– Я не слышал, чтобы у вас были громкие дела этим летом.
– Жизнь-то не останавливается, приятель. И моя жизнь не вся состоит из сражений с полубогами и воюющими потусторонними народами, из отгадок разных тайн прежде, чем они меня успеют укокошить.
Томас выгнул бровь:
– Ну да, она состоит еще из плесенных демонов и зажигательных обезьяньих какашек?
– Что я могу сказать? Раз уж слово «магия» кончается на «ия», приходится и мне этим заниматься.
– Ясно. Эй, Гарри, можно спросить у вас еще кое-что?
– Полагаю, да.
– Вы правда спасли мир? Я имею в виду, спасали два последних года подряд?
Я пожал плечами:
– Вроде того.
– Говорят, вы укокошили принцессу фэйри и остановили войну между Летом и Зимой, – сказал Томас.
– По большей части я спасал собственную задницу. Просто так случилось, что мир тогда оказался примерно в том же месте.
– Да, такое в страшном сне не привидится, – кивнул Томас. – А эти жуткие парни-демоны в феврале?
Я покачал головой:
– Они выпустили на волю довольно жуткую заразу, но это продлилось недолго. Они надеялись, что все это разрастется в один славный апокалипсис. Понимали, что шансы невелики, но попытались все равно.
– Как в лотерее, – предположил Томас.
– Пожалуй, да, похоже. Этакая лотерея геноцида.
– И вы их остановили.
– Я помог сделать это и остался при этом в живых. Впрочем, хеппи-энда не вышло.
– Почему?
– Мне не заплатили. Ни за то дело, ни за другое. На горящем обезьяньем дерьме я зарабатываю больше. Это неправильно, но это так.
Томас усмехнулся и покачал головой:
– Все равно не понимаю.
– Чего?
– Зачем вы занимаетесь всем этим.
– Чем – этим?
Он поерзал на остатках водительского сиденья.
– Воплощением Одинокого Рейнджера. Всякий раз, когда вы ввязываетесь в какую-нибудь историю, вам квасят физиономию в кровь, а зарабатываете вы на этом столько, что едва сводите концы с концами. Живете в маленькой темной и холодной дыре. Один. У вас нет ни женщины, ни друзей, и ездите вы на этой помойной жестянке. Жалкая жизнь.
– Вы действительно так считаете? – спросил я.
– Говорю то, что вижу.
Я рассмеялся:
– А вы как думаете, зачем я этим занимаюсь?
Он пожал плечами:
– Все, на что хватает моей фантазии, – это что вы либо полны какой-то мазохистской, закоренелой ненависти к себе, либо просто с катушек съехали. Версию неслыханной тупости всерьез рассматривать не будем из уважения к вам.
Я продолжал улыбаться:
– Да вы меня совсем не знаете, Томас. Ни капельки.
– Мне кажется, это не так. Я видел вас в сложных обстоятельствах.
Я пожал плечами:
– Да, видели – и что? День или два из целого года? И как правило, когда что-нибудь вот-вот убьет меня, раскатав в труху.
– И что?
– А то, что в остальные триста шестьдесят три дня в году моя жизнь совсем другая, – сказал я. – Вам про меня почти ничего не известно. Моя жизнь не сводится к магическому мочилову или творческой пиромании по всему Чикаго.
– С последним не поспоришь. Я слышал, несколько месяцев назад вы еще и в Оклахому мотались. Что-то там связанное с торнадо и Национальной лабораторией по изучению ураганов.
– Так, оказывал мелкую услугу новой Летней Леди – преследовал одного неотесанного штормового сильфа. Пришлось помотаться там в этих багги, в которых охотятся за торнадо. Видели бы вы лицо водителя, когда до него дошло наконец, что как раз торнадо-то нас и преследует.
– Славная история, Гарри, но о чем это все говорит?
– Только о том, что вы не имеете ни малейшего представления об изрядной части моей жизни. Скажем, у меня есть друзья.
– Охотники за монстрами, оборотни и говорящий череп.
Я покачал головой:
– Не только. К тому же мне нравится мое жилье. Черт, да если уж на то пошло, мне нравится моя машина.
– Вам нравится эта… эта груда металлолома?
– Ну, внешне она, конечно, не слишком впечатляет, зато на нее можно положиться. Старая боевая кляча.
Томас снова поерзал на прикрывавшем пружины коврике.
– Знаете, вы просто вынуждаете меня всерьез задуматься о третьей причине. О неслыханной тупости.
Я пожал плечами:
– Мы с «жучком» умеем надирать задницы. В меру сил наших четырех цилиндров, но умеем.
Лицо у Томаса вдруг утратило всякое выражение.
– А что насчет Сьюзен?
Хотелось бы мне хранить вот такое бесстрастное выражение лица, когда я злюсь. Хотелось бы, но получается неважно.
– А при чем тут она?
– Вы за нее переживаете. Вы позволили ей стать частью вашей жизни. Она пострадала из-за вас. Она попала в лапы всякой дряни и едва не погибла. – Он смотрел прямо перед собой, на дорогу. – Как вы живете со всем этим?
