Я едва не навернулась со ступенек от визга. К счастью, принадлежал он не Коулу и не Тюльпане. Голос казался смутно знакомым, но эхо мешало узнать его. Вспомнив о бедняжке, с которой Дарий развлекался, пока не развлекался со мной, я содрогнулась и все-таки отправилась на зов. Несчастная ведьма! Зная на собственной шкуре, какого это – жить в заточении, не ведая ни света, ни милосердия, – я не могла ей не помочь. Племя есть племя.
– Помоги мне! Пожалуйста!
Я закусила собственный кулак, чтобы не закричать, и шарахнулась в сторону, когда решетка рядом загрохотала. Даже не заметив в темноте еще одну камеру, я прищурилась, разглядывая круглое лицо с мелкими чертами, протиснувшееся между прутьями. С клубнем из обесцвеченных волос, отливающих зеленью, ведьма таращила на меня такие же зеленые глаза и часто дышала ртом. Она явно провела здесь по меньшей мере несколько недель: об этом говорило ее изодранное коричневое платье, когда-то бывшее красным, и дикий взгляд, как у волчонка. Ведьма не говорила, а мяукала, протягивая ко мне руку и тыча сломанным ногтем куда-то мне за спину:
– Ключи возьми, дура!
Я обернулась, спотыкаясь о раскинутые руки мужчины, распластанного на полу. Занявший собой половину коридора, он неестественно скрючился, повернув шею под странным углом. Но, судя по тяжело вздымающейся спине, все еще был жив. По хохолку из смоляных волос и вытатуированной оливе на жилистой шее я распознала Дария.
– Это ты его вырубила? – спросила я, настолько потрясенная, что даже забыла испытать радость от увиденного.
– Думаешь, если бы это была я, то я бы по-прежнему сидела в этой клетке?! – фыркнула ведьма и яростно забарабанила маленькими кулачками по чугунным прутьям. – Эта белобрысая стерва вырубила его, но даже не удосужилась меня выпустить! Dumme Schlampe!
«Белобрысой стервой» вкупе с немецкими ругательствами могли обозвать лишь одну женщину в мире. Только она же могла ловко управляться с бюрократическими делами моего ковена и в одиночку отправить мускулистого охотника на ведьм считать овец. Действительно, нет на свете ничего, что было бы Тюльпане не по зубам! Я гордо ухмыльнулась и не без наслаждения пнула Дария под ребра, раз уж представилась возможность.
Постойте-ка…
– Виена? – вспомнила я имя ведьмы, что прислуживала Авроре на ритуале Идунн в парке Пелем-Бей прошлой весной. В памяти всплыли лишь презрительные насмешки в мой адрес и то, как она воздыхала по своей Верховной, готовая лобзать ей ноги и отлавливать в жертву мужчин, чья кровь помогла бы взрастить очередную молодильную яблоню. – Ты ведьма из ковена Шепота. Помощница Авроры Эдлер. Неудивительно, что Тюльпана не стала тебя выпускать, – хмыкнула я, уже раздумывая над тем, а стоит ли это делать мне. – Как ты попала сюда?
– Рафаэль, – прорычала Виена, глядя на меня исподлобья. – Все мы здесь благодаря ему. Я прибыла в Новый Орлеан как голубь мира, от лица моей Верховной…
– Где она, кстати? – Я не стала сглатывать яд и позволила ему просочиться в мой голос, криво улыбаясь. – Почему не примчалась на помощь своей верной слуге?
– У госпожи и так много хлопот. Особенно после того, как твой прожорливый жемчуг вытянул из нее всю магию! – огрызнулась Виена, и костяшки ее пальцев, сжимающих прутья, побелели.
Судя по зеленым глазам, горящим в темноте, как блуждающие огни в лесу Вермонта, она очень хотела, чтобы вместо прутьев оказалась моя шея. Однако мысль, что Аврора до сих пор не может оправиться после кражи моих Вестников, согрела нутро, как глоток какао. Я улыбнулась и наклонилась к телу Дария, хлопая по карманам его штанов.
– Это не ключи, – заметила Виена, и вместо оскала на ее лице отразился предательский страх.
– Да, не ключи, – сказала я, прижимая к сердцу потертое бронзовое зеркальце. – Это мой талисман. Я должна вернуть его хозяину, иначе он откусит мне голову.
Проверив зеркальце и убедившись, что оно не повреждено, я спрятала его в карман. Дарий измученно застонал, переваливаясь на бок, и я поморщилась при виде разбухшего носа, утратившего свою прелестную симметрию. Тюльпана явно неплохо орудует деревянным ухватом – он, испачканный в крови, валялся под соседней решеткой.
