Бахрам осторожно разжал ее пальцы и забрал разбитый браслет.
– Послушай, Ширинбай, отпусти меня в последний раз, и по возвращении я все тебе расскажу. Ты поймешь, почему это было так необходимо.
– Когда ты вернешься? А вдруг… – Она смолкла, не в силах закончить фразу.
– Моя мать всегда говорила: молитвы жены не бывают напрасны. Уверься, что и твои зря не пропадут.
Каким я стану?
Вопрос этот мучил не только А-Фатта и Нила, но всякого посетителя толкучего рынка в квартале Чулия-Кампунг, где проживали сингапурские матросы, кули и мелочные торговцы. В этом квартале, одном из беднейших в новоиспеченном городе, на пятачке, зажатом между густыми джунглями и топкими болотами, скопище бамбуковых лачуг и халуп из подручных материалов выросло как грибы после дождя.
Рынок устраивали на лугу возле притока реки Сингапур. Дорога к нему тонула в грязи, и посему большинство покупателей и торговцев добирались сюда по воде. Обитатели малайских и китайских кварталов прибывали в проа и нанятых джонках, а матросы и ласкары с кораблей – в ярко раскрашенных баржах, груженных тем, что они надеялись продать или обменять: связанные в «личное время» свитера, грубо стачанные шершавые робы, дождевики и бушлаты, позаимствованные из рундуков утонувших товарищей.
Нил и А-Фатт были среди тех, кто, изрядно намучившись на почти безлюдной дороге, притопал пешком, и вид внезапно открывшегося шумного сборища на берегу притока в кайме мангровых деревьев их ошеломил. Здешняя атмосфера напоминала ту, что царит на обычных рынках и ярмарках: и тут сновали разносчики, лоточники, торговцы сластями и мясным и охотники за женским полом, но ряды с одеждой были главной изюминой, ради которой все сюда и приезжали.
Матросы и ласкары называли толкучку «ворди-маркет» – видимо, потому, что некогда здесь торговали варди, военной формой. Сей товар был в ходу и поныне: на свете вряд ли сыскалось бы другое такое место, где можно обменять гренадерский кивер на малахай монгола, а каску пехотинца на шаровары зуава. Однако рынок не ограничивался воинским ассортиментом и за двадцать лет своего существования стал широко известен не только в Сингапуре, но и далеко за его пределами. На Пакайан Пасар, Барахолке, как называли рынок на окрестных островах и мысах, можно было купить и продать все что угодно: от папуасского чехла на пенис до сулу[20 - Сулу – мужская и женская юбка сродни килту, традиционная одежда на Фиджи.], от бенгальского сари до филиппинских штанов. Возможно, зажиточные гости острова предпочитали делать покупки в европейских и китайских магазинах на Торговой площади, но для людей, ограниченных в средствах, обладателей тощих кошельков или вовсе неимущих, приготовивших для обмена рыбу или дичь, рынок, не отмеченный на городском плане и не значившийся в уличном реестре, был желанным местом. Ибо где еще женщина сможет обменять кхмерский сампот[21 - Сампот – мужская и женская юбка, традиционная одежда Камбоджи.] на билаанскую[22 - Билаан (горные люди) – народность на Филиппинах.] кофту? Где еще рыбак махнет саронг на куртку или соломенную островерхую шляпу на балийский уденг[23 - Уденг – мужской головной убор сродни чалме.]? Куда еще можно прийти лишь в набедренной повязке, но уйти в корсете из китового уса и шелковых туфлях?
Часть гардероба поставляли поиздержавшиеся паломники, миссионеры, солдаты и транзитные путешественники. Однако много товару прибывало из дальних уголков и представляло собою добычу грабителей и пиратов, ибо они, бороздившие воды Индийского океана, прекрасно знали, что Барахолка – лучшее место для сбыта краденого. Здесь, как нигде, покупателю стоило внимательно рассматривать товар, поскольку многие вещи были отмечены пятнами крови, пулевыми дырками, ножевыми порезами и прочими неприглядными дефектами. Особого внимания требовали роскошные наряды – расшитые золотой нитью халаты и балахоны, ибо многие из них были взяты из склепов и захоронений и при ближайшем рассмотрении оказывались изъеденными могильными червями. Однако риск здешних сделок окупался с лихвой: где еще за треуголку и нагрудную бляху дезертир мог получить костюм-тройку английского сукна? Ясно, что подобное не могло продолжаться вечно, но пока что Барахолка существовала, и все ее считали благом, ниспосланным с небес.
