– Нет, хорошо, что я ничего не знала… – задумчиво прошептала Татьяна, но в зловещей тишине ее услышал каждый. – Спасибо, что не сказал… Это могло бы отравить мне всю жизнь… А теперь все равно уже…
– И говорит, как пишет, – с улыбкой пробормотал Станислав.
– Точно! Чума все спишет! – разряжая обстановку, хлопнул ладонями о стол Макс. – Ну, вы и горазды байки травить, ребята, я даже испугался. А еще говорили, чтоб я о войне не рассказывал. Но у вас тут на гражданке, смотрю, и своя война нехилая… Ладно, я вам сейчас тоже расскажу, только не такое страшное. Хотя, как сказать. В общем, Катюха помнит, что я курил, как три паровоза, – и уж здоровье подкашивать стало. Сто раз зарекался, бросал, держался, срывался, сам себе противен стал – в рукопашную ходил – и ничего, а тут с какой-то сра… дурацкой привычкой совладать не могу. А потом бросил враз… Помог добрый человек… Уже лет тринадцать прошло или больше…
История пятая, рассказанная Максом, прапорщиком в отставке и начальником охраны, о том, как можно бросить курить – легко и непринужденно.
Четверть века постоянного курения – это вам не кот начхал. С девятого класса, когда на переменах мы выскакивали на улицу в любую погоду в школьной форме – и неслись в ближайшую подворотню, носившую негласное уютное название: клуб «Дымок». И по тридцать девятый мой день рождения включительно. В промежутке много чего происходило: докуривание чужих «бычков» в тяжкие дни, когда завязывал; стреляние ночью у соседа нескольких папирос «Беломор» – с последующим изготовлением фильтра из ваты; жалкие попытки бросить с помощью никудышной силы воли; страшные клятвы и священные обеты… Не помогло ничто. Курил ночью в форточку, косясь на спящую жену, полоскал рот одеколоном, чтобы отбить запах, оклеветывал перед Катюшей коллег, якобы, обкуривших мою куртку…
Пока однажды, просто идя по улице, не испытал страшную, непереносимую боль в левой ноге под коленом, в икроножной мышце. Такую, что не мог даже проковылять несколько шагов. С того места, где остановился, и «увезла» скорая. В приемном покое совершенно здоровую на вид, но одеревеневшую ногу осматривал хмурый в конце ночного дежурства хирург. «Курите?» – мрачно спросил он. Я убито кивнул. Он встал: «Короче, дела такие. Эту-то ногу мы вам сегодня отрежем. Будете продолжать курить – через полгода-год лишитесь и второй». И ушел. Дар речи я потерял сразу и полностью. Тем временем меня отвезли в палату и водворили под капельницу. Говорить я не мог еще очень долго. Только мычал. А потом начал биться, срывать иглу и реветь, как тигр. А еще, извините, обильно писать в утку, потому что у капельницы была побочка… К вечеру тромб, образовавшийся в подколенной артерии, рассосался от лекарств, еще неделю меня продержали в больнице и выписали на своих ногах. Про сигареты я даже не вспомнил. Оказавшись дома, увидел начатую пачку и содрогнулся от ужаса – нет, нет, ни за что, никогда!
Спустя года три на работе у нас был очередной медосмотр, и гоняли нас в специализированном центре из кабинета в кабинет… Зашел к хирургу – и что-то в его лице показалось мне знакомым… Я начал вглядываться – он заметил это и вдруг рассмеялся – как-то хорошо, по-доброму… «Ну, что, все еще курите?» – услышал я… Конечно, я узнал своего хирурга из приемного покоя в тот же момент. «А что, – спросил я его после бурных приветствий и рукопожатий, – вы тогда действительно хотели ампутировать мне ногу?». «Да что вы, конечно, нет. То есть, могла последовать операция по удалению тромба, но не понадобилась, как видите. И вообще, тромбы образуются не от курения… Просто у меня такой метод лечения людей от табачной зависимости. Такая, знаете, шокотерапия… Применяю ее всегда, когда возможно. И почти все, кого довелось еще раз после этого встретить, благодарят и сообщают, что с того дня тягу к сигарете у них как отрезало».