– Ты же не оставишь меня здесь, правда? – жалобно проскулила Виена, лицемерная до мозга костей и принявшаяся изображать невинность. – Когда Дарий очнется, он будет очень зол… И наверняка захочет узнать, куда отправились нарушители порядка. До Шамплейна путь неблизкий, но я прекрасно осведомлена, как найти к нему дорогу…
Нет, все-таки невинность долго не продержалась. Природа всех ведьм Шепота слишком быстро отторгает чужеродное.
– Ладно-ладно, я поняла, идем.
Виена была готова расплакаться от счастья, когда я, чертыхнувшись, все-таки вытащила следом за зеркальцем ключи Дария из его кармана. Шмыгая и утираясь рваным рукавом, Виена выпорхнула из открывшейся камеры и едва не сбила меня с ног, бросившись вверх по лестнице. Не зная, что еще делать и где искать Коула, я бросилась следом.
Она удивительно ловко ориентировалась в коридорах: распахивала только нужные двери и выбирала только правильные развилки. Их «правильность» чувствовалась в воздухе, становящемся все свежее с каждым нашим шагом. Полностью доверившись Виене, я молча крутила головой, ища следы присутствия Коула. Сердце тревожно сжималось, а взгляд все чаще падал на чернильную метку вокруг запястья, проверяя: по-прежнему ли она черная? Да, черная… Но тревогу это почему-то не умаляло.
– Далеко собралась, шницель?
Виена остановилась под мраморной аркой как вкопанная, и я тут же попятилась, радуясь тому, что успела отстать от нее на несколько метров. Быть может, повезет остаться незамеченной? Ведь там, в самом конце коридора, заканчивающегося раздвижными дверьми, кто-то стоял, раскачиваясь на пятках.
Высокий мужчина, сокрытый мраком, расправил плечи и двинулся на нас. Что-то в его руке сверкнуло, и я услышала лязг стали, не предвещающий для ведьм ничего хорошего. Дарий все еще лежал где-то там, на глубине нескольких этажей, – но тот, кто преграждал нам путь, тоже был охотником. И куда более искусным: он порхал, а не двигался, напоминая реку, готовую обойти любое препятствие. Шаг вправо – и он тоже шагает вправо, шаг вперед – он отходит назад. Из-за спины Виены мне не удавалось рассмотреть его лица, но это было и не нужно: угроза, которую он источал, ощущалась физически. Дарий ни в какое сравнение не шел с тем, кто появился перед нами сейчас. Виена подтвердила это, всхлипнув и выставив перед собой фарфоровые руки, будто пытаясь загородиться от кошмара, ставшего явью.
– Отойди! – крикнула она не то мне, не то охотнику, и руки ее запрокинулись выше, вытягиваясь над встрепанной головой. – Ёрмунганд, змей мира, великий Мидгардсорм! Пробудись от спячки и взмахни хвостом.
Блеклый шепот, но сильный удар: он, невидимый, пришелся аккурат на середину арки. Я посмотрела вверх, и в лицо мне посыпались известка и щебень, крошащиеся под чарующим голосом Виены – таким же красивым, как магия, что она творила. И таким же разрушительным.
– Древо девяти миров цветет – Ёрмунганд их все сотрет!
Мелкая дрожь усилилась и обуяла стены, по крайней мере те, что были подвластны колдовству. Потолок тоже затрещал, обваливаясь. Казалось, еще секунда – и Орден провалится в адово пекло. Я ухватилась за барельеф стены и отползла назад, уже понимая, что намерена сделать Виена – она хочет похоронить охотника заживо. А заодно, возможно, и нас.
– Песок времен и океана глубина. Да содрогнется Асгард, жизни асов унося!
Мужчина, увернувшись от летящего сверху булыжника, потянулся к нам навстречу. Все случилось так быстро, что я даже не успела моргнуть.
– Щелк! И нет заклятия, – усмехнулся охотник.
Я не поняла, что именно произошло, но взмах его меча-фалькаты действительно напомнил щелчок. Быстрый, ловкий и смертоносный. Одно движение – и голова Виены покатилась по полу, забрызгав кровью мои кроссовки, а тело рухнуло наземь. Землетрясение умолкло так же быстро, как и ведьма, породившая его. Это позволило охотнику пройти под сыплющейся аркой и оказаться со мной лицом к лицу. Он тряхнул мечом, вытирая лезвие о штанину, и во рту у меня пересохло.
