Затем наступили часы ожидания, в течение которых она переходила из гостиной на крыльцо, в то время как общественное мнение менялось, как флюгер. Сильный ливень в одиннадцать часов, очевидно, погасил энтузиазм юных леди, которые должны были приехать в двенадцать, потому что никто так и не приехал, а в два часа истомлённое семейство село за стол под палящими лучами солнца, чтобы съесть скоропортящиеся праздничные кушанья, чтобы они не пропали.
«Насчёт сегодняшней погоды можно не сомневаться, они обязательно приедут, так что мы должны поторопиться и быть готовыми к их визиту», – сказала Эми, когда солнце разбудило её на следующее утро. Она говорила бодрым голосом, но в глубине души сожалела, что разрешила девушкам приехать во вторник, потому что её интерес к этой затее угасал с той же скоростью, как её торт терял свежесть.
«Я не смог раздобыть омаров, так что сегодня вам придется обойтись без салата», – сказал мистер Марч, войдя через полчаса в дом с выражением тихого отчаяния на лице.
«Тогда заменим их курицей, жёсткое мясо не повлияет на вкус салата», – посоветовала миссис Марч.
«Ханна на минуту оставила курицу на кухонном столе, и котята добрались до неё. Я очень сожалею, Эми», – добавила Бет, которая всё ещё была покровительницей кошек.
«Тогда омар просто необходим, потому что одного языка недостаточно», – решительно заявила Эми.
«Может, я слетаю в город и потребую, чтобы мне его продали?» – спросила Джо с великодушием мученицы.
«Ты же вернёшься домой, держа его под мышкой, без всякой обёртки, просто мне назло. Я сама поеду», – ответила Эми, которая уже начала терять терпение.
Накинув плотную вуаль и вооружившись изящной дорожной корзинкой, она удалилась, надеясь, что утренняя свежесть успокоит её смятенные чувства и подготовит к напряжённому дню. Не без некоторой задержки, но предмет её вожделения был добыт, как и бутылочка с соусом, чтобы предотвратить дальнейшую потерю времени на его приготовление дома, и она поехала обратно, вполне довольная своей предусмотрительностью.
Поскольку в омнибусе был ещё только один пассажир – сонная пожилая дама, Эми сунула в карман свою вуаль и коротала скучную дорогу, пытаясь сообразить, куда же делись все её деньги. Она была так занята своей картой расходов, исписанной упрямыми цифрами, что не заметила нового пассажира, который вскочил в экипаж на ходу, пока мужской голос не произнёс: «Доброе утро, мисс Марч», и, подняв глаза, она увидела одного из самых элегантных друзей Лори по колледжу. Горячо надеясь, что он выйдет раньше её, Эми не обращала никакого внимания на корзину у своих ног и, про себя поздравив себя с тем, что на ней новое дорожное платье, ответила на приветствие молодого человека с присущей ей учтивостью и оживлённостью.
Они разговорились, так как Эми вскоре избавилась от причины своего беспокойства, узнав, что джентльмен выйдет первым, и она как раз что-то говорила в особо возвышенной манере, когда старая леди поднялась с места. Ковыляя к выходу, она споткнулась, опрокинула корзинку и – о ужас! – омар во всём своём до неприличия крупном размере и великолепии предстал высокородному взору Тюдора.
«Клянусь Юпитером, она забыла здесь свой обед!» – воскликнул ничего не подозревающий юноша, тростью заталкивая алое чудовище на место и готовясь подать корзину выходившей старой леди.
«Пожалуйста, не надо… это… это моё», – пробормотала Эми, лицо которой стало почти таким же красным, как её добыча.
«О, в самом деле, прошу прощения. Он необыкновенно хорош, не правда ли?» – сказал Тюдор с большим присутствием духа и выражая сдержанный интерес, что делало честь его воспитанию.
Эми быстро взяла себя в руки, смело поставила корзину на сиденье и со смехом спросила: «А вам не хотелось бы отведать салата, в который мы собираемся его добавить, и повидаться с очаровательными юными леди, которые будут его есть?»
Вот это было настоящее проявление чувства такта, ибо она затронула две главные мужские слабости. Омара мгновенно окружил ореол приятных воспоминаний, и любопытство, вызванное упоминанием «очаровательных юных леди» отвлекло молодого человека от случившегося только что забавного происшествия.
«Наверное, он потом будет смеяться и шутить над этим с Лори, но я об этом не узнаю, что меня очень утешает», – подумала Эми, когда Тюдор раскланялся и вышел.