Поблагодарил находчивого доктора и я. С тех пор прошло больше тринадцати лет – курить не хотелось ни разу. Выходит, для того чтобы отказаться от чего-то, чего очень хочется, но нельзя, достаточно просто сильно испугаться… Ну, вот. Вижу, мой рассказ никого не испугал? Во всяком случае, уговор соблюден: все кончилось хорошо: и ногу не отрезали, и курить бросил…
Слушатели действительно оживленно задвигались, как расколдованные. Королеве даже показалось, что сейчас возникнет борьба за право следующего рассказа, но Макс выждал паузу и с умоляющим видом повернулся к своей жене:
– Катюш… – робко, как школьник на первом свидании, попросил он. – Может, и ты что-нибудь расскажешь? Давай, не стесняйся… Надо же как-то… В общем, жить-то все равно надо…
– Хорошо! – неожиданно звонким голосом откликнулась Катя – скромная женщина лет тридцати пяти с туго стянутыми в длинный русый хвост волосами и затравленным, но сейчас несколько оживившимся взглядом. – Действительно… Бывает же, что хорошо кончается… Может быть, и сейчас… Знаете, однажды я ведь уже почти утонула… Это было за год до того, как мы познакомились с тобой, Максим… Но ведь вот она, я… Значит, для чего-то надо было мне тогда не утонуть…
История шестая, рассказанная Катюшей, женой Максима, ожидающей ребенка, о ее неудачном опыте утопленницы.
Той осенью мне должно было исполниться девятнадцать лет, и я только что окончила первый курс института… Я ведь по профессии менеджер по туризму… Ну, ладно, чего там… Увидев, что во время сессии я слишком переутомилась, родители решили в августе в очередной раз отвезти меня к морю – что, в общем, было правильно. Раньше мы ездили только за границу, в Турцию чаще всего, а тут вдруг отправились в тихое курортное местечко около Сочи. Ходили на пляж, который после золотого песочка показался мне – да и был, неверное, – ужасным. Огромная серая галька, всегда раскаленная, не давала возможности просто пройти к воде без тапок, не говоря уж о том, чтобы полежать, загорая. Приходилось все время неловко скакать по камням до самой кромки воды в неудобных «вьетнамках», а загорали в шезлонгах – их тут же втридорога выдавали на прокат.
Но море понравилось – тем, что глубина начиналась почти сразу, у берега. Ну, а плавать и, как мне по малолетству казалось, хорошо, я давно научилась в благословенной Анталии. Там же я пристрастилась и к одному относительно безопасному развлечению: бросаться вместе с пенной волной на мягкий прибрежный песочек… По неопытности я решилась попытать счастья и теперь, когда с моря подул свежий ветер и волны катились высокие и красивые, с пышными белыми гребнями.
Пропустив одну, я успешно миновала прибой и закачалась в нем, испытывая замечательное удовольствие: ныряла, выныривала, лежала на волнах… Но такое занятие непривычного к морю жителя мегаполиса утомляет довольно быстро, и я захотела выйти на берег. Только тут я осознала, что понятия не имею, как это сделать. Волны шли часто и сильно, каждая с неимоверной силой тянула меня назад, встать на ноги было невозможно: подводные течения таскали огромные камни, сбивавшие с ног. Несколько раз я пыталась взбираться по крутому галечному склону, но меня смывала настигавшая волна, бороться с которой не было никакой возможности. В конце концов я так измоталась, что, отплывая для «отдыха», еле держалась на воде. В панике оглянулась, ища помощи, но, к изумлению своему, обнаружила, что в море я одна, – да и на самом пляже почти нет людей – только вдалеке виднелось несколько голов в пляжном кафе. Родители мои тоже еще не приходили.
