– Убей! – воскликнул Главк.
Борей медленно сжимал объятия, продлевая предсмертные муки Фессала. Яко выскочил из-под ног Главка и бросился к его ногам. Губы великана дрогнули в улыбке.
«Чудовище» Акенон инстинктивно сжал рукоять своей сабли.
Фессал открыл глаза так широко, что казалось, они вот-вот выскочат из орбит. Лицо его из красного превратилось в фиолетовое. Послышался первый хруст, за ним второй и третий. Рот несчастного искривился в беззвучном крике. Он забился, но Борей этого даже не почувствовал. Когда гиганту показалось, что жертва испускает дух, он немного ослабил хватку. Потом набрал воздуха, сжал челюсти и яростно напряг руки. Грудь Фессала лопнула, как раздавленная слива, издав ужасный сочный хруст.
По залу прокатилась дрожь.
Борей снова сжал объятия, и Фессал изрыгнул кровавую жижу, брызнувшую прямо на Яко. Великан разжал руки, и безжизненное тело рухнуло на юного любовника.
Главк созерцал всю сцену с приоткрытым ртом.
– Фессал был твоим последним любовником, даю слово. – Красивый раб рыдал, уткнувшись лицом в пол и не осмеливаясь взглянуть на мертвого Фессала. – А ты проведешь остаток своей жалкой жизни, прикованный к веслу. Ты не протянешь и месяца: привык к сладкой жизни, которую имел у меня во дворце. – Он сделал паузу. – Но сначала тобой займется Борей.
Яко, залитый кровью Фессала, дрожал, сжавшись на полу. Главк вновь обратился к великану.
– Я хочу, чтобы ты выжег ему лицо каленым железом, пусть оно станет безобразным. Сотри без следа предательскую красоту. – Его голос сорвался на последнем слове.
Борей кивнул. Одной рукой он поднял Яко и закинул его на плечо. Подросток взвизгнул и забился, как свинья под ножом мясника. На лице чудовища, выходившего с мальчиком на плече, Акенон заметил жестокую улыбку.
Тишину зала нарушало лишь веселое потрескивание огня. Все в ужасе ждали следующих действий Главка. Сибарит стоял неподвижно, прислушиваясь к смолкающим вдалеке воплям Яко. Как только они стихли, он пронзительно завизжал и рухнул на четвереньки.
– Вон, – пробормотал он с пола. – Убирайтесь вон!
Глава 5
17 апреля 510 года до н. э
Сибарис погрузился в тревожную тишину.
Казалось, жители покинули город.
Ариадна ехала на осле по широкой улице, окруженной роскошными каменными особняками. Большинство их владельцев выстроилось у входа колонны, как будто это не жилой дом, а храм, посвященный главным богам. За Ариадной ехали на ослах двое спутников. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что они не отстали. Мостовая была покрыта тканью, и копыта животных не издавали ни звука. Ее спутники также не произнесли ни слова за всю поездку.
Разговаривать им не разрешалось.
Рассвело два часа назад, но улицы были совершенно пустынны.
«Удивительно, что многие сибариты считают себя пифагорейцами», – подумала Ариадна, рассматривая особняки, хозяева которых, должно быть, крепко спали.
Среди сибаритской аристократии было предостаточно тех, кто интересовался учением Пифагора, но занимала их лишь сама доктрина да некоторые наставления. Дисциплина, свойственная общине Кротона, центру братства и месту жительства самого Пифагора, была для них слишком тяжким бременем. Правительство Сибариса контролировалось довольно умеренными адептами пифагорейства.
Ариадна остановила осла перед широким портиком, украшенным стилизованными колоннами. За ними виднелась тяжелая запертая дверь из металла и дерева. Она подняла глаза. На фризе под фронтоном красовались барельефы, изображающие Аида и Диониса, покровителей богатства и вина.
«Это должно быть здесь. Надеюсь, он никуда не отлучился», – подумала Ариадна.
Ловко спрыгнула на землю и решительно постучала в дверь.
* * *
Акенон погрузил руки в мешок с драгоценным металлом.
Множество мелких монет, браслетов, слитков… Он схватил какой-то наполовину погруженный предмет и достал его из мешка. Поднос среднего размера. Вместо ручек – два искусно вырезанных орла с распростертыми крыльями. Акенон удовлетворенно взвесил поднос на руке, затем положил обратно в мешок к остальному серебру. Зрелище завораживало. Он стоял на коленях на покрытом песком и соломой полу, наслаждаясь тишиной конюшни. Слышно было лишь мирное дыхание животных, и было очевидно, что никто не войдет.
«Просто не верится, что все эти сокровища принадлежат мне», – снова подумал Акенон.
Внезапно улыбка исчезла с его лица, он отдернул руки, будто боясь их испачкать. На память пришла зверская казнь Фессала.
Он с отвращением завязал мешок и положил его рядом с сумой такого же размера. Связал их друг с другом веревкой и приторочил на мула вместе с остальной поклажей.
