К шуму ветра и треску огня примешивается еще один звук.
Это плач Натали. У нее еще не прошел шок. По ее щекам катятся слезы. Я слизываю их, потому что обожаю этот вкус, потом отстраняюсь и наблюдаю за ней. Кажется, я уже описывала вам ее внешность, но для тех, кто, возможно, забыл, как она выглядит, я опишу вам мою служанку.
Натали – замечательный человек, которого я оценила по достоинству на опыте наших недавних приключений.
Начнем с того, что у нее довольно распространенный тип женской внешности, именуемый «брюнеткой»: черная шевелюра, белая кожа. На ней кроссовки, джинсы, белая хлопчатобумажная блузка. Груди маленькие, волосы стянуты красной резинкой.
Она довольно миниатюрна, у ее кожи и пота характерный запах, иногда она смахивает на испуганную мышку (в данный момент скорее на мышь в полнейшей панике).
– Перестаньте, Натали, не надо унывать. Мы остались в живых, а это главное. Пока мы живы, все еще возможно.
Она смахивает слезинку и пытается улыбнуться.
– Как насчет того, чтобы сделать кое-что полезное, Натали?
Она не понимает, на что я намекаю.
– Будьте так добры, почешите мне шею снизу вверх согнутым пальцем.
Она повинуется. К счастью, у нее ногти подходящей длины: они погружаются в мою шерсть, но не расчесывают мои раны. Я поощрительно урчу и при этом вспоминаю то, что знаю о своей служанке: жизнь у нее всегда была так себе.
Она жила в паре с мужчиной, неким Тома, убийцей моих детей (предлогом к убийству стало то, что им не удалось от них избавиться, повесив объявления в булочной с предложением взять котят!). Погибли все, за исключением Анжело, которому повезло родиться рыжим, этот окрас они сочли сочетающимся с расцветкой своего дивана. Но потом Натали взялась за ум. Общаясь со мной, она набралась решимости стать хозяйкой своей судьбы, обрести отвагу, боевитость, независимость. Благодаря мне она познакомилась с Романом Уэллсом – молодым ученым, страстно преданным делу сохранения всех познаний человеческой цивилизации.
Роман Уэллс – шатен в толстых очках, пахнущий древесиной. Когда ему становится страшно, от него пахнет грибами.
– Выше, – вынуждена я приказывать Натали. – Правее. Теперь ниже. Да, вот здесь. Еще. Чешите сильнее, пожалуйста. Ногтями, ногтями. Да, еще сильнее!
На мой взгляд, цель жизни Натали не вполне ясна. Послушать ее, так она не прочь вступить в любовную связь с каким-нибудь мужчиной – этих отношений ей вполне хватило бы. В этом плавании я изучила историю власти у людей, а также историю их эмоций. Странная штука – это человеческое понятие «Любовь с большой буквы».
Самое удивительное, Натали удалось меня убедить, что стоит испытать эту любовь на человеческий манер, сопровождаемую разными причудливыми ощущениями. В результате я тоже стала немного ревнивой, преисполнилась собственнических чувств в отношении моего самца, кота Пифагора. Могу вам гарантировать, что такой подход вовсе не способствует гармонии наших отношений.
– Еще ниже, служанка.
Натали чешет сильнее.
– Мне страшно, – признается она.
– А мне нет, – вру я.
– Не представляю, как мы из всего этого выпутаемся.
Я со вздохом заявляю:
– Все всегда рано или поздно устаканивается. Я… как это называется у вас, людей?.. – фаталистка.
Ревностнее, чем когда-либо, я пытаюсь ее отвлечь.
– Вот скажите, Натали, что еще я могу предпринять, чтобы «в максимальной степени приблизиться к людям» и достичь трех целей, которые я перед собой ставлю: 1) любовь, 2) юмор, 3) искусство?
– Чтение, – отвечает она мне, поразмыслив. – Ты должна овладеть единственной прочной культурой – книжной. Дальше письмо. Книга – средство закрепления твоей мысли. Тому, кто владеет книгой, подвластны время и пространство. Книга обеспечивает безграничное распространение мысли. Только книга дарует мысли бессмертие.
Моя мысль бессмертна?
Вообще-то, умудрившись остаться в живых, я стала еще серьезнее относиться к необходимости оставить после себя след.
– Хочу, чтобы вы написали мою биографию, я стану вам диктовать. Хочу, чтобы мой разум пережил гибель моей телесной оболочки.
– Мне очень жаль, Бастет, но мы это уже обсуждали. Мой ответ – нет.
– Почему же, служанка?
