Игриво поглядывая на Токаря, Нина провела кончиком языка по своим белоснежным зубам. Потянулась к магнитоле. Переключила подряд несколько песен. Ненадолго задержалась на одной, затем переключила еще раз и остановилась.
«Kar-ma-po-lice», – затянул Том Йорк, когда Нина коснулась губами уха Токаря и прошептала:
– Эта песня сносит мне крышу, милый.
Глава 10
Она провела языком по его уху. Легонько прикусила мочку. Опустилась ниже. Поцеловала шею. Медленно задрала его футболку. Когда Нина дотронулась губами до его соска, Токарь на секунду потерял управление. Машину дернуло в сторону. Это развеселило Нину. Хихикнув, она опустилась еще ниже. Поцеловала живот. Двумя пальцами оттянула резинку его спортивных штанов. Через трусы провела языком по набухшему члену.
Когда она это сделала, Токарь внезапно изменился в лице. Глаза полыхнули гневом. Медленно, как бы нехотя, сползла блаженная улыбка. Сквозь зубы он процедил:
– Ты че собралась делать?
Нина вскинула на него глаза.
– А как ты думаешь? – она облизнула губы. – Не отвлекайся. Я хочу сделать тебе приятно.
В тишину пустынной трассы ворвался визг стираемой об асфальт резины. Машина пошла юзом, оставляя позади себя черные полосы от шин. И еще не до конца остановился джип, еще скрипел всем своим корпусом, словно возмущенный таким с ним обращением, как Токарь выскочил из него, пулей оббежал капот и распахнул дверь со стороны ошарашенной Нины.
– Пошла на хуй отсюда!
– Ты что?
– Я сказал, вали!
Он схватил Нину за руку и рывком буквально выбросил ее из машины. Нина упала на землю.
– Да что с тобой?! Что… что я сделала?!
Она неловко поднялась на ноги. Из разодранного об щебенку локтя сочилась кровь. По щекам текли слезы. Смешиваясь с тушью, они оставляли на лице черные полоски.
«В таком виде она еще прекраснее», – машинально подметил Токарь и чуть ли не взвыл от отчаяния.
Он замахнулся, хотел ударить ее по лицу.
Но Нина даже не шелохнулась, все так же продолжая смотреть на него блестящими от слез глазами. И в глазах этих Токарь не увидел ни упрека, ни страха. Как и в прошлый раз, в них отражалась лишь преданная покорность.
Токарь опустил руку. И уже без злобы, но голосом человека, который очень хотел бы, но не в силах ничего изменить, тихо выдавил:
– Ах ты сосалка чертова.
Открыв багажник, Токарь вытащил дорожную сумку девушки и швырнул ей под ноги.
Босиком, с растрепанными волосами, беспомощно опустив руки вдоль тела, Нина стояла и растерянно переводила взгляд со своей сумки на Токаря и обратно.
– Я… я не понимаю… это, должно быть, травка. Успокойся, хороший мой, это травка. Скоро пройдет.
Она подошла к Токарю и попыталась его обнять.
– Успокойся, прошу тебя.
– Убери свои поганые лапы! – отпихнув ее, заорал Токарь.
Нина споткнулась о свою сумку и снова упала. Ее светлая одежда посерела от пыли. Саднил содранный локоть, но она не обращала на это никакого внимания. Даже не пытаясь подняться на ноги, она смотрела на Токаря снизу вверх полными слез и непонимания глазами. А он продолжал выкидывать ее вещи из машины. На обочину полетели кроссовки и сумочка. Потом Токарь прыгнул за руль, хлопнул дверцей, и «Патрол» сорвался с места.
И когда от машины осталась лишь крохотная точка на острие сужающейся вдали трассы, Нина перестала плакать. Она посмотрела на поцарапанный локоть, чертыхнулась и, цокнув языком, произнесла вслух:
– Какой ты у меня нервный, милый.
Уголки ее губ поползли вверх в глумливой улыбке.
Глава 11
Рядом с кроссовками валялись и ее сигареты. Они выпали из бокового кармашка сумочки. Нина подняла пачку, вставила в рот сигарету и довольно плюхнулась на спину, словно под ней была не щебенка, а душистая луговая трава или мягкая перина.
У нее было прекрасное настроение.
Впрочем, оно немного ухудшилось, когда Нина поняла, что у нее нет с собой зажигалки и, значит, закурить ей не удастся, пока не вернется Токарь. А в том, что он обязательно за ней вернется, она не сомневалась ни на секунду.