Она не стала упоминать об этой встрече дома (хотя обнаружила, что из-за падения корзинки её новое платье сильно пострадало от разводов соуса, появившихся на подоле её платья), занявшись приготовлениями, которые теперь казались ещё более утомительными, чем прежде, и в двенадцать часов всё было готово. Чувствуя, что соседи интересуются её передвижениями, она желала стереть воспоминания о вчерашнем провале грандиозным успехом сегодняшнего дня, поэтому заказала «шерри-бум» и уехала в город встречать и сопровождать гостей на банкет.
«Слышится шум колёс, они едут! Пожалуй, выйду на крыльцо, чтобы их встретить. Это будет выглядеть гостеприимно, а я хочу, чтобы бедняжка хорошо провела время после всех этих хлопот», – сказала миссис Марч, выполняя сказанное. Но одного взгляда на улицу было достаточно, чтобы она отступила назад с неописуемым выражением лица, так как, совершенно затерявшись в большом экипаже, внутри сидели только Эми и ещё одна молодая леди.
«Беги, Бет, и помоги Ханне убрать со стола половину приборов. Было бы слишком нелепо выставить обед на двенадцать персон всего лишь перед одной гостьей», – воскликнула Джо, в спешке спускаясь на нижний этаж, слишком взволнованная, даже чтобы остановиться и рассмеяться над сложившейся ситуацией.
Вошла Эми, совершенно спокойная и восхитительно радушная к единственной девушке, которая сдержала своё обещание. Остальные члены семьи, будучи людьми артистичными, тоже хорошо отыграли свои роли, и мисс Элиот нашла их весьма весёлой компанией, так как никто из них не был в состоянии полностью сдержать охватившее всех веселье. Когда переделанный для одной гостьи обед, ко всеобщей радости, был съеден, состоялось посещение студии и сада, а также воодушевлённое обсуждение искусства, после чего Эми заказала двухместную коляску (а не элегантный «шерри-бум», увы) и спокойно возила подругу по окрестностям до заката, пока «вечеринка не закончилась».
Когда она вошла в дом, выглядя очень усталой, но как всегда невозмутимой, она заметила, что все следы неудачного праздника исчезли, за исключением подозрительной морщинки в уголках рта Джо.
«Погода сегодня была чудесной – вполне подходящая для поездки, дорогая», – сказала мама тактично, словно приехали все двенадцать приглашённых гостей.
«Мисс Элиот очень милая девушка и, кажется, осталась довольна», – заметила Бет с необычайной теплотой.
«Не могла бы ты со мной поделиться своим тортом? Мне он действительно понадобится, у меня так много гостей, а сама я не сумею приготовить такой вкусный торт, как у тебя», – серьёзно сказала Мэг.
«Возьми его целиком. Я здесь единственная, кто любит сладкое, и он заплесневеет раньше, чем я успею с ним справиться», – ответила Эми, со вздохом подумав о том, какую щедрую сумму она потратила ради такого финала.
«Жаль, Лори здесь нет, он бы нам помог», – начала было Джо, когда они во второй раз за два дня приступили к поеданию мороженого и салата.
Предостерегающий взгляд матери остановил дальнейшие высказывания, и вся семья ела в героическом молчании, пока мистер Марч деликатно не заметил: «Салат был одним из любимых блюд у древних, и Эвелин…» Тут общий взрыв хохота прервал «историю салатов», к великому удивлению учёного джентльмена.
«Сложи всё в корзинку и отправь Хюммелям. Немцы любят такую стряпню. Меня уже тошнит от одного вида всего этого, и вы не обязаны умирать от обжорства только потому, что я была такой дурой», – воскликнула Эми, вытирая слёзы.
«Я думала, что умру, когда увидела, как вы, две девочки, с грохотом катитесь в этом, как бишь его, наподобие двух маленьких зёрнышек в огромной ореховой скорлупе, а мама-то ожидала встретить целую толпу», – вздохнула Джо, изрядно устав от смеха.
«Мне очень жаль, дорогая, что ты разочарована, но мы сделали всё возможное, чтобы ты осталась довольна», – сказала миссис Марч тоном, полным материнского сочувствия.
«Я довольна. Я выполнила задуманное, и не виновата, что всё пошло не так. Эта мысль меня утешает, – сказала Эми с лёгкой дрожью в голосе. – Я очень благодарна вам всем за помощь, и ещё больше буду благодарна, если вы не будете упоминать об этом хотя бы месяц».
В течение нескольких месяцев никто и не упоминал об этом случае, но слово «творческий праздник» всегда вызывало всеобщую улыбку, а подарком Лори на день рождения Эми был крошечный коралловый брелок в виде омара для цепочки её карманных часов.