О толкучем рынке Нил узнал от лодочника-индуса, проживавшего в Чулия-Кампунге. Информация была очень кстати, поскольку друзья ходили в том, что удалось раздобыть по дороге – штаны, жилетки и заношенные саронги. Эта потрепанная одежда привлекала бы к ним ненужное внимание, но предложения городских магазинов были им не по средствам.
Барахолка стала идеальным решением проблемы. Первым делом друзья купили холщовые мешки, которые постепенно заполняли, проходя по рядам и торгуясь на смеси языков. Нил приобрел европейский сюртук, широкие и узкие брюки, отрез муслина и вязки для тюрбана, несколько легких хлопчатобумажных курт. Покупки А-Фатта были столь же эклектичны: пальто, сорочки и бриджи, черная и белая блузы, пара китайских халатов.
Они направились к обувному ряду, и тут вдруг прогремел голос, перекрывший рыночный гомон:
– Мать твою за ногу!.. Фредди!
А-Фатт сильно побледнел, но не оглянулся и подтолкнул Нила – мол, не останавливаемся. Через пару шагов он прошептал:
– Смотри-гляди, кто это. Какой вид.
Глянув через плечо, Нил увидел поспешавшего за ними пузатого человека в шляпе и безупречной европейской одежде; на очень смуглом лице его сверкали белки глаз навыкате, в руках он держал свертки купленной одежды.
– Ну что?
Ответить Нил не успел, ибо вновь прогремел тот же голос:
– Фредди, стой, черт тебя побери! Это же я, Вико!
Краем рта А-Фатт прошептал:
– Ступай вперед. Говорить после.
Нил кивнул и, не сбавляя шага, отошел подальше, а затем из-под укрытия стоек с одеждой стал наблюдать за незнакомцем и А-Фаттом.
Даже издали было понятно, что первый о чем-то упрашивает, а второй отказывает наотрез. Но потом А-Фатт вроде как уступил, и толстяк, облегченно вздохнув, его обнял и побежал к причалу, где стояла изящная корабельная шлюпка.
– Кто это был? – спросил Нил, дождавшись друга.
– Вико, отцовский управляющий. Я о нем рассказывать, помнишь?
– Чего он хотел?
– Говорить, отец болеть. Сильно желать меня видеть. Очень звать.
– Ты согласился?
– Да. Я идти на корабль. Вечером. За мной прислать лодка, – в своей отрывистой манере проговорил А-Фатт.
Сам не зная почему, Нил встревожился.
– Надо бы это обсудить, – сказал он. – Как ты объяснишь отцу, где ты был все это время?
– Никак. Скажу, поступить на корабль и уплыть из Китай. Три года в море.
– А если он проведает, что ты был в Индии? Узнает о тюремном сроке и прочем?
– Невозможно. Никак. После Кантона я все время менять имя. В тюрьме меня держать, настоящее имя не знать. Не доказать.
– А что потом? Вдруг он захочет, чтобы ты остался с ним?
А-Фатт покачал головой.
– Нет. Не захочет. Очень бояться, что старшая жена узнает. Про меня.
Порой он выказывал почти сверхъестественную проницательность. Вот и сейчас А-Фатт обнял друга за плечи и спросил:
– А ты бояться я оставлю тебя одного, да? Не тревожься. Ты мой друг, верно? Я не бросать тебя на чужбине.
Вечером, когда А-Фатт уехал на «Анахиту», Нил дожидался его на лодке-кухне. Прошло довольно много времени, он уже сомневался, что друг нынче вернется, а потом досадливо подумал: с какой стати я решил, что мое будущее зависит от встречи А-Фатта с отцом? Если пути наши разойдутся, что ж, я и один как-нибудь проживу. Нил перебрался в «домик» на корме, где провел предыдущие ночи, и почти мгновенно уснул.
