– Что ты в этом понимаешь? – огрызнулась Сильвия. – Ты же зубной врач.
– Врач есть врач, – парировала Шана.
– Вовсе нет, – возразила Сильвия.
– Вовсе да.
– Вовсе нет.
Майк нервно засмеялся, а доктор Берлин поднял руку.
Шана и Сильвия тотчас замолчали, и Бекка услышала тяжелый вздох – так мама вздыхала, когда сестры-подростки ссорились.
– Давайте лучше посмотрим, что в шкатулке, – вмешалась Бекка.
– Пусть мама откроет, – предложил доктор Берлин.
Миссис Берлин медленно подняла крышку, и все уставились на мешанину из фотографий и бумаг. Затем она принялась не спеша вынимать бумаги по одной, аккуратно раскладывая их на обеденном столе, пока стол не стал похож на лоскутное одеяло.
– Посмотрите на фотографию, – воскликнула Сильвия. – Разве это не Гемма?
– И все эти вырезки, – Шана ткнула красным наманикюренным ногтем в пожелтевший листок бумаги.
– Давайте начнем с этого конца, – доктор Берлин перевернул одну из фотографий. «Евка и я, 1945 год», – громко прочел он и пустил фотографию по кругу. Это был черно-белый снимок женщины в плохо сидящем ситцевом платье. На руках она держала девочку со светлыми косичками и огромными глазами.
– Это ты, мама? – спросила Бекка, показывая на девочку.
– Конечно, – улыбнулся отец. – У кого еще могут быть такие глазищи?
– Какое ужасное платье! – воскликнула Сильвия. – Просто мешок из-под муки.
– Тогда такие носили, – пробормотала миссис Берлин. – Но я никогда раньше не видела этой фотографии.
Бекка взяла следующий листок.
– Какая-то бумага, разрешающая въезд в страну. В Америку, – она оглядела всех сидящих за столом. – На имя Гитл Мандельштейн.
– Гитл? – переспросила Шана.
– Может, это и было настоящее имя Геммы, – предположил Хови.
– Никто никогда не называл ее Гитл, – сказала миссис Берлин. – Но я не знаю, откуда она, и не встречала никого, кто бы знал ее до моего рождения. Я думала, ее настоящее имя Женевьева.
– Вы не знаете настоящего имени своей матери? – изумился Майк.
– Я всегда думала, что меня назвали Евой, потому что ее звали Женевьева, – ответила миссис Берлин. – А потом она взяла себе другое имя – Аврора, так что мы были Аврора и Ева. Она шутила, что с нас все начинается – и день, и род человеческий.
– А я всегда думала, что Аврора – это из сказки, – сказала Сильвия.
– Из какой сказки? – недоуменно спросила Шана.
– Из «Принцессы Шиповничек», конечно. Принцесса Аврора, как у Диснея.
– Что-то слишком умно для меня, – вставил Хови.
– Все слишком… – начала Сильвия.
– Сильвия! – предупреждения доктора Берлина было достаточно. Он взял другую фотографию: – Что вы думаете об этой?
На фотографии паспортного формата был красивый молодой человек с высокими скулами и темными усиками.
– Брат Геммы?
– Она никогда не упоминала ни о каких братьях.
– Двоюродный брат? Друг?
– Твой отец, мама? – Бекка тихо высказала то, о чем все подумали.
– Не знаю. Она никогда не говорила ни о каком муже. И о семье вообще. Только о том, что все в замке заснули, а ее разбудил принц.
– Невроз навязчивых состояний, – вставил Хови.
– Рассуждай лучше о зубах, умник, – предупредила Сильвия.
Еще в шкатулке обнаружилось несколько газетных вырезок, несколько фотографий той же самой молодой женщины в компании столь же бедно одетых людей и маленький черный бархатный мешочек. Дрожащими пальцами миссис Берлин открыла мешочек, выудила оттуда мужское кольцо с большим темным камнем и передала его Бекке.
– Может, это кольцо нашего дедушки? – сказала Сильвия.
– Принца? – спросил Хови. – Или мистера Принца?
– Не думаю, что она… не уверена… но мне кажется, что она вообще не знала, кто мой отец. Была война. Все перевернулось вверх дном. Она просто сумела выбраться вовремя.
– Вовремя? – возразила Бекка. – Но, мама, посмотри на дату на въездной визе – 14 августа 1944 года. Она приехала сюда в самый разгар войны.
– Не может быть, – недоуменно посмотрела на дочь миссис Берлин.
– Может, Гемма вовсе не Гитл, – предположил Майк. – Вы же никогда не слышали, чтобы ее так называли.
– А зачем хранить чужую въездную визу? – спросил доктор Берлин.
Бекка поднесла кольцо к свету и прошептала:
– Мама, тут что-то написано внутри.
Доктор Берлин взял кольцо, пошел в кабинет и вернулся с увеличительным стеклом.
– Здесь три буквы и дата – «ЙМП 1928».
– Ни Гитл, ни Мандельштейн, – удовлетворенно произнес Майк.
– Это мужское кольцо, идиот. – В голосе Сильвии звучала неподдельная нежность. – «П» значит Принц.
– Что же это такое? – недоумевала Шана.
– Ответ знает только Гемма, – вздохнул доктор Берлин.
– А спрашивать теперь слишком поздно, – добавил Майк.
