делать все равно нечего. Это был его третий вечер в Париже.
В первый он бродил по улицам, «впитывал» в себя дух Парижа. Лиза просилась с ним, но кто ж суется со своим самоваром в Париж? Сиди дома, клуша, занимайся хозяйством. Нечего тебе там делать, лавок достаточно и дома. Сказал, что будет занят, твердо пообещал парижские каникулы… когда-нибудь. Вот тогда и оторвешься по бутикам! Лиза надулась.
Настроенный на игривый лад, он шел через крикливую толпу, заглядывая в глаза женщинам, ожидая искры, роковой встречи, счастливой случайности. Увидел здоровенного детину в клетчатой юбке, играющего на волынке. Тот раздувал красные щеки, хмурился от напряжения и притопывал ногой в здоровенном солдатском ботинке. Через квартал старик в берете крутил шарманку с картинками. Этот был похож на француза, правда, когда какой-то зевака зацепился за распорки его инструмента, старик выругался по-польски. На углу сидел смуглый тип в чалме, размахивая зажатой в руке дудочкой, что-то доказывал французскому копу… Ажану! Перед типом лежал на тротуаре кожаный мешок, в который тыкал пальцем полицейский. Неужели кобра?
Гомонящая разношерстная толпа утомила его, он чувствовал, как вянет на корню прекрасное ожидание парижских чудес. А где парижанки? Те самые, выпархивающие из карет, всякие субретки, модистки, актриски варьете? Игривые, живые, флиртующие? Готовые к прекрасным мимолетным ни к чему не обязывающим отношениям?
Его удивило обилие африканцев. На тротуарах валялся мусор. Зазывала затащил его в автобус с экскурсией «Вечерний Париж». Он спросил «Монмартр», и тот залопотал что-то, оживленно размахивая руками – по-видимому, убеждал, что да, а как же, конечно, куда ж без Монмартра! Он глазел в окно, напрасно пытаясь выловить знакомые слова (хоть одно) из того, что кричал в микрофон гид, тощий неряшливый кадыкастый парень, и не мог. Резкий пронзительный голос бил по ушам. На первой же остановке, у площади Шарля де Голля, он удрал. Постоял перед Триумфальной аркой, пытаясь вспомнить, зачем ее построили. Кажется, что-то связанное с Наполеоном, возились чуть не полвека. Сейчас сделали бы за год-два. Решил, что впечатляет, солидное сооружение, удачная подсветка, видно издалека. И Вечный огонь… Интересно, какая высота… Прикинул: метров пятьдесят? Больше? Вроде еще музей внутри, вспомнил. Надо будет почитать. Мысленно поставил галочку, отметился.
Достал из папки карту, нашел арку и площадь… Площадь-звезда, лучи во все стороны. Точно, звезда. Елисейские Поля! Он вспомнил рекламный проспект, подобранный в холле гостиницы… Шанз-Элизе, рай для влюбленных. Это в каком же смысле? Широченная прямая улица, похоже, через весь город… А он думал, вроде парка с кафешками. А при чем здесь рай?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67060449&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