Помню, что никакого ужаса не испытала – лишь легкую озадаченность: ведь в девятнадцать без пары месяцев лет люди еще считают себя бессмертными… Так и я посчитала, что не может же быть, чтобы я утонула сейчас: вот соберу побольше сил – и выберусь. Но силы таяли, и, пока они еще оставались, я предприняла отчаянную попытку выхода на берег. Подплыла поближе, дождалась относительного затишья – и снова бросилась карабкаться вверх по откосу берега, в бурлившей воде, среди мечущихся камней. Я почти вылезла – но очередная волна оказалась проворней: накрыла, схватила – и принялась вертеть, как щепку. Вот этот ужас я хорошо помню – полную свою беспомощность и – непреодолимую силу воды как стихии… Однако я успела набрать много воздуха, поэтому из последних сил терпела и ждала возможности вынырнуть. Волна швырнула меня на откос, сдирая кожу на руках и коленях, – это показалось сущим пустяком! Я с облегчением выдохнула. Но вдохнуть не хватило секунды, когда вторая волна обрушилась на меня. Рефлекторно я продолжала вдыхать… воду. Это страшные мучения – муки удушья. Считается, что люди быстро теряют сознание, я уже ждала и желала этого момента, чтобы избавиться от страданий, но… Произошло что-то странное. Мучения кончились, но сознание сохранилось. Отчетливо помню каждое мгновение. Я прекрасно понимала, что нахожусь под водой, но мне комфортно – дышать уже не нужно. Открыла глаза и сквозь зеленую толщу воды далеко вверху увидела зеленое же солнце. Там, на дне, меня приятно покачивало… «Я умерла? – пришла спокойная мысль. – А, наплевать, все равно ничего уже не поделаешь…».
Но мои родители, как потом оказалось, пришли на пляж минуты за три до этого, они успели увидеть мою борьбу со стихией – и поражение, а потом волна, которая накрыла меня, разбилась прямо у ног подскочившего к кромке воды папы. Он инстинктивно нагнулся и запустил в белую пену руки – а там оказались мои длинные волосы… На крики мамы сбежались люди, среди них оказался врач – в общем, девятнадцать мне осенью благополучно исполнилось.
Я вот все думаю: можно ли считать случившееся тогда околосмертным опытом, или это было что-то другое?
– Да ты теперь до ста лет жить будешь! – схватил ее руки Макс. – Когда человек такое переживает, значит, он здесь нужен, очень нужен… А знаешь, для чего? Чтобы оставить после себя детей и внуков – вот для чего!
– Действительно – это ведь редко, когда кому-то удается пережить опыт вне тела! В этом уж точно есть смысл! Если бы твое существование на земле ничего не значило – ты тогда же бы и утонула благополучно! – наперебой поддержали Макса, а пуще – Катюшу взрослые женщины, которым было удивительно еще и то, что Катя, на их памяти произносившая только самые насущные слова, вдруг разродилась до ребенка еще и вполне связным рассказом.
– Я теперь поняла, что нужно встряхнуться, спасибо вашим историям, – сказала та. – И вообще, спасибо, что вы все такие хорошие вокруг… И дети ваши тоже… И… – борясь с подступившими слезами, Катя растроганно замолчала.
– Кстати, о детях, – улыбнулась Королева. – Олечка, а ты знаешь какую-нибудь историю? Которая закончилась счастливо. Может быть, расскажешь нам?
Девочка стеснительно набычилась, сморщив нос и прикрыв лицо растопыренными пальчиками, но хитро мерцавший сквозь них глаз выражал горячее желание поделиться…
– Давай, Оля, не стесняйся, – почти строго сказала ее мать. – Тебе в этом году… наверное… в школу. Там у доски придется отвечать… Попробуй… Начни так: «Это было…»
– Я знаю, что говорить… – почти шепотом, но незаметно разгораясь голосом, начала Оля. – Я видела, как ангел спас одну тетеньку…
– Ангелы – это у нас от брата, – Татьяна осуждающе глянула на сына. – Сам в смысле религии обезьянничает с глупого товарища, и сестренку учит… фантазировать…
– Я видела! – громко и обиженно воззвала Оля. – Честно!
История седьмая, рассказанная почти первоклассницей Олей Маленькой, о том, как ангелы-хранители умеют спасать людей.