Глава 4. Уроки литературы
Фортуна внезапно улыбнулась Джо и бросила на её пути счастливое пенни. Не то чтобы это было золотое пенни, но я сомневаюсь, что даже полмиллиона долларов принесли бы ей больше настоящего счастья, чем та скромная сумма, которая досталась ей литературным трудом. Каждые несколько недель она запиралась в своей комнате, надевала «костюм для бумагомарания» и «падала в водоворот», как она выражалась, когда писала свой роман, вкладывая в него всё сердце и душу, потому что не могла успокоиться, пока не допишет его. Её «костюм для бумагомарания» состоял из чёрного шерстяного передника, о который она могла вытирать перо, когда захочет, и украшенной забавным красным бантом шапочки из того же материала, под которую она убирала волосы, когда палубы были расчищены, и она готова была пуститься в плавание. Эта шапочка служила маяком для любопытных глаз членов её семьи, которые в эти периоды держались от писательницы подальше, лишь изредка просовывая головы к ней в комнату, чтобы с интересом спросить: «Ну, как, Джо, гений разгорелся?» Они даже не всегда решались задавать этот вопрос, лишь наблюдая за положением шапочки и делая соответствующие выводы. Если этот выразительный предмет одежды был низко надвинут на лоб, это говорило о том, что идёт процесс тяжёлой работы, в волнительные моменты он был дерзко сдвинут набок, а когда отчаяние переполняло автора, она решительно срывала шапочку и швыряла её на пол. В такие моменты незваный гость молча удалялся, и только тогда, когда красный бантик вновь задорно возвышался над челом гения, можно было осмелиться обратиться к Джо. Она ни в коем случае не считала себя гениальной, но когда её обуревал писательский порыв, она полностью и самозабвенно отдавалась ему и вела счастливую жизнь, забывая о потребностях, заботах или плохой погоде, спокойно и благополучно пребывая в своём воображаемом мире, полном друзей, почти как настоящих, которые были дороги ей не меньше, чем живые люди. Сон покидал её, еда оставалась нетронутой, день и ночь были слишком коротки, чтобы можно было успеть насладиться счастьем, которое переполняло её только в такие моменты и делало эти часы достойными того, чтобы жить, даже если они не приносили никаких иных плодов. Божественное вдохновение обычно длилось неделю или две, а затем она выходила из своего «водоворота» голодная, сонная, сердитая или угрюмая.
Она как раз приходила в себя после одного из таких приступов, когда её уговорили сопроводить мисс Крокер на лекцию, и в обмен на свою добродетель она была вознаграждена новой идеей. Это была лекция открытого курса о египетских пирамидах, и Джо весьма удивил выбор подобной темы для такой аудитории, но она согласилась допустить, что, возможно, будет побеждено какое-то великое социальное зло или какая-то великая потребность будет удовлетворена, если раскрыть славу фараонов перед публикой, занятой мыслями о ценах на уголь и муку и посвящавшей свои жизни попыткам решить более сложные вопросы, чем загадка Сфинкса.
Они пришли на лекцию раньше времени, и, пока мисс Крокер вязала пятку чулка, Джо развлекалась, разглядывая лица людей, сидевших с ними на одной скамье. Слева от неё расположились две матроны с массивными лбами и соответствующими шляпками, обсуждавшие права женщин и плетение кружев. Чуть дальше сидела пара скромных влюблённых, бесхитростно державшихся за руки; мрачная старая дева, поедавшая мятные леденцы из бумажного пакетика, и пожилой джентльмен, решивший вздремнуть перед лекцией под жёлтым носовым платком. Единственным соседом справа от неё был парень прилежного вида, поглощённый чтением газеты.
Это была иллюстрированная газета, и Джо рассматривала ближайшую к ней иллюстрацию, от нечего делать задаваясь вопросом, какое случайное стечение обстоятельств могло свести вместе ради мелодраматической картинки индейца в полном боевом облачении, падающего в пропасть с волком, вцепившимся ему в горло, двух разъярённых молодых джентльменов с неестественно маленькими ногами и выпученными глазами, которые кололи друг друга ножами, и женщину с растрёпанными волосами и широко раскрытым ртом, спасающуюся бегством на заднем плане изображения. Прервав чтение, чтобы перевернуть страницу, парень заметил, что Джо смотрит на него, и с мальчишеским добродушием предложил половину своей газеты, спросив прямо: «Хотите почитать? Сюжет отличный!»
Джо с улыбкой приняла предложение, потому что так и не переросла своей симпатии к молодым парням, и вскоре оказалась вовлечённой в традиционный лабиринт любви, тайн и убийств, поскольку история принадлежала к тому роду развлекательной литературы, в которой разыгрываются страсти, и когда у автора не хватает изобретательности, грандиозная катастрофа очищает сцену от одной половины personae dramatis[13 - Действующих лиц (лат.)], оставляя другую половину ликовать по поводу гибели первой.
«Великолепно, да?» – спросил паренёк, когда она пробежала глазами последний абзац своей части истории.