Ночью встав по нужде, он увидел яркую луну, зависшую над рекой. Справив дело, Нил уже хотел вернуться ко сну, но вдруг на носу лодки различил два силуэта.
Сна как не бывало. Вглядевшись, в этих фигурах, привалившихся к борту, Нил узнал своего друга и хозяйку лодки.
– А-Фатт?
Ответом ему было приглушенное мычание. Подавшись вперед, Нил разглядел, что друг его в руке баюкает трубку.
– Чем ты занят?
– Курю.
– Опий?
А-Фатт медленно запрокинул голову; на освещенном луною лице его, бледном, но отнюдь не сонном, застыло незнакомое выражение покоя и мечтательности.
– Да, опий, – тихо сказал он. – Вико угостить.
– Осторожнее, ты знаешь, как он на тебя действует.
А-Фатт пожал плечами:
– Ты меня застукать. Но сегодня есть причина.
– Какая?
– Отец кое-что рассказать.
– Что?
После долгой паузы А-Фатт ответил:
– Мама умереть.
Нил ахнул, а на лице А-Фатта не дрогнул ни один мускул, голос его был бесстрастен.
– Как это случилось?
– Отец говорить, наверное, грабители. – А-Фатт опять пожал плечами и промолвил, как будто подводя черту: – Нет толку говорить.
– Погоди, нельзя так оборвать разговор. Что еще сказал отец?
Голос А-Фатта стал глуше, он как будто доносился из глубокого колодца:
– Отец очень обрадоваться. Все время плакать. Говорить, сильно беспокоиться обо мне.
– А ты был рад его увидеть?
И снова А-Фатт пожал плечами, но промолчал.
– А еще что? Он сказал, что тебе делать дальше?
– Отец думать, мне лучше ехать к сестре в Малакку. После Кантона он давать мне деньги начать свое дело. Надо ждать три-четыре месяц.
А-Фатт как будто уплывал куда-то, и Нил понял, что больше ничего не добьется.
– Ладно, давай-ка спать, – сказал он. – Утром поговорим.
Нил шагнул на корму, но А-Фатт его окликнул:
– Постой! Для тебя тоже есть новость.
– Какая?
– Хочешь работать у отца?
Отсутствующий взгляд и застывшее лицо подали мысль, что друг просто заговаривается.
– О чем ты?
– Отцу надо секретарь – писать-читать бумаги. Старый секретарь умереть. Я сказать, я знаю, кто годится на такую службу. В тюрьме ты писал письма, да? Ты владеешь английский, хиндустани и прочее, верно?
– Да, но…
Нил схватился за голову и подсел к другу. Бахрама Моди он знал только со слов А-Фатта, и рассказы эти давали немалый повод для опасений. Порой он вспоминал собственного отца, старого заминдара Расхали, с которым тоже виделся нечасто, ибо и тот больше времени проводил с любовницами, нежели в семье. Всякая редкая встреча с отцом требовала усиленной подготовки к ней и порождала большое волнение, но, представ перед родителем, Нил терял дар речи, охваченный странной смесью страха, злости и ослиного упрямства. При мысли о встрече с Бахрамом все это накатило вновь.
Но как хорошо было бы получить работу и прекратить существование беглеца.
– Отец хотеть встретиться завтра, – сказал А-Фатт.
– Завтра? Так скоро?
– Да.
– Что ты рассказал обо мне?
– Мы случайно встретиться здесь, в Сингапур. Я знаю только, что раньше ты работать секретарь. Отец звать тебя завтра. Говорить о работе.
– Но, понимаешь… – Нил не мог подобрать слов, однако А-Фатт, похоже, угадал, что его тревожит.
– Он тебе понравится. Отец всем нравится. Некоторые говорят, он великий человек. Много видеть, многих знать, много изведать. Он не как я, поверь. А я не как он. – А-Фатт усмехнулся. – Лишь порой я – как отец.
– Когда?
А-Фатт приподнял трубку:
– Видишь? Когда курю, я становлюсь как отец. Великий человек, которого все любят.
5
Лишь за неделю до прихода в Китай Полетт узнала, что помимо драгоценной коллекции растений «Редрут» везет еще и «живописный сад» – собрание ботанических иллюстраций.