– Если только мы не верим в духов, – вставила Бекка. – А Бенджамин убеждал меня, что мы, евреи, в духов не верим.
– Невроз навязчивых состояний.
– Заткнись, Хови, – хором произнесли все три сестры.
Доктор Берлин положил кольцо рядом с фотографией молодой женщины с ребенком:
– Загадка, завернутая в тайну внутри головоломки.
– Это про Россию, – отозвалась Сильвия.
– Согласно Черчиллю, – добавила Шана.
– Мои умненькие девочки, – улыбнулся доктор Берлин.
– Я собираюсь все разгадать. – Бекка накрыла ладонью фотографию и кольцо. – И головоломку, и загадку, и тайну. Я собираюсь найти замок и принца и потребовать наше наследство. Эти фотографии, кольцо и все остальное мне помогут. Я обещала Гемме.
– Невроз навязчивых состояний, – снова повторил Хови.
На этот раз никто не обратил на него внимания.
Глава 5
У Бекки первый раз в жизни ночевала подружка, и Гемма пообещала рассказать им на ночь сказку.
– Она нам расскажет «Спящую красавицу», если попросим, – объяснила Бекка. – Она ее лучше всех рассказывает.
История с проклятьем напугала обеих девочек.
– Когда тебе исполнится семнадцать, – произносила Гемма слова злой феи, – мое проклятье обретет силу. Ты будешь лежать, и страшная мгла покроет весь замок, и все умрут. Ты тоже, принцесса.
Тут Гемма изобразила, как ужасно злая фея смеялась.
– Быстрее, Гемма, рассказывай дальше, – умоляла Бекка, почти целиком спрятавшись под одеяло вместе с прижавшейся к ней подружкой Ширли.
– А про веретено? И про иголку? – прошептала Ширли так, что от ее дыхания у Бекки зашевелились волосы и на шее стало горячо.
Бекка молча ткнула подружку локтем в бок.
– Но одна из добрых фей, – продолжала Гемма, – успела все-таки сказать свое пожелание: «Не все умрут. Некоторые просто уснут. И ты, принцесса, тоже».
Ширли сердито села на постели:
– Это все не так. Вы неправильно рассказываете.
Гемма улыбнулась.
– У нас дома рассказывают так, – заявила Бекка. – Если тебе не нравится, ты мне больше не лучшая подруга.
– Я хочу домой, – сказала Ширли. – Я плохо себя чувствую. У меня живот болит и в горле больно глотать.
Ее отвезли домой. Они с Беккой по-прежнему дружили в школе, но она больше никогда у них не ночевала. Бекка больше никогда ее не приглашала.
Глава 6
Тишину в доме нарушало лишь тиканье старых часов. Бекке никак не удавалось заснуть. Сначала ей казалось, что в комнате слишком жарко, и она решительно, почти королевским жестом отбросила одеяло. Пяти минут не прошло, как ей стало нестерпимо холодно, и она закуталась в два одеяла. После двух часов метаний, когда ее попеременно бросало то в зябкую дрожь, то в жаркий пот, она наконец сдалась и села. Электронные часы-будильник на столике возле кровати показывали без одной минуты два. Пока она смотрела, светящиеся цифры 1:59 сменились цифрами 2:00. Вздохнув, Бекка спустила ноги с кровати, нащупала тапочки и, уже на ходу завязывая пояс фланелевого халата, пошла вниз.
Она достала остатки шоколадного печенья из фарфоровой банки с голубым рисунком и побрела в гостиную. Пощелкала пультом телевизора. Пробежалась по всем тридцати шести кабельным каналам. Нашлись три эротических фильма, один из которых она уже видела, местные новости и погода – в Техасе дождь, в Фениксе жара. Через минуту, поймав себя на том, что тупо пялится на таблицу настройки, сердито выключила телевизор, хотя он, бедный, совершенно не заслуживал таких эмоций, и вернулась на кухню.
В банке завалялись три ванильных печеньица – ванильное печенье Бекка ненавидела, даже свежее, но все равно их съела.
Она зашла в столовую, зажгла свет. На столе, все так же в беспорядке, лежали рассыпанные бумажки. Бекка обошла стол, раздумывая, стоят ли старые фотографии, таинственные документы и газетные вырезки бессонной ночи.
– В последние дни Гемма была не в себе, – прошептала она. – Все это просто ерунда.
Казалось, что слова прозвучали с чужими интонациями. Больше похоже на Сильвию.
Бекка придвинула стул и села во главе стола. Через минуту она положила руку на крышку деревянной шкатулки и надавила, да так крепко, что на ладони остался четкий отпечаток вырезанной розы.
«Бесполезно, – подумала она, – бесполезно убеждать себя, что эти клочки бумаги не имеют никакого значения».
Ведь Гемма не зря прятала от них шкатулку, не зря взяла ее с собой в дом престарелых. Значит, это было важно. Гемма. Женевьева. Аврора. Гитл. Шиповничек. Кто знает?
Вдруг, словно наяву, Бекка услышала, как Гемма рассказывает сказку о Спящей красавице. Бабушкин голос заполнил комнату:
– Давным-давно, в стародавние времена, до всякого времени, но не в самое прекрасное время, в одной стране был замок… И королева легла в постель и родила девочку с рыжей, как огонь, копной волос.