Он вспомнил последние мгновения прошлой ночи. Как только Главк приказал всем выйти вон, в дверях образовался затор. Все так спешили убраться подальше от убийственного безумия господина, что в спешке несколько слуг получили увечья. Акенон остался с сибаритом, который, стоя на четвереньках, стонал, как больное животное.
Наконец Главк поднял распухшее от слез лицо.
– Дай мне чего-нибудь, чтобы я мог уснуть, – зарыдал он. Слюни свисали с его подбородка вязкими нитями. – Хочу отключиться, пока корабль с Яко не выйдет в море.
Акенон молча кивнул. Ему не нужен был Главк, чтобы получить причитающееся вознаграждение. Все условия они заранее обсудили с секретарем, который должен был с ним рассчитаться.
Он вышел из зала пиршеств и направился в свою комнату, чувствуя себя совершенно измученным. Проходя через дворец, он никого не увидел и не услышал ни звука, будто двести человек исчезли и дом опустел. Факелы во дворе освещали холодный, неподвижный ночной воздух. Войдя в спальню, он присел на край кровати и уронил голову. Через несколько секунд сунул руку под кровать и извлек суму, где хранилась большая часть его багажа
На дне лежал кожаный мешочек со множеством сосудов и мешочков, тщательно завернутых в тонкую кожу. И в Египте, и в Карфагене, и в Ливии Акенон посвятил много лет, обучаясь тому, как использовать силы растений, минералов и различных веществ животного происхождения. Кожаный мешочек был самой ценной вещью в его багаже. Он извлек пузырек из горного хрусталя. На внешней стороне виднелся символ, который умел интерпретировать только он.
«Если превышу дозу, Главк никогда не проснется».
Несколько секунд он обдумывал эту мысль. В его глазах Главк был настоящим преступником.
Казнь рабов разрешалась во многих культурах, но в большинстве эллинских городов смертной казнью наказывали только за убийство гражданина. Разумеется, если убийца был аристократом, преступление против раба почти никогда не расследовалось. Акенон считал себя апатридом [12 - Лицо без гражданства или подданства.], имеющим право судить и действовать по своему усмотрению. Тем не менее следовало быть осторожным: после убийства Главка покатится его собственная голова. К тому же он не был убийцей. До сих пор убивать ему доводилось лишь в целях самообороны, и он не хотел, чтобы это изменилось.
Он налил в кубок немного воды и осторожно добавил из флакончика две небольшие меры коричневого порошка. Перемешал полученное, пересек дворец и вернулся в пиршественный зал. Главк полулежал на одном из триклиниев и безутешно плакал. Труп Фессала все еще валялся на полу в луже крови. Услышав шаги, Главк поднял голову, схватил кубок и залпом выпил содержимое. Потом опустил кубок, посмотрел на Акенона и отвернулся, чтобы уснуть. Это был взгляд, полный неприязни. Он не поблагодарил египтянина и не стал бы благодарить никогда.
Мул вытянул шею, заметив вернувшегося Акенона. Он похлопал животное по крупу и покачал головой, пытаясь прогнать воспоминания о событиях прошлой ночи.
Юного Яко он больше не видел. Лицо парня было теперь изуродовано, и скоро его посадят на весла на одном из торговых кораблей Главка.
Акенон снова покачал головой и глубоко вдохнул холодный утренний воздух. Взяв мула за повод, он зашагал к воротам конюшни и вышел во внутренний двор.
Открывшаяся перед глазами картина заставила его остановиться. Мгновение спустя сердце забилось так, словно вот-вот выскочит из груди.
Глава 6
17 апреля 510 года до н. э
Ионическое море сверкало под утренним солнцем.
Вернувшись с утренней прогулки, Пифагор остановился у входа в общину рядом со статуей Гермеса. Опершись рукой на постамент, он смотрел на север, на полоску между морем и берегом.
«Завтра они вернутся», – размышлял он.
Клеоменид погиб три недели назад, и на душе у него по-прежнему было тяжело. Он с трудом принимал участие в мероприятиях общины. Его одаренный ученик был аристократом, и семья заказала тщательное расследование убийства, которое включало допрос всех членов сообщества, присутствовавших в ту роковую ночь.
Но ни единой зацепки так и не нашлось.
Поскольку родственники Клеоменида были посвящены в братство, Пифагор убедил их предоставить дальнейшее расследование ему самому.
«А в итоге я чувствую такую же растерянность, как в выборе преемника», – подумал Пифагор.
После смерти Клеоменида его достоинства в сравнении с остальными кандидатами стали еще более очевидны. Гиппокреонт, Орест и Аристомах по разным причинам не годились для занятия политикой. Дааруку не хватало преданности, а Эвандру требовалось еще несколько лет, чтобы созреть окончательно.
Философ глубоко вдохнул и бросил последний взгляд на северную дорогу.
«Боги, даруйте мне просветление», – взмолился он.
* * *
Акенон неподвижно смотрел перед собой.
Сцена казалась столь же изысканной, сколь и безобидной, если не считать одной пугающей детали.