Мы с тетей Валей («Это моя двоюродная сестра, дети ее любят», – быстро вставила Татьяна.) шли однажды по улице пирожное безе покупать. А был сильный-сильный ветер. Такой сильный, что деревья качались, прямо жуть. И вот мы шли, шли по улице, а там был переход. И одна тетя переходила дорогу. Даже полицейская машина остановилась ее пропустить. А у тети был ребеночек маленький на руках. Такой… в «кенгурушке». Она его обнимала, прижимала к себе и так шла. И тут такое случилось… Ветер взял и сорвал со столба этот железный синий квадрат с черным человечком, который идет через белый переход… Тетя Валя как закричит! Потому что квадрат полетел прямо женщине в голову… Он, как топор, ее хотел срубить, и она бы укатилась, как в фильме про принцессу, которой муж приказал отрубить голову. Только принцессу поставили на колени, а эта тетя просто шла… Она не успела ничего увидеть – так быстро летел квадрат… Только тут большой-большой прозрачный ангел оказался прямо за этой женщиной и нагнул ее вперед, к ребенку… Вот. И железный квадрат с человечком пролетел прямо над ее головой – сквозь того прозрачного ангела – и упал на землю, а ангел растаял. Я тете кричу: «Смотри, смотри, там ангел тете голову пригнул!», а она говорит: «Хватит глупости болтать, пойдем скорей отсюда, все живы – и хорошо…». Вот так и получился счастливый конец.
– Это действительно было, прошлой весной, мне Валя рассказывала. Она еще боялась, что с Олечкой от страха что-нибудь случится… Понятно, что женщина сама нагнулась в последний момент… Оля, можно было и без ангелов интересно рассказать… Не понимаю, почему ты все время что-то додумываешь…
– Я сама видела! – уже почти истерично крикнула Оля. – Ты никогда мне не веришь!
– Я верю, – громко сказал Станислав. – Я знаю, что это именно ангелы спасают людей, – работа у них такая. А иногда они спасают одних людей через других – вот, как сегодня твоя мама рассказывала… Тот человек в пуховике, который спас твою маму и брата, – может, он тоже был ангел?
– Нет, – подумав, ответила девочка. – Ангел не такой. Он высокий, выше папы. И у него крылья сложенные, как у лебедя, только больше… и он светится.
Глядя на нее можно было решить, что она вспоминает и описывает то, что действительно видела. Станислав переглянулся с женой:
– Да. Они именно такие, эти ангелы. Ваше Величество, может, теперь вы сами изволите что-нибудь рассказать?
Оля Большая улыбнулась:
– Вы все тут рассказывали такие страсти, что мне даже не по себе стало. Все, что у вас закончилось хорошо, начиналось как-то уж очень страшно. В моем рассказе никто не собирался умирать. Просто моя подружка была толстая и похудела. И вот, как это произошло.
История восьмая, рассказанная литературоведом и библиографом Ольгой, о том, как ее знакомая сумела похудеть на очень-очень много килограммов.
Намеренно не стану озвучивать цифры – в смысле, кто сколько именно весил. Просто расскажу историю, случившуюся с моей знакомой. Назовем ее Ира, хотя имя у нее, конечно, другое…
Она, конечно, была толстая. О-очень. Это бросалось в глаза. Но себя Ирка любила, всегда была весела, самодостаточна и оригинальна – поэтому полноту никто не считал недостатком, ее быстро переставали замечать, переключившись на интереснейшую, разностороннюю личность… Ира была замужем, муж обожал ее «тициановские» формы, так что и с той стороны никаких неприятностей у нее имелось.
Случилось так, что мы не виделись около года, а встретившись с ней вновь, я была потрясена: от Иры буквально осталась половина! Первая мысль пришла: заболела! Нет, она оказалась здоровой и охотно рассказала свою историю… Дальше буду рассказывать от ее лица.
«Я знала, – говорила Ирка, – что мне нужно худеть, и худеть серьезно. Что скоро начнутся проблемы со здоровьем – перевалило за середину пятого десятка. Что сама себе скоро стану противна… Но малодушничала, вечно сравнивала себя с другими, как мне казалось, гораздо более жирными «тетками», всегда находя себя по сравнению с ними стройнее и моложе на вид… Муж ласково называл меня «мой тортик» и все время беспокоился, не голодна ли я, покупал вкусняшки. Если бы он считал меня жирной, – разве любил бы так? Перед зеркалом я принимала выгодные позы, скрадывавшие мою полноту, носила корсеты, фотографировалась в строго определенных ракурсах. Случайные фотографии, где я получалась такой, как и выглядела в жизни, я с негодованием стирала или выбрасывала сразу – они, мол, просто сделаны некачественно… Словом, успешно вытесняла проблему из сознания и даже любила приговаривать: «Я женщина пухленькая, но востребованная!». И я, действительно, убедила себя в том, что у меня всего лишь «приятная полнота», как у Анны Карениной. И пребывала в этом заблуждении до одного страшного момента.