«Я думаю, мы с вами могли бы написать рассказ не хуже этого, если бы попытались», – снова повернулась к молодому человеку Джо, умиляясь его восхищению этим литературным мусором.
«Я бы считал себя счастливчиком, если бы мог так писать. Говорят, она неплохо зарабатывает на таких историях. И он указал на имя автора – миссис «С. Л. Э. Н. Г. Нортбери[14 - Отсылка к Эмме Дороти Элизе Невитт Саутворт (1819–1899), самой читаемой американской писательнице XIX века.]» под заголовком рассказа.
«Вы её знаете?» – спросила Джо с внезапно возникшим интересом.
«Нет, но я читал все её произведения и знаю одного парня, который работает в конторе, где печатается эта газета».
«Вы сказали, она неплохо зарабатывает на подобных историях?» – И Джо с большим уважением посмотрела на взволнованную группу людей на иллюстрации и густую россыпь восклицательных знаков, которые украшали страницу.
«Ещё бы! Она точно знает, что нравится людям, и ей хорошо платят за то, что она пишет».
Но тут началась лекция, хотя Джо почти ничего не слышала из неё, потому что, пока профессор Сэндс разглагольствовал о Бельцони[15 - Джованни Баттиста Бельцони (1778–1823) – итальянский путешественник и авантюрист, увлекавшийся культурой Древнего Египта и впервые систематически описавший ее памятники.], Хеопсе, скарабее и иероглифах, она тайком переписала адрес редакции и смело решила поучаствовать в конкурсе на сенсационный рассказ за приз в сто долларов, о котором было объявлено в одном из разделов газеты. К тому времени, когда лекция закончилась и публика проснулась, Джо сколотила себе неплохое состояние (уже не первое, построенное на бумаге) и уже была глубоко погружена в сочинение своего рассказа и не могла решить, должна ли дуэль состояться до побега или после убийства.
Дома она ничего не рассказала о своей затее, но на следующий день приступила к работе, вызвав большую обеспокоенность матери, которая всегда выглядела немного озабоченной, когда «гений разгорался». Джо никогда раньше не пыталась писать в таком стиле, довольствуясь вполне невинными любовными рассказами для «Распростертого Орла». Теперь ей пригодились её опыт и беспорядочное чтение, давшие ей некоторое представление о том, что именно создаёт драматический эффект, и снабдившие её сюжетом, нужным стилем языка и костюмами. Её рассказ был полон безрассудства и отчаяния, насколько позволяло её ограниченное знакомство с этими душевными волнениями, и, избрав местом действия Лиссабон, она закончила своё произведение землетрясением[16 - 1 ноября 1755 года землетрясение, сменившееся цунами и пожарами, практически стерло Лиссабон с лица земли.], в качестве поражающей воображение и вполне подходящей развязки. Рукопись была тайно отправлена в редакцию и сопровождалась запиской, скромно сообщавшей, что, если рассказ не получит премии, на которую автор вряд ли осмеливался рассчитывать, Джо будет очень рада получить любую сумму, которой мог быть достоин её рассказ.
Шесть недель – долгий срок для ожидающего, и ещё более долгий срок для девушки, которая вынуждена хранить секрет, но Джо справилась и с тем, и с другим, и, едва она начала терять всякую надежду когда-либо снова увидеть свою рукопись, как пришло письмо, от которого у неё перехватило дух, потому что, когда она открыла конверт, ей на колени упал чек на сто долларов. С минуту она смотрела на него, как на змею, потом прочитала письмо и заплакала. Если бы доброжелательный джентльмен, написавший эту любезную записку, мог знать, какое безмерное счастье он принёс ближнему, я думаю, он посвятил бы свои часы досуга, если бы они у него были, только этому занятию, потому что для Джо это письмо обладало большей ценностью, чем деньги, ведь оно обнадёживало, и после многих лет усилий было так приятно обнаружить, что она хоть чему-то научилась, пусть даже только умению писать сенсационные рассказы.
Редко можно увидеть более гордую молодую женщину, чем она, когда, взяв себя в руки, Джо взбудоражила всю семью, представ перед всеми с письмом в одной руке и чеком в другой и объявив, что она выиграла приз. Конечно, после этого было большое торжество, и когда эта история появилась в газете, все прочитали и похвалили её, хотя потом отец сказал, что язык хорош, любовная линия оригинальна и душевна, а трагедия довольно увлекательна, но, покачав головой, он добавил со свойственной ему непрактичностью:
«Ты вполне можешь написать что-нибудь получше, Джо. Стремись к самому высокому и не думай о деньгах».
«А я считаю, что деньги – лучшая часть всего этого. Что ты будешь делать с таким богатством?» – спросила Эми, благоговейно глядя на волшебный листок бумаги.