* * *
Эй! И все?! Токарь ПРОСТО уехал, а она ПРОСТО валялась на обочине?! Так не пойдет! Так не по правилам!!! Где же авторское пояснение происходящему? Где рефлексия Токаря? Ау, писатель! Как, по-твоему, те, кто читают это книгу, должны понять, что там только что за хренотень такая стряслась? Или ты думаешь, если подобная ситуация понятна нам с тобой, то она понятна и всем остальным? Ошибаешься. Надо обязательно объяснить.
О, а можно мне это сделать?! Ну пожалуйста! Пжалста-пжалста-пжалста-пжалста! Можно? Спасибо! Я быстренько.
Кхм-кхм, итак.
Конечно же, ни для кого из нас не секрет, что сколько на планете людей, столько и предрассудков. И из этих предрассудков отнюдь не самый редкий относится к оральному сексу. Кто-то элементарно им брезгует, для других засунуть свой член в чей-нибудь рот недопустимо по морально-этическим соображениям. Сколько людей, столько и взглядов на отсос. Я, например, всегда бежал прочь от пуританок-недотрог. Что с ними делать в постели, ума не приложу. Скучно с такими. Лучше уж подрочить.
Но как бы кто ни смотрел на сексуальные предпочтения других людей, в общем и целом все относятся к ним с известной долей толерантности. Каждый из нас имеет право распоряжаться своим телом по собственному усмотрению. И это нормально, так?
А вот и ни фига не так!
Есть и другая философия на этот счет.
Только не ищите в ней глубины. Ее там нет. Она простая, как рецепт жареной картошки.
Поцеловал ту, которая тебе только что отсосала, – все, собирай вещи, отныне ты пидор.
Не думаю, что смысл этого слова вам правильно понятен. В этих стенах у него куда более широкое значение. Пидором называют абсолютно любого человека, попавшего в гарем. Это принадлежность к классу. Один из синонимов петуха или обиженного.
Но лично я уверен, что нам больше подходит другое слово, которое лучше раскрывает суть нашего положения.
Раб.
Вы гениальный ученый? Лауреат Нобелевской премии? Бескорыстный миссионер, самоотверженно помогающий людям? Светило медицины, спасшее не одну сотню жизней? Талантливый писатель, выдающийся художник, музыкант, математик; вы вносите в этот мир частичку чего-то доброго, светлого, полезного, двигаете прогресс вперед или вы просто обычный человек, в жизни никому не сделавший зла? Все это неважно. Цена этому – ноль, если вы не отвечаете нормам поведения, принятым во вселенной Токаря. И он скорее отрежет себе руку, чем протянет ее вам. А если вдруг по какой-то причине вы окажетесь в его мире, будьте покойны: вы станете рабом.
Тебе слово, писатель.
* * *
Нина лежала на спине и смотрела в небо. Неприкуренную сигарету она держала во рту. Редкие рваные облака, похожие на клочья ваты, медленно плыли по небесному океану, и Нина глядела на их причудливые формы. Одно облако отдаленно напоминало абрис кита, и Нина вспомнила о Германе.
Он мог усмотреть этих огромных рыб даже в бесформенной кляксе.
Нина быстро отвернулась, но было уже поздно: прошлое вспыхнуло в ее памяти.
С тех пор, как не стало Германа, Нина старалась о нем не думать. Зачем люди, потеряв кого-то по-настоящему близкого, намеренно бередят свои души, просматривая старые фотоальбомы? Снова и снова прокручивая видеозаписи с умершим; изо всех сил стараются удержать в памяти их запах; не выбрасывают их одежду; не выкидывают их духи. Почему? Потому что «пока мы помним, они живы»?
Чушь. Бред. Мертвые всегда лишь мертвые. Удерживая их образы, мы сами себе причиняем муки.
Верящим в загробную жизнь проще. Они ждут воссоединения с любимыми в ином мире.
Черта с два. За горизонтом событий нас ждет черная дыра.
Абсолютное ничто.
Нельзя держать в памяти того, кого больше нет на этом свете. Нельзя, нельзя, НЕЛЬЗЯ!..
Конечно, можно. И, разумеется, нужно. Кого Нина пытается обмануть? Она просто лицемерка.