Двор Главка украшали колонны, которые образовывали по краю широкую галерею. Две из них поддерживали фронтон, образуя портик, ведущий в более просторный двор, откуда можно было попасть к хозяйственным постройкам. К портику по другую сторону двора примыкал коридор, соединявший особняк с улицей. Это была его цель, которая вдруг показалась недостижимой.
В нескольких шагах от Акенона на пьедестале стояла статуя Аполлона в натуральную величину. Метрах в шести возвышался Дионис. Между ними, подобно сфинксу, охранявшему пирамиду, застыл Борей.
Гигантский раб стоял босиком, из одежды на нем была только набедренная повязка. Казалось, на утреннюю прохладу он попросту не обращает внимания. Он скрестил руки на широченной груди и закрыл глаза, словно дремал стоя.
Акенон оцепенел. Его мул стоял слева от него, понурив голову. Единственные признаки жизни во всем доме подавали за его спиной животные, запертые в конюшне.
Медленно и как можно более незаметно он сделал несколько шагов, пока не оказался по другую сторону от мула. Это была хорошая идея: теперь мул находился между ним и гигантом, который минувшей ночью раздавил человека, как яичную скорлупу.
Что здесь делает Борей? Возможно, Главк поручил ему вернуть серебро. А может, гигант следовал указаниям собственной воли. Акенон подумал об Эшдеке, могущественном карфагенском друге, одно лишь имя которого должно было его защитить… Перед людьми, но не перед зверями. Он сделал шаг к выходу, не отрывая взгляда от гиганта. Тот не шевельнулся. Затаив дыхание, он продолжал медленно следовать вперед. Если Борей внезапно нападет, он сумеет выскочить на улицу, даже если ему придется бросить мула и мешок с наградой. Со временем попытается вернуть их через Эшдека.
Он был всего в двух шагах от коридора, ведущего наружу. В этот момент Борей открыл глаза и впился в него напряженным взглядом.
На лице чудовища мелькнула улыбка.
Глава 7
17 апреля 510 года до н. э
Звуки ударов не проникали в сознание Александра. Молодой солдат из личной охраны Главка с горечью вспоминал минувшую ночь. Он был одним из стражников, дежуривших у дверей зала, присматривая за тем, чтобы ни одна муха не вылетела наружу, пока его господин выводит на чистую воду несчастного Фессала.
«А все из-за Акенона, проклятого египтянина», – с досадой подумал Александр.
Сколько раз они с Фессалом играли в кости! Он был хороший парень, спокойный, приветливый, всегда с улыбкой на устах. Александр никогда не забудет его ужасную смерть.
Стук повторился, Александр подошел к двустворчатой наружной двери. Напарник остался у внутренних дверей, с той стороны коридора.
Через металлический глазок он увидел снаружи женщину лет тридцати. За ней стояли двое мужчин, с виду безобидные. Все трое одеты в простые белые туники, без пряжек и других украшений, и ни один, казалось, не имел при себе оружия. Александр откинул засов и открыл одну из створок.
– Это жилище Главка? – незнакомка заговорила первая, опередив Александра.
«Любопытно, кто эта женщина, которая ведет себя как мужчина?» – немного обиженно подумал про себя охранник.
– А кто спрашивает? – резко спросил он.
– Я Ариадна из Кротона. Мы ищем Акенона. Уверена, что найдем его здесь.
«Проклятый египтянин». Александр почувствовал, как злоба обжигает живот, и сжал рукоять копья.
Он обратил на женщину враждебный взгляд. Возникло желание ответить грубо, а то и вовсе буркнуть, что Акенона у них нет; впрочем, он успел убедиться в том, египтянин был гостем, высоко ценимым господином. А значит, следовало проглотить обиду.
– Попрошу, чтобы его вызвали, – нехотя сказал он.
И захлопнул дверь перед носом у Ариадны. Это было единственное удовольствие, которое он мог себе позволить, по крайней мере, на данный момент.
Ариадна улыбнулась. «Не похоже, что Акенон успел завести себе здесь друзей», – подумала она. Было бы любопытно с ним познакомиться. Она повернулась, отошла от дверей и стала ждать вместе со своими спутниками.
Она с удивлением отметила, что волнуется. До этого момента она считала само собой разумеющимся, что египтянин ответит согласием, на самом же деле никаких гарантий не было.
«Пусть Аполлон сделает так, что он примет наше приглашение», – взмолилась она.
Сложила руки на груди и машинально уставилась на дверь.
* * *
Борей и Акенон молча смотрели друг на друга. Солнце отвесно падало на кожу фракийского гиганта, подчеркивая ее красноватый оттенок.
Они стояли неподвижно, и время будто бы замерло.
Наконец Акенон потянул поводья и повел мула к выходу. Он не отрываясь смотрел на Борея, но краем глаза заметил, что дверь закрыта. Придется стучать и дожидаться, пока откроют.
Мул шагнул вперед. Звук копыт, казалось, разбудил Борея, и тот сжал свои огромные кулаки. Акенон почувствовал, как кровь стынет в жилах, и незаметно ухватился за рукоять сабли.