В тот день мы поехали к знакомым на дачу «на шашлыки». Хозяйка дома была очень полной женщиной – такой, что мне она представлялась горой жира. «Вот уж кто толстый – так толстый! – мысленно сказала я себе. – Я по сравнению с ней просто Дюймовочкой, наверно, выгляжу!». И думала так до того момента, когда кто-то случайно опрокинул мне на свитер кувшин морса. Хозяйка немедленно сняла с себя куртку, которая была ей немного свободна, и протянула мне со словами: «Надеюсь, ты в нее влезешь!» – а сама убежала в дом, чтобы себе взять что-то другое из одежды. Я взяла курточку с ухмылкой, быстро рассудив про себя: «Надо же, какая нахалка! Да еще вторую такую же, как я, можно в эту куртку запихнуть!». Надела ее – и… Не смогла застегнуть. Даже после того, как очень постаралась. Передать мой ужас невозможно. Это был первый раз в моей жизни, когда мне было наглядно показано, как именно я выгляжу со стороны… Мне стало по-настоящему дурно от этого открытия…
С того дня мое малодушие улетучилось как-то само собой, от шока, наверное; я записалась в спортзал, села на жесткую диету, стала ходить к диетологу и похудела на… да, вот на столько килограммов».
«А как же твой муж? Ведь он любит полных женщин!» – потрясенно спросила я у Ирки. Она ответила: «Он сказал, что любит меня любую!» – гордо ответила она.
– Вот это я понимаю – хороший конец! – сказала вдруг Катя. – Мне бы так после родов обратно похудеть… Впрочем, о чем это я… Еще родить надо и… не сдохнуть… – она мгновенно помрачнела.
– Мне тоже все равно, какая ты будешь! – сжал ее руку Макс. – Перестань! Сейчас же перестань! Я знаю, что все будет хорошо!
– Да не волнуйся ты так! – сказала Татьяна. – Не завтра же роды. И в Москву успеешь вернуться, и врача своего найдешь, и в клинике нормальной родишь здорового парня, как собиралась… Перестань себя накручивать.
– Между прочим, ты и сейчас не толстая, – добавила Маша. – Так что и после родов можешь не худеть – тебе очень идет так, как есть…
– Дорогие дамы поверьте мне: любимая женщина дорога мужчине целиком! – авторитетно изрек Станислав. – Так что, хоть у меня жена и худенькая, но мужа этой Иры я прекрасно понимаю. А если муж говорит жене, что она должна похудеть, поправиться, перекрасить волосы, носить платья или, наоборот, брюки, – то он любит не ее, а свое представление об идеальной женщине. Ну, я об этом рассуждать не берусь… Я расскажу историю о другом – тебе, Леля, я ее, кстати, не рассказывал. Точно так же, как Митя не рассказывал своей маме про то, как его чуть не слопали львы. Я не боялся, что меня накажут, потому что я слишком взрослый был даже тогда, – а случилось это двадцать пять лет назад. А вот мысль о том, что могло случиться, но не случилось, могла испортить тебе жизнь, как Татьяне. А теперь, действительно, все как-то измельчало… Дело было в парке Горького, на аттракционах. Я отправился туда с нашим сыном, потому что ты повезла в тот день дочку к врачу…
История девятая, рассказанная учителем истории Станиславом, о том, как сломалась карусель, и все чуть не погибли.
Для того, чтобы испытать настоящий ужас, не обязательно столкнуться с насилием, попасть в страшную аварию, оказаться в бушующем море…
Он может подстерегать на каждом углу, в каждую минуту – в момент радости, развлечения, приятного разговора… Вот как Марк Соломонович рассказывал.