«Отправлю Бет с мамой на море на месяц или два», – не задумываясь, ответила Джо.
После долгих обсуждений они всё-таки отправились к морю, и хотя Бет вернулась домой не такой пухлой и румяной, как хотелось бы, ей стало гораздо лучше, а миссис Марч заявила, что чувствует себя на десять лет моложе. Так что Джо была довольна вложением своих призовых денег и принялась за работу с приподнятым настроением, стремясь заработать побольше таких восхитительных чеков. В тот год она заработала несколько таких чеков и начала чувствовать, что обладает значительной властью в семье, потому что волшебство пера превратило её «чепуху» в блага для всей семьи. «Дочь герцога» оплатила счет мясника, «Призрачная Рука» расстелила новый ковер, а «Проклятие Ковентри» оказалось благословением для семейства Марч, обеспечив его бакалейными продуктами и платьями.
Богатство, безусловно, самая желанная вещь, но и бедность имеет свою солнечную сторону, и одно из приятных свойств невзгод – это подлинное удовлетворение, которое может доставить усердная работа ума или рук, и именно нужда вселяет вдохновение, которому мы обязаны половиной мудрых, прекрасных и полезных мирских благ. Джо наслаждалась вкусом этого удовлетворения и перестала завидовать более богатым девушкам, находя большое утешение в том, что она может обеспечить свои потребности и не должна просить ни у кого ни гроша.
Её рассказы не привлекли большого внимания публики, но своего читателя они нашли, и, воодушевлённая этим, она решила сделать ещё один смелый шаг к славе и богатству. Переписав свой роман в четвёртый раз, прочитав его всем своим близким друзьям и предложив его со страхом и трепетом трём издателям, она, наконец, сбыла его с рук с условием, что сократит его на треть и уберёт все те части, которыми особенно восхищалась.
«Теперь я должна либо отправить его обратно в свою жестяную жаровню, чтобы он там заплесневел, либо мне придётся самой оплатить печать, либо нарезать его на мелкие кусочки, приспособив к требованиям покупателей, и получить за него столько, сколько смогу. Слава – это очень хорошо, но наличные деньги мне больше пригодятся, поэтому я хочу узнать ваше мнение по этому важному вопросу», – сказала Джо, созвав семейный совет.
«Не порти свою книгу, девочка моя, в ней заложено больше, чем ты осознаёшь, и идея хорошо продумана. Пусть он полежит и дозреет», – таков был совет её отца, и он сам делал то, что проповедовал, терпеливо ожидая тридцать лет, пока созреют плоды его собственных трудов, и не спешил пожинать их даже сейчас, когда они стали сладкими и сочными.
«Мне кажется, Джо извлечет больше пользы, если примет участие в испытании, чем если будет ждать, – сказала миссис Марч. – Критика – лучшая проверка такой работы, потому что она покажет ей как неожиданные достоинства, так и недостатки, и поможет ей в следующий раз написать что-то получше. Мы слишком пристрастны, но похвала и порицание со стороны могут оказаться полезными, даже если она выручит не так много денег».
«Да, – сказала Джо, нахмурив брови, – в том-то и дело. Я так долго возилась с этим романом, что действительно не знаю, хорош он, плох или посредственен. Мне очень поможет, если спокойные, беспристрастные люди взглянут на него и скажут мне, что они о нём думают».
«Ты всё испортишь, если сделаешь то, что сказал издатель, потому что самое интересное в романе – это мысли, а не действия персонажей, и всё запутается, если ты не будешь давать объяснений по ходу дела», – сказала Мэг, которая твёрдо верила, что эта книга была самым замечательным романом, когда-либо написанным.
«Но мистер Аллен пишет: “Опустите объяснения, сделайте их краткими и драматичными, пусть персонажи сами расскажут историю”», – перебила Джо, обращаясь к записке издателя.
«Делай, как он говорит. Он знает, что можно продать, а мы – нет. Сделай хорошую, популярную книгу и получишь столько денег, сколько возможно. Мало-помалу, когда у тебя будет имя, ты сможешь позволить себе отступать от темы и включить в свои романы философов и метафизиков», – сказала Эми, которая придерживалась сугубо практического взгляда на дело.
«Ну, – сказала Джо со смехом, – если мои герои «философы и метафизики», то это не моя вина, потому что я ничего не знаю о таких вещах кроме того, что иногда слышу от отца. Если некоторые из его мудрых идей вплетаются в мой роман, тем лучше для меня. Ну, Бет, а ты что скажешь?»