– Ты хочешь быть необыкновенной кошкой? Возомнила себя царицей? Научись писать, Бастет! Писать и диктовать – разные вещи. Ты должна самостоятельно все это записать, чтобы быть уверенной, что в точности выразила свою мысль.
– Насколько я знаю, Юлий Цезарь продиктовал «Галльскую войну» своим писцам.
Ее впечатляет этот ловкий аргумент, но потом она вспоминает, как много времени я посвятила изучению висящей у меня на шее Энциклопедии.
– У меня есть предложение получше: это то, что подтвердит законность твоих притязаний. Речь о космогонии.
– Это еще что такое?
– Учение. Основополагающий трактат о причинах существования мира в его реальном виде. Это будет эталон, твое объяснение всего сущего тем, кто задается вопросами о происхождении мира и о смысле жизни в нем.
– Вы считаете, что это лучше личного дневника?
– Это была бы своего рода кошачья Библия.
Эта перспектива повергает меня в задумчивость. Она продолжает:
– Ты объяснишь в ней давнее, забытое прошлое. Во всяком случае, изобретешь кошачью легенду. Предскажешь отдаленное будущее. Благодаря этому ты не просто станешь той, кем мечтаешь стать, – царицей. Бери выше! Ты превратишься в пророчицу! Ты подробно расскажешь, как стала той, кем стала, – по примеру Авраама, Моисея, Иисуса Христа…
Пророчица? Интересный вариант! Иногда моя представительница человечьей породы, даром что она – всего лишь человек, делает весьма изощренные предложения, под стать не человеческому, а кошачьему уму.
– Вы уверены, что пророчица лучше царицы?
– Быть царицей значит всего лишь царствовать. Царица командует на войне и повелевает. Продолжается это недолго. Другое дело пророчица: она продолжает распространять свою мысль даже после смерти. Она влияет на царей и цариц, приходящих после нее, самой силой своих идей. Быть пророчицей, – продолжает она, – это придавать смысл прошлому и выводить из этого будущее. Быть пророчицей – это иметь свое собственное, оригинальное представление о будущем. Думаю, ты на это способна, Бастет.
Никогда еще мне не делали комплиментов такой силы. От этого разговора я чувствую мощный прилив нежности к моей служанке. Может быть, мне следует сильнее ее любить. Может быть, она мне не просто служанка, а партнер по жизни, уж больно хороши ее советы. Пожалуй, к ней можно относиться как к равной мне.
– К счастью, Эсмеральда тебя спасла, – говорит она. – Ты ее поблагодарила?
Снова-здорово! Приспичило всем им, что ли, чтобы я унижалась перед этой кошкой? Одна фраза – и все пошло насмарку. В тот самый момент, когда я уже была готова отнестись к Натали с большим уважением, она жестоко меня разочаровала.
Я мяукаю, она слышит в своем наушнике перевод:
– Полагаю, вы не поняли, что произошло. Правда вот в чем: поскольку никто не поднимал якорь и крысы лезли и лезли на корабль по якорной цепи, я сознательно спрыгнула с верхушки мачты, чтобы посеять панику среди поднимающихся на борт крыс. С некоторых пор я умею плавать, поэтому я навязала им морской бой и задержала их. Мой маневр полностью удался, мне никто не был нужен. Эсмеральда плюхнулась в воду по собственной оплошности.
– Вот оно что! – удивляется Натали. – Я думала совсем по-другому.
– Рада, что истина восторжествовала. Никому не позволю ее искажать.
Когда я произношу эти слова, в моей голове оживают все диктаторы-лжецы (их история знакома мне по РЭОАЗ). Помнится, Карл VII оспаривал роль Жанны д’Арк в победе над англичанами, Робеспьер отрицал роль Дантона во Французской революции, Сталин – роль Троцкого в русской революции.
Одновременно я понимаю, что залог царствования – неблагодарность. Приходится беспрерывно выстраивать свою собственную версию прошлого в зависимости от текущих событий, чтобы создавать впечатление, будто все предусмотрено, все под контролем.
Так или иначе, я говорю себе, что Натали, вероятно, права. Мне надо написать «мою» Кошачью Библию, тогда я обрету ранг пророчицы.
Я показываю ей знаком, что она мне больше не нужна, и подхожу к Пифагору.
– Смерть наших соратников усиливает мое желание жить на всю катушку, – урчу я ему на ухо.
Я покачиваю бедрами, трясу хвостом, трепещу ресницами, потом прижимаюсь носом к его носу – примерно так, как делают, согласно моим наблюдениям, люди.
– Поцелуй меня! – властно произношу я.
Это и есть, по-моему, подлинный феминизм: проявлять свое желание, а не ждать первого шага от мужского пола.