Итак, мне двадцать семь, сыну пять. Легкий морозец, пасмурно, мы на аттракционах в Парке культуры имени Горького. У обоих, к счастью, хороший вестибулярный аппарат – так что никаких головокружений и тошнот, одно сплошное удовольствие. Вот карусель «Орбита». Спаренные сиденья, прикрепленные к широкому кругу, который умеренно быстро вертится, а потом приподнимается под углом, и вы движетесь уже не только по кругу, но и вверх-вниз. Кого не тошнит, тому весело. Срок катания – две минуты… Для безопасности вместо пристегивающегося ремня – подъемная железная рама, за которую нужно держаться руками. Дети допускаются только вместе со взрослыми, что естественно. Я сажаю моего мальчика ближе к центру круга, опускаю раму безопасности, правой рукой в перчатке крепко за нее хватаюсь, левой – прижимаю к себе ребенка, чьи руки до рамы не дотягиваются – маленький еще. Сиденье широкое, его серые сапожки только едва-едва выходят за край. Все, кто с детьми, – в такой же позе. Мысль об опасности не приходит в голову никому. Я это специально пишу, чтобы никто не сказал – мол, дурак ты, что ли, кататься с не пристегнутым как следует ребенком?! Дурак или не дурак – но тогда все так делали, ничего плохого не случалось.
В будке звенит короткий звонок – карусель трогается, чуть-чуть крутится горизонтально, потом поднимается почти вертикально – начинают раздаваться крики восторга – все, как обычно. Мы не пищим от радости, но нам тоже нравится, упругие щечки ребенка горят… В будке снова звонок – сигнал, что хорошенького понемножку, две минуты прошли… Но карусель не замедляется и не опускается. Нас все так же мотает по кругу и вверх-вниз…
Сначала никто ничего не понял – недоумение появилось примерно через минуту: почему не останавливаемся? Там, в будке, что-то заело? Ребенок мой пока еще радовался дополнительным минутам катания, но у меня похолодело в желудке: дежурные знают, что в таких случаях делать? Сумеют быстро остановить эту штуку? Самые худшие подозрения очень скоро подтвердились: из будки появилась укутанная женщина в валенках и прокричала нам нечто вроде: «Машину заело… Побегу к главному, скажу, чтоб обесточили…». Она «побежала». Вернее, поковыляла в своих огромных валенках и десяти кофтах под курткой куда-то в сторону. Я постепенно постигал масштаб быстро подступающего ужаса. Карусель, мгновенно превратившаяся в адскую машину, продолжала невозмутимо крутиться. И тут я увидел страшное. Серый сапожок моего ребенка уже не слегка выходил за край сиденья – а почти целиком. Когда мы достигали верхней точки, нас каждый раз легонько встряхивало, и от толчка сын еще чуть-чуть съезжал к краю скамьи. В следующую секунду за той, когда я это осознал, я понял и следующее: он свободно проскользнет под «раму безопасности», когда достаточно съедет к краю… Да, я пока держу его левой рукой – но уже почти не чувствую ее. Оторвать правую от рамы я не могу, потому что под ногами нет опоры, в этом случае нас обоих бросит на раму, ребенок сразу окажется между сиденьем и рамой, и я, скорей всего, просто не успею предотвратить его выскальзывание вниз. «Остановите! Выпустите нас!» – раздался истерический женский крик позади. «Человеку плохо!» – поддержал другой голос… «Папа, – спокойно сказал мой сын. – А нас скоро остановят?». В пять лет он уже понимал, что его отец не настолько всемогущ, чтобы сделать это самостоятельно… «Не знаю, – честно ответил я. – Но мы обязательно продержимся. Мы – русские, а русские – стойкие!». «Ура! Мы русские, мы выдержим!» – подхватил сын, и, надо сказать, его решимость держаться до последнего так никуда и не делась. Но он не понимал, что надежная отцовская рука у него на боку – уже не защита ему, не видел, что серый сапожок его уже за пределами кресла, и нога скоро съедет до колена и свесится… А что потом?!
Вокруг уже многие звали на помощь, кого-то рвало. Внизу появились служащие парка, которые стали кричать, что к нам «уже выехали». Какой-то мужчина лихорадочно ковырялся в пульте управления в будке… Настал момент, когда я не мог уже ждать, что мой ребенок вот-вот выпадет, и, собрав все силы и волю, отцепил правую руку от рамы, когда мы были в нижней точке, и ухитрился одним резким движением вернуть ребенка в более-менее безопасное положение. Выяснилось вдруг, что морозец вовсе не легкий, а крепкий, ледяной ветер сек лицо. «Папа, мы русские, мы продержимся…» – повторял мой пятилетний ребенок. Я думал только о том, сколько еще пройдет времени до той секунды, когда левая рука сама разожмется и выпустит его… Те, кто к нам выехал, так и не приехали. Зато мужчина, пытавшийся починить пульт, преуспел – честь ему, хвала и вечная благодарность. Карусель опустилась и встала. Нас начали выводить – не спецслужбы, а просто люди, наблюдавшие внизу. Ребенок мой, однако, соскочил сам, я тоже как-то сполз и – повис на железной ограде.