«Мне бы так хотелось, чтобы его напечатали поскорее», – вот и всё, что сказала Бет и улыбнулась. Однако на последнем слове она невольно сделала особый акцент, а задумчивый взгляд её глаз, которые никогда не теряли своего по-детски искреннего выражения, заставил Джо на минуту похолодеть от ощущения надвигавшейся беды и решить «поскорее» пуститься в своё рискованное предприятие.
Итак, со спартанской решительностью юная писательница положила своего первенца на стол, и искромсала его так безжалостно, как какая-нибудь людоедка. В надежде всем угодить, она следовала каждому совету и, как старик и осёл в басне[17 - Басня «Отец, сын и осел», приписываемая Эзопу.], в итоге так и не смогла угодить никому.
Её отцу понравилась метафизическая струя, которая неожиданно для самого автора проникла в роман, так что этой струе было позволено остаться, хотя у Джо имелись сомнения на этот счёт. Её мать считала описания слишком подробными. Поэтому они были удалены, как и многие связующие звенья в романе. Мэг хвалила драматические сцены, поэтому Джо ещё больше сгустила краски, чтобы угодить ей, а Эми в свою очередь возражала против комедии, и с самыми лучшими намерениями Джо убрала весёлые сцены, которые вносили разнообразие в мрачную тональность повествования. Затем, чтобы довершить разрушение, она сократила роман на треть и доверчиво отправила бедный коротенький роман, как ощипанную малиновку, в большой, неспокойный мир, чтобы попытать свою судьбу.
Что ж, роман напечатали, и Джо получила за него триста долларов, а также множество похвал и упрёков – и того и другого намного больше, чем она ожидала, что повергло её в некоторое замешательство, и ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя после этого.
«Вы говорили, мама, что критика будет мне полезна. Но чем она может помочь, если всё настолько противоречиво, что я не могу понять, написала ли я многообещающую книгу или нарушила все десять заповедей?» – воскликнула бедная Джо, перебирая ворох рецензий, чтение которых наполняло её то гордостью и радостью, то гневом и ужасом. «Вот один критик пишет: «Изумительная книга, которая полна правды, красоты и искренности.
Всё в ней свежо, безупречно и высоконравственно», – продолжала озадаченная писательница. А второй пишет так: «Теоретическая база книги слабая; роман полон порочных фантазий, спиритуалистических идей и неестественных персонажей». Но ведь у меня не было никакой «теоретической базы», я не верю в спиритуализм и брала своих персонажей из жизни, я не понимаю, как этот критик может оказаться прав. Третий отмечает: «Это один из лучших американских романов, выходивших в течение многих лет». (Я же знаю, что это не так.) А следующий утверждает, что «Хотя роман оригинальный и написан очень убедительно и проникновенно, эта книга опасна». Но она не такая! Одни высмеивают роман, другие превозносят его достоинства, и почти все настаивают на том, что у меня была глубокая теория, которую я хотела изложить, хотя я написала роман только ради собственного удовольствия и денег. Жаль, что я не напечатала его целиком, или лучше вообще не отдавала бы в печать, потому что я терпеть не могу, когда обо мне судят превратно».
Её семья и друзья великодушно подбадривали и поддерживали её. И всё же это было непростое время для чувствительной, жизнерадостной Джо, желавшей сделать как лучше, и, по всей видимости, добившейся обратного результата. Но это пошло ей на пользу, потому что те, чьё мнение имело реальную ценность, дали ей критику, что служит лучшим уроком для автора, и когда минуло чувство обиды, она могла посмеяться над своей бедной книжечкой, но всё ещё верила в неё, чувствуя себя мудрее и сильнее после перенесённых ударов.
«Это меня не убьёт, ведь я не гениальна, как Китс[18 - Джон Китс (1795–1821) – английский поэт-романтик.], – твёрдо сказала она, – и, в конце концов, это я сыграла с ними шутку, потому что части книги, взятые прямо из реальной жизни, осуждаются как невозможные и абсурдные, а сцены, которые я выдумала из своей собственной глупой головы, объявляют «очаровательно естественными, нежными и правдивыми». Так что я утешу себя этим, а когда буду готова, снова поднимусь на ноги и попробую ещё раз».
Глава 5. Опыты домоводства
Как и большинство других молодых женщин, Мэг начала свою замужнюю жизнь с решимости стать образцовой домохозяйкой. Джон должен обрести рай в доме, он должен всегда видеть улыбающееся лицо жены, должен великолепно питаться каждый день и никогда не думать о потерянной пуговице. Она вкладывала в работу по дому столько любви, энергии и бодрости, что не могла не преуспеть, несмотря на некоторые препятствия. Ее домашний рай не был безмятежным, потому что маленькая женщина хлопотала, слишком стремилась угодить мужу и суетилась, как истинная Марта[19 - Персонаж романа Вальтера Скотта «Роб Рой».], обременённая множеством забот. Иногда она слишком уставала, чтобы даже улыбнуться, у Джона начиналось расстройство желудка после перемен изысканных блюд, и он неблагодарно требовал простой еды. Что касается пуговиц, то она вскоре стала удивляться, куда они исчезают, качать головой из-за беспечности мужчин и грозить мужу, что заставит его пришивать их самому, и посмотрит, справятся с этим его неуклюжие нетерпеливые пальцы лучше, чем её.