Эту сдержанность еще называют глупым словечком «целомудрие».
Целомудрие – ловушка, изобретенная, должно быть, мужчинами, чтобы помешать женщинам выражать то, что они чувствуют, в то время как они сами что хотят, то и воротят, не испытывая никакого смущения.
Подражая людям, я целую его в рот (вообще-то это противно, но раз люди так делают, значит, это современно и должно понравиться Пифагору). Мы лижем друг другу язык. Потом я врезаюсь ему в бок, как будто толкаю, переплетаю наши хвосты так, чтобы получилось сначала сердечко, потом косичка.
Словом, прежде чем заняться Кошачьей Библией, я намерена продолжить свое исследование «любовных чувств на человеческий манер». Это приятное промедление позволит мне забыть всю жестокость прошедшего дня. Мне это нужно позарез.
Но вдруг, когда я уже готова к телесному слиянию с партнером, мое внимание привлекает нечто странное.
С крыши здания, высящегося на берегу, нам подают сигналы: повторяющиеся серии из трех вспышек света.
Эти сигналы мешают мне сосредоточиться. Я высвобождаюсь.
– Посмотри туда! – Я указываю на крышу здания, туда, где вспыхивает и гаснет свет.
Этим дело не ограничивается: во многих окнах здания горит свет. Завороженные костром на шлюпке, мы проявили невнимание к происходящему на Манхэттене.
– В этом здании остались люди! – подтверждает Роман Уэллс, приставивший к глазам бинокль. – Я даже вижу движущиеся за окнами тени.
– Как люди смогли выжить, когда вокруг столько крыс? – не верит Эсмеральда.
– Засели на верхних этажах, вот как! – восклицаю я по наитию. – Их спасением оказалась высота этих башен.
– Надо причалить, высадиться и соединиться с ними, – торопится с выводом Анжело, не знающий, что такое размышление.
– Сперва надо с ними поговорить, – предлагает более реалистичная Эсмеральда.
– Я могу туда слетать, – вызывается попугай Шампольон. – Напоминаю, что владею одним из человеческих языков – английским.
– У окон в зданиях такого рода двойное застекление, они не открываются, – возражает Роман. – Звук они тоже не пропускают. Увы, Шампольон, даже если ты станешь маячить за окнами, тебе останется только колотить клювом в стекло. Шансы вступить с ними в контакт близки к нулю.
– Все равно полечу, наверху должны быть люди, кто-то ведь мигает оттуда фонарем! Наверное, там терраса, они на ней. Я мигом, одно крыло там, другое здесь, – обещает птица и уже расправляет длинные белые крылья, чтобы взлететь.
– Шампольон прав, надо торопиться! Даешь вплавь! – кипятится Анжело.
Таков мой сынок во всей красе: вечно его посещают дурные идеи, причем в самый неподходящий момент.
– Нет, – решает Роман Уэллс, – лучше ответим на их сигналы отсюда.
Натали выпускает из ракетницы новый пылающий красный заряд, освещающий фасады Нью-Йорка.
Роман Уэллс хватает электрический фонарь и сигналит в ответ людям на крыше сериями из трех вспышек. Потом он меняет систему: три короткие вспышки, три длинные, три короткие, пауза.
После того как французский ученый проделывает все это снова, с крыши отвечают наоборот: сначала три длинных сигнала, потом три коротких и так далее.
– Это азбука Морзе, – объясняет Натали, – старинный способ связи на расстоянии при помощи огней или звуков. Данная последовательность означает SOS: «спасите наши души».
В очередной раз я впечатлена способностью людей решать проблемы связи на расстоянии. Азбука Морзе так азбука Морзе.
Обязательно справлюсь в своей РЭОАЗ об истории этой системы и о том, как она действует.
Люди на крыше здания выдают в ответ совершенно другую последовательность вспышек.
– А что это означает на вашем языке Морзе?
– Четыре буквы: С O M E, «придите» по-английски.
Роман мигает им в ответ.
– Что он им отвечает?
– Спрашивает, как подняться к ним наверх.
Световой диалог между зданием и «Последней надеждой» продолжается – а потом вдруг прерывается.
– Больше не хотят? – волнуюсь я.
– Говорят, что покажут, как к ним попасть.
Мы ждем.
Крепчающий ветер разгоняет облака, в чистом небе вовсю сияет полная луна, озаряющая все вокруг.
К кораблю подлетает и зависает над нами, жужжа и мелко вибрируя, листик клевера с четырьмя лепестками из флуоресцентного желтого пластика.
– Дрон! У них есть дроны! – радуется Натали.
С дрона свисают два троса.
Возобновляются сигналы Морзе, объясняющие, как надо действовать.