Она вытравляла Германа из своих воспоминаний не потому, что ей было больно «воскрешать» его этими воспоминаниями, а потому, что каждый раз, когда думала о нем, она видела перед собой тот ужас, через который ему пришлось пройти. Видела последние несколько лет его жизни, которые неминуемо вели Германа к гибели. Нина не могла быть с ним там рядом. Но она слишком хорошо знала Германа, чтобы представить себе его страдания во всех красках. И пережить их вместе с ним. За него. Вновь и вновь. Вновь и вновь.
Четыре года, как его нет. Нина старалась о нем не думать. И вот сейчас это чертово облако…
Нина затряслась всем телом. Из-за подступивших слез все вокруг стало размытым.
«У меня начинается истерика».
Она хлопнула глазами, и два ручейка быстро сбежали по ее щекам и подбородку. Нина решительно отогнала воспоминания. Облачный кит, утратив контуры, растворился. Теперь это снова была всего-навсего глыба из пара, плывущая по небу туда, куда направит ее ветер.
Мимо проезжали машины. Водители притормаживали и с любопытством смотрели на странную девушку. Нина не обращала на них никакого внимания. Наверняка были и те, кто подумал, что с ней произошло какое-нибудь несчастье, и хотел предложить свою помощь, но видя, как Нина, закинув ногу на ногу, беззаботно покачивает босой ступней, они принимали ее за сумасшедшую или алкоголичку и проезжали дальше.
Где-то совсем далеко послышались раскаты грома.
Летний дождь.
Она представила, как на ее раскаленную от жары кожу падают теплые капли, остужая тело и разум, смывая мысли о прошлом. О Германе.
Ей очень захотелось, чтобы сейчас пошел дождь.
На обочину съехал белый минивэн и остановился рядом с Ниной. Девушка скосила глаза на машину. Семья из четырех человек. За рулем мужчина средних лет. Немного полноват. В очках с толстыми стеклами, из-за чего слегка напоминал сову. Рядом с ним женщина. Очень ухоженная, хотя и не красавица. На заднем сиденье двое детей. Девочки. Старшей не больше шести. Другая совсем еще кроха лет трех. Прилепившись к окну, они с любопытством и легким испугом смотрели на Нину. Мужчина что-то сказал женщине, и та кивнула в знак согласия. Тогда он вышел из машины и подошел к странной девушке, лежащей на обочине.
– Извините, кхм, с вами все в порядке? Вам нужна помощь?
Нина приподнялась на локтях. Солнце слепило глаза, и она, поморщившись, поднесла ладонь ко лбу козырьком.
– Нет, спасибо. Все нормально. Я просто жду кое-кого.
В глазах мужчины читалась неподдельная забота.
Нина ладонью стерла слезы с подбородка. Спохватившись, мужчина полез в нагрудный карман и вытащил платок.
– Вот, пожалуйста.
Нина взяла платок. Когда она его развернула, чтобы убрать им поплывшую тушь, она увидела на нем странную вышивку. Мастерски выполненный портрет женщины, рядом с ним неровный овал с двумя точками и полоской с загнутыми вверх концами – лицо, вышитое ребенком, – и под ним уже совсем что-то бесформенное, несколько стежков, прямых и пересекающихся друг с другом.
– Это вышили мои жена с дочками, – пояснил мужчина, заметив, как Нина разглядывает платок. – У меня две дочки. Вон они, в машине.
Он нежно улыбнулся.
– Хех, как смогли.
Этот «семейный портрет» был выполнен с такой любовью, что у Нины защемило в груди.
Какая же это, должно быть, счастливая семья! С какой теплотой мужчина говорил о своих детях!
Семья…
Которой у нее теперь уже никогда не будет.
– Что с вами? Вам плохо? – с беспокойством спросил мужчина, увидев, как изменилось лицо Нины.
Его искреннее участие стало последней каплей. Нина вдруг испытала такую жалость к себе, что сдержать слезы была уже не в силах. Ее прорвало. Боль, которую она глушила (давила?) в себе четыре года, с момента смерти Германа, вырвалась наружу с полной силой, задавила ей горло.
Она снова откинулась на спину и закрыла лицо руками.
Мужчина, присев на корточки, осторожно дотронулся до ее плеча.
Дети в машине испуганно переглянулись.
– Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, – взволнованно говорил мужчина. – Давайте мы отвезем вас в больницу.
В это время к ним подбежала женщина.
– Что с ней, Рома? Что с вами?
Мужчина поднял на жену рассеянный взгляд.