Они были очень счастливы, даже после того, как обнаружили, что они не могут жить лишь любовью. Джон не считал, что Мэг стала менее красивой, даже когда она улыбалась ему из-за привычного кофейника. Мэг не пропускала ни одного романтичного ежедневного расставания, когда муж вслед за поцелуем нежно спрашивал её: «Не прислать ли мне телятины или баранины, чтобы ты приготовила ужин, дорогая?» Их домик перестал быть разукрашенной беседкой, но стал просто домом, и молодые вскоре почувствовали, что эта перемена к лучшему. Сначала они играли в домашнее хозяйство и радовались, как дети. Затем Джон решительно окунулся с головой в работу, чувствуя на своих плечах бремя главы семьи, а Мэг убрала свои батистовые платья в шкаф, надев большой фартук, и принялась за работу, как уже было сказано, скорее с большей энергией, чем с осмотрительностью.
Во время своего приступа кулинарной мании она изучила «Книгу рецептов» миссис Корнелиус от корки до корки, как будто это был задачник по математике, решая задачи с терпением и осторожностью. Иногда они приглашали Марчей, чтобы те помогли им съесть слишком обильные удавшиеся блюда, или втайне отправляли Лотти с порциями неудавшихся кушаний к юным Хюммелям, которые должны были скрыть неудачу от посторонних глаз в своих желудках, вполне пригодных для этой цели. Вечер, проведённый с Джоном, склонившимся над своими бухгалтерскими книгами, обычно приводил к временному затишью в кулинарном энтузиазме, за ним следовал приступ бережливости, во время которого беднягу кормили хлебным пудингом, тушёным рагу с овощами и чуть тёплым кофе, что испытывало его терпение, хотя он переносил это с похвальной стойкостью. Однако ещё до того, как была найдена золотая середина, Мэг включила в свой домашний обиход то, без чего молодые пары редко обходятся в течение длительного времени, – семейную ссору.
Воспылав желанием по-хозяйски наполнить свою кладовую домашним заготовками, она взялась за приготовление желе из собственной смородины. Джону было дано указание заказать домой дюжину или две маленьких горшочков и сахара сверх обычного количества, так как смородина в их садике созрела и должна была быть немедленно обработана. Поскольку Джон был твёрдо убеждён, что его «жёнушке» всё было по плечу, и, естественно, гордился её мастерством, он решил сделать ей приятное и заготовить единственный созревший у них урожай в самом приятном виде для употребления зимой. Дома появились четыре дюжины очаровательных горшочков, полбочки сахара и маленький мальчик, чтобы помочь ей собрать смородину. Убрав свои красивые волосы под чепчик, обнажив до локтей руки и надев клетчатый фартук, который выглядел кокетливо, несмотря на то, что доходил ей до горла, молодая хозяйка принялась за работу, не сомневаясь в успехе – разве она не видела сотни раз, как это делала Ханна? Поначалу её поразило количество горшочков, но Джон так любил желе, а милые баночки так мило смотрелись бы на верхней полке кладовой, что Мэг решила заполнить их все и потратить целый день, собирая ягоды, кипятя, процеживая и хлопоча над своим желе. Она старалась изо всех сил, она сверялась с книгой рецептов миссис Корнелиус, она ломала голову, вспоминая, как бы поступила Ханна с тем, что Мэг не довела до конца, она снова кипятила, снова добавляла сахар и убавляла огонь, но это ужасное варево никак не застывало в «желе».
Ей очень хотелось броситься домой к маме, как она была, в фартуке, и попросить о помощи, но они с Джоном договорились, что никогда никому не будут досаждать своими личными заботами, переживаниями или ссорами. Они смеялись над этим последним словом, как будто сама идея, которую оно обозначало, была нелепой, но они решили держать своё слово, и всякий раз, когда можно было обойтись без посторонней помощи, они так и поступали, и никто не вмешивался в их жизнь, потому что так посоветовала миссис Марч. Итак, Мэг в одиночестве билась с неподатливым сладким варевом весь тот жаркий летний день, а в пять часов вечера села посреди перевёрнутой вверх дном кухни, заломила свои измазанные вареньем руки, вскрикнула и заплакала.