Ужас мало-помалу отпускал. С других каруселей доносилась музыка…
– Я вижу, традиция ужасов нас не покинула, – торжественно сказал Максим. – Но вообще я тебя понимаю. Я-то, конечно, на твоем месте вел бы себя иначе, но у меня… хм… подготовка другая… и комплекция. Но рассказывать ты мастак. Сразу видно – учитель. Круто получилось. Мои аплодисменты.
– А что – на карусели только русские были? – вдруг продребезжал Соломоныч. – Если бы евреи, не дай Бог, затесались, то им бы тут и крышка?
– Почему? – пожал плечами Станислав. – У вас, например, Давид есть. Завалил Голиафа только так. На моем месте вы своему сыну как раз о нем могли бы рассказать. Но у кого что есть, уж извините…
За спиной Соломоныча Макс показал Станиславу большой палец.
– Да уж, хорошо, что тогда я об этом не узнала, но потом-то мог бы рассказать, – проворчала Оля Большая. – Вряд ли мне бы это жизнь испортило, раз кончилось благополучно.
– Муж тебя берег… – задумчиво прошептала Маша. – Везет тебе… Меня вот никто не берег… Никогда…
Она сказала это без всякого умысла. Но все взоры обратились к Борису, который только присутствовал за столом, ни разу не вмешавшись в общие разговоры и, похоже, вовсе не собираясь принимать участие в этой бабьей затее. Никто, в общем, и не ждал, что он решит вдруг сделать их Декамерон настоящим, имеющим десять рассказчиков, – но Борис вдруг, не меняя небрежной позы, – сидел, откинувшись и забросив за спинку стула руку, – непринужденно начал действительно странный рассказ.
История десятая, рассказанная Борисом, странным человеком и фотографом из Петербурга, о том, как он повстречался со шпионом, и что из этого вышло.
Стоял август 2002 года, когда мой знакомый поэт и я, закончив совместные дела, решили расслабиться и выпить пива в ресторанчике. Войдя, мы обнаружили, что из ресторанного зала есть выход в тихий внутренний дворик, где тоже стоят столики – в тенечке и под открытым небом. Там мы и расположились, взяв по кружке ледяного пива. Мы тихо разговаривали, когда к нам за столик вдруг попросился мужчина лет около сорока на вид. Я показал ему глазами, что вокруг есть несколько пустых столиков, но он достаточно вежливо извинился и объяснил, что моряк, вернулся из плаванья, в Питере проездом из Калининграда в родной город, очень устал от одних и тех же лиц, стосковался по людям, просит разрешения с нами поговорить. Что ж, бывает. Мы не возражали. Он очень настаивал на своем желании угостить нас за любезность пивом. Показалось неудобным отказываться…
Первый раз я по-настоящему удивился, когда принесли четыре пол-литровые кружки пива, причем новый знакомый сразу же пододвинул моему другу и мне по две кружки, а про себя сказал, что не пьет. Согласитесь, это немножко странно: во-первых, угощать посторонних сразу литром пива как-то не принято… Тем более, что недопитые кружки все еще стояли перед нами. Во-вторых, совершенно невозможно, угощая других мужиков, не пить самому. Переглянувшись с поэтом, мы твердо сказали, что согласны выпить еще по одной. Сосед не противился, стал что-то есть, завязался разговор, почти сразу, как это принято у нас в стране, перешедший «на политику». Мы старались держаться с незнакомцем лояльно, особо не проявляя ни негатива, ни позитива. В смысле – да, есть трудности, но мы надеемся – и так далее. В разговоре «моряк» не забывал делиться воспоминаниями о том, какой он матерый «морской волк» – но я уже прекрасно видел, что человек врет. Его гладкие белые руки, бледно-розовая, не тронутая ни ветром, ни загаром кожа – все это полностью исключало не только морские похождения, но и даже сравнительно недавнюю морскую прогулку. Сначала я подумал, что мужик просто выпендривается перед двумя молодыми идиотами – подумаешь, новость. Я слушал вполуха, а между тем разговор свернул на отечественный автопром, которому, естественно, изрядно досталось. И тогда поэт попытался ввернуть всем известный анекдот о том, как Штирлиц «сел враскорячку» … (Если кто не помнит продолжения, – так «раскорячка» затарахтела и поехала).