Я начал было злиться, но взял себя в руки. Я покосился на профиль Томаса, высвеченный светофором, – он изо всех сил старался казаться бесстрастным, делая вид, будто его ничего не трогает. Из чего следовало: что-то трогает его, причем очень. Он думал о чем-то, чрезвычайно для него важном. И я догадывался о чем. О ком.
– А как Жюстина? – спросил я.
Лицо его совсем превратилось в маску.
– Это не важно.
– Ладно. Но все-таки – как Жюстина?
– Я вампир, Гарри. – Он произнес это ледяным голосом, однако не совсем уверенно. – Она моя подру… – Голос его чуть дрогнул, и он попытался скрыть это, слегка закашлявшись. – Она моя любовница. Пища. Вот как.
– А-а-а, – кивнул я. – Знаете, а мне она нравится. Еще с тех пор, как шантажом заставила меня помогать вам тогда, на маскараде у Бьянки. Это требует смелости.
– Угу, – буркнул он. – Это у нее есть.
– Вы с ней давно встречаетесь?
– Четыре года, – сказал Томас. – Почти пять.
– А еще кто-нибудь был за это время?
– Нет.
– «Макдоналдс», – произнес я.
Томас удивленно повернулся ко мне:
– Что?
– «Макдоналдс», – повторил я. – Я люблю перекусить в «Макдоналдсе». Но даже если бы я мог себе это позволить, я бы не стал пять лет подряд обедать только там.
– О чем это вы? – спросил Томас.
– Да яснее ясного – о чем. О том, что Жюстина для вас не только пища.
Он снова повернулся ко мне и долгое мгновение на меня смотрел. Выражение лица его сделалось совсем уже отстраненным, глаза – не по-человечески бесстрастными.
– Пища, – сказал он. – Что же еще?
– Почему это я вам не верю? – заявил я.
Томас все смотрел на меня, и взгляд его похолодел еще сильнее.
– Сменим тему. Вот прямо сейчас.
Я подумал и решил не искушать судьбу. Он так старался не выдать своих чувств, что я невооруженным глазом видел, сколько всего кипит в нем. Если он не желает говорить об этом, не стоит терзать его дальше.
Черт, если уж на то пошло, мне и не хотелось на него давить. Конечно, Томас – хитрозадый, скользкий тип, вызывающий у подавляющего большинства собеседников желание прикончить его. И раз у нас с ним столько общего, он против воли вызывает у меня некоторую симпатию. В общем, я не стал загонять его в угол.
С другой стороны, так недолго и забыть о том, кто он такой, а вот этого я себе позволить никак не могу. Томас – вампир Белой Коллегии. Они не пьют кровь. Они питаются эмоциями, чувствами, черпая с ними из своей жертвы жизненную энергию. Насколько хватает моих познаний, лучше всего для этого подходит секс; поговаривают, что их брат способен соблазнить даже святого. Я видел раз, как Томас начал кормиться, и то, что было в нем нечеловеческого, завладело им целиком. Оно превратило его в ледяное, прекрасное, белое, как мрамор, воплощение голода. Не самое, в общем, приятное воспоминание.
Конечно, Белые представляют собой куда менее значительную силу, нежели Красные, да и организованной агрессивности у них на порядок меньше. Нет у них и подавляющей, наводящей ужас энергии Черной Коллегии. Зато они лишены обычных, присущих остальным вампирам слабостей. Солнечный свет не представлял для Томаса никакой угрозы, и, насколько я мог судить, кресты и прочие священные символы тоже не особо его пугали. Однако же то, что из всех вампирских Коллегий они менее всего отличаются от людей, не делает Белых менее опасными. Собственно, на мой взгляд, в некотором роде они представляют собой куда более серьезную угрозу. Скажем, я хорошо знаю, что делать, когда какая-нибудь покрытая слизью сволочь из адских закоулков бросается мне в лицо. Не так просто оставаться начеку, имея дело с кем-то, столь похожим на меня самого.
Кстати, напомнил я себе, все идет к тому, чтобы я согласился помочь ему и взялся за работу так, словно Томас – обычный клиент. Возможно, это не самый умный поступок из всех, что я делал. Который вполне может привести к смертельно опасным последствиям.
Он снова замолчал. Я остывал после беготни, драки, воплей и всего такого, и в машине становилось до неуютного холодно. Я поднял стекло, отгородив салон от свежего осеннего воздуха.
– Ну, – произнес он наконец. – Так вы поможете мне?
Я вздохнул:
– Мне и в одной машине-то с вами не полагалось бы находиться. У меня и без того хватает проблем с Белым Советом.
– Ну и дела, чтобы ваши да вас не любили! Поплачьтесь мне в жилетку!
– Смейтесь, смейтесь, – буркнул я. – Как его зовут?
– Артуро Геноса. Он кинопродюсер. Основал новую компанию.
– Он-то сам подозревает что-нибудь такое?
– Вроде бы да. Он, вообще-то, нормальный, но здорово суеверен.
– Почему вам хотелось бы, чтобы он обратился ко мне?
– Ему нужна ваша помощь, Гарри. Если ему не помочь, сомневаюсь, что он доживет до следующей недели.
Я нахмурился:
– Энтропийные проклятия – дело опасное, даже когда они действуют узконаправленно. А тем более когда лупят наудачу, как эти. Пытаясь отразить их, я буду рисковать своей задницей.