Тогда, в первые дни своей замужней жизни, она часто говорила: «Мой муж всегда будет волен пригласить домой друга, когда пожелает. Я должна быть всегда готова к этому. Не будет никакой суеты, ссор, неловкости, а будет убранный дом, весёлая жена и хороший обед. Джон, дорогой, тебе не нужно спрашивать у меня разрешения, приглашай, кого захочешь, и будь уверен, что я окажу гостеприимство».
Это было очаровательно, разумеется! Джон прямо-таки светился от гордости, услышав эти слова от неё, и почувствовал, какое это счастье – иметь такую замечательную жену. Но, хотя время от времени у них бывали гости, их приход никогда не был нежданным, и у Мэг до сих пор не было возможности отличиться. Так всегда бывает в этой юдоли слёз, это неизбежность, которой мы можем только удивляться, сожалеть об этом и переносить, как можем.
Если бы Джон не забыл о желе, с его стороны действительно было бы непростительно выбрать именно этот день из всех дней в году, чтобы неожиданно привести друга домой на ужин. Похвалив себя за то, что утром были заказаны прекрасные продукты, будучи уверенным в том, что их вот-вот приготовят, и предвкушая, какой великолепный эффект он произведёт, когда его хорошенькая жена выбежит ему навстречу, он сопроводил друга в своё жилище с неудержимым удовлетворением молодого хозяина и мужа.
Но этот мир полон разочарований, как обнаружил Джон, приблизившись к «Голубятне». Обычно гостеприимно открытая входная дверь сегодня была не только закрыта, но и заперта, и ступени украшала грязь, не убранная со вчерашнего дня. Окна гостиной были закрыты, шторы опущены и на веранде не было его хорошенькой жены в белом платье, занятой шитьём, с умопомрачительным бантиком в волосах, и хозяйка дома с блеском в глазах и застенчивой улыбкой не приветствовала своего гостя. Ничего подобного не наблюдалось, потому что не видно было ни одной живой души, кроме спавшего под кустами мальчика, испачканного соком ягод, словно кровью.
«Боюсь, что-то случилось. Пройди в сад, Скотт, а я пока поищу миссис Брук», – сказал Джон, встревоженный тишиной и безлюдьем.
Он обежал вокруг дома, следуя за резким запахом жжёного сахара, и мистер Скотт со странным видом пошёл за ним. Он осторожно остановился в отдалении, когда Брук скрылся в доме, но со своего места он мог хорошо видеть и слышать всё происходящее, и, будучи холостяком, предвкушал грядущую семейную сцену.
На кухне царили беспорядок и отчаяние. Желе переливалось из одного горшочка в другой, стекало на пол и бойко подгорало на плите. Лотти с тевтонским хладнокровием невозмутимо ела хлеб со смородиновым сиропом, потому что желе оставалось безнадёжно жидким, в то время как миссис Брук, уткнувшись в свой фартук, сидела на кухне, горько всхлипывая.
«Моя дорогая девочка, что произошло?» – воскликнул Джон, врываясь в комнату, ошеломлённый видом обожжённых рук, известием о неожиданном происшествии и втайне ужасаясь при мысли о госте в саду.
«О, Джон, я так устала, мне жарко, я злюсь и волнуюсь! Я занималась этим до полного изнеможения. Помоги же мне, или я умру!» – и измученная хозяйка бросилась ему на грудь, оказывая ему сладкий приём во всех смыслах этого слова, потому что и её передник и пол были «окроплены» вареньем, словно перенеся обряд крещения.
«Что тебя так расстроило, дорогая? Случилось что-нибудь ужасное?» – спросил встревоженный Джон, нежно целуя маленький чепчик, который съехал набок с макушки.
«Да», – в отчаянии всхлипнула Мэг.
«Тогда рассказывай быстрее. Не плачь. Я могу вынести всё, что угодно, только не слёзы. Выкладывай, любовь моя».
«Же… Желе не загустевает, и я не знаю, что делать!»
Джон Брук расхохотался над этим так, как впоследствии никогда не осмеливался, и насмешливый Скотт невольно улыбнулся, услышав этот искренний раскат смеха, который явился последней каплей горя, переполнившего бедняжку Мэг.
«И только-то? Выбрось это в окно и забудь. Я куплю тебе кварты желе, если захочешь, но, ради Бога, не устраивай истерику, потому что я привёл с собой Джека Скотта поужинать и…»
Джон не успел продолжить, потому что Мэг оттолкнула его и рухнула в кресло, трагически сложив руки, и тоном, в котором смешались негодование, упрёк и смятение, произнесла:
«Человек пришёл на ужин, а в доме беспорядок! Джон Брук, как ты мог так поступить?»
«Тише, он в саду! У меня из головы выскочило это злосчастное желе, но теперь ничего не исправишь», – сказал Джон, с тревогой оглядываясь вокруг.