«Э-э… Прошу прощения – кто сел враскорячку?» – вдруг решил уточнить мужик. «Штирлиц!» – думая, что он не расслышал, громко объяснил поэт. «Кто?» – с улыбкой переспросил незнакомец, и по его лицу было четко видно, что он изо всех сил пытается быстро понять, о ком идет речь. В эту секунду мне стало страшно. Очень. Множество четких мыслей за мгновенье табуном проскакало в голове: «Он не рос в России… Он вообще не русский. У него слишком светлые глаза и волосы для русского. В лучшем случае – ингерманландец… А может, швед, норвежец или датчанин… Зачем мы ему? Что от нас можно выведать? Для чего нас вербовать? Он сам совершенно трезв, а нас пытается напоить… Но если шпион – то культовые фигуры страны, в которую его засылают, должен был выучить… Но какое может быть другое объяснение? Шпион, который плохо учился и забыл Штирлица?.. Что делать?! Ведь если он поймет, что разоблачен, то мы уже покойники… Сейчас незаметно брызнет чем-нибудь, например, и у нас обоих через час – обширный инфаркт или еще что-то… Да мало ли способов!».
Не знаю, переменился ли я в лице, но с изумлением заметил, что поэт, уже подвыпивший и увлекшийся разговором, пропустил мимо ушей вопрос собеседника…
Старательно улыбаясь, я поднялся из-за стола, извинился и направился к входу в здание, оставив поэта за столом с подозрительным типом. Но нельзя же его было так бросить! Потоптавшись у двери, я высунулся во двор и весело махнул рукой другу: «На одну секундочку! Мне нужна помощь!». Он оставил на столе очешник с очками и поспешил ко мне, бросив озадаченного соседа. Как только поэт оказался рядом, я изо всех сил прошипел ему: «Ты понимаешь, кто это?!! Он не знает, кто такой Штирлиц!!!».
Мы стояли лицом к лицу, и я очень ясно увидел, как именно может достаточно нагрузившийся пивом человек протрезветь в одну секунду… «К черту очки!» – скомандовал он, хватая меня за руку и увлекая за собой. Мы бежали, как сумасшедшие, по улице, потом через подземный переход. Опомнились только на другой стороне широкого Ленинского проспекта…
С тех пор прошло двадцать восемь лет. Что это было? Кто? Я до сих пор не знаю.
– Да этот рассказец кроет все остальные вместе взятые! – изумленно протянул Макс. – Слушайте, господа, а ведь это, похоже, и правда был шпион. Только он не вербовал вас, конечно, а просто имел задание… Ну, скажем, собрать статистику о настроениях в различных социальных прослойках… Что-то такое… А со Штирлицем круто прокололся. И это еще вопрос, что бы он сделал, если б понял, что ты его расколол…
– Двоечник разведшколы, – сострил Станислав. – Прогулял занятие, когда рассказывали о Штирлице. А на экзамене он ему не попался.
– Да бросьте вы… – пожала плечами Татьяна. – Мало ли, как это объясняется. Задумался человек, не уловил чего-то… Ничем вы не рисковали, а обидели хорошего парня, который вас же и угостил. Сбежали, не заплатив, так что ему еще и за ваше первое пиво пришлось расплачиваться.
– Я видел выражение его лица. Я фотограф. Это моя профессия. Он впервые слышал о Штирлице. Голову на отсечение даю, – металлическим голосом ответил Борис.
– Да думайте, что хотите, – раздраженно пожала плечами женщина. – У меня ребенок засыпает, мне надо как-то уложить его в темноте… Маша, поможете? Дверь подержите, чтобы хоть какой свет падал из кухни…
Женщины начали озабоченно подниматься, все зашевелились, осознав, что незаметно наступила ночь.
– Подождите! – почти обиженная их деловитостью, крикнула Королева. – Нам нужно выбрать нового распорядителя. Ну, короля или королеву на завтра, и чтобы он назначил следующую тему для историй!
– Ну, так выбирайте, – нетерпеливо буркнул Борис. – Я тоже спать хочу…