Я попятилась, надеясь успеть юркнуть за соседнюю колонну, но было поздно. Медленно, как тигр, охотник приблизился, ничуть не боясь. Ведьма, магия которой безвредна для тебя, – всего лишь овца на убой.
– Так-так… А ты у нас кто?
Охотник вышел на свет. Ему было лет сорок, но форму он держал достойную. Кофейные кудри и глаза, как черные агаты в короне Гадеса. Когда он поворачивал голову к светильникам, расколотым и плюющимся искрами, в буйстве ореховых красок можно было разглядеть зелёные прожилки. Лето Вермонта и осень Северной Каролины… А уж очаровательные ямочки на небритых щеках я узнала и подавно.
Боже… Этого просто не может быть!
– Меня зовут Джефферсон, – сказал мужчина, и я, ударившись затылком о стену, горлом почувствовала острие его фалькаты. Дол Шивы и сверкающий дамаск, из которого был сделан тот же меч, что Коул отныне носил на своем поясе наравне с «Глоком». – Ты можешь звать меня Джеф… Пока ведёшь себя как примерная девочка и отвечаешь на мои вопросы. Вот первый из них: куда подевалась твоя подружка Зои-Мари?
– Дежавю, – вырвалось у меня невольно сквозь удушливый страх. Я будто снова очутилась на кухне маленькой фермы Гидеона с десертным ножом у сонной артерии, когда мы только познакомились. – Вот уж действительно «яблоко от яблони»!
Мужчина раздраженно дернул головой, и я почувствовала боль, спускающуюся вниз по шее: острие меча надавило, пуская первую кровь.
– Хитрая, как любая женщина, и умная, как редкая ведьма. Гремучая смесь. – Тот, кто звал себя Джефферсоном, наклонился. Я почувствовала жар его дыхания и ненависть. Мужская рука дрожала, будто он сдерживался, чтобы не убить меня прямо сейчас. – Что ж, поздравляю, тебе удалось провести мальчишку. «Я ищу подругу», бла-бла… Какая ведьма будет так открыто заявлять о себе и распивать коктейли в охотничьем логове? Ты ведь точно знала, куда идешь. И также знала, что с тобой будет. Ты хотела, чтобы Дарий привез тебя сюда, – сыпал догадками Джеф, и я судорожно втянула в себя воздух, восхищенная им. – Это может значить лишь одно: ты пришла за желтоглазой колдуньей. И ты из Шамплейн. Так ведь? Чего молчишь?
Все, что я смогла выжать под острием фалькаты, – это несуразное мычание. Мне нечего было противопоставить охотнику в открытом бою, а говорить правду – худшее, до чего может опуститься ведьма в безвыходном положении. Разве что…
Я дернула рукой, распахивая пальто.
Дзынь!
Бронзовое зеркальце вылетело из кармана. И застучало по полу, прыгая к ногам охотника.
Если я права… Боже, пусть я окажусь права! Судьба всегда жестока. Пусть она останется жестокой и в этот раз!
Не убирая меча, целящегося в мою гортань, Джефферсон медленно наклонился и подобрал талисман Коула. Замочек щелкнул, и зеркальце открылось, отражая лицо Джефферсона: широкие скулы, квадратный подбородок, красивые теплые глаза с морщинками в уголках. Его губы сжались, сминая друг друга, но ни один мускул на лице не дрогнул. Лишь рука, держащая фалькату, опустилась, а вторая стиснула зеркальце в кулаке.
– В последний раз я видел его двадцать лет назад, – прошептал Джефферсон, и зеркальце, захлопнувшись, перекатилось в мозолистых пальцах.
– Да, – тихо выдавила я, с трудом подчиняя себе дрожащий голос. – Это…
– Оно не твое. Воровка!
То была и отдаленно не та реакция, на которую я рассчитывала. Рывок – и меч воткнулся в трещину между камнями, очертив мою ушную раковину и оставив ту в крови. Я покосилась на лезвие, от которого мое лицо отделяло всего несколько дюймов, а затем запищала, как котенок: Джефферсон подался вперед и схватил меня за горло, отрывая от земли.
– Говори, – прорычал он, и я забарахталась над полом, расцарапывая его руку и пытаясь оторвать ее от себя. – Где взяла зеркало?! Что ты сделала с моим племянником, богомерзкая тварь?!
И я бы с радостью ему ответила, если бы только могла, но Джефферсон даже не замечал, как близок к тому, чтобы сломать мне шею. Легкие закипели от нехватки воздуха, глаза налились кровью. Но Джефферсон и не думал меня отпускать: он все давил и давил, глядя в мое синеющее лицо. Щеки у него пылали, а верхняя губа поджалась, как у настоящего хищника, обнажая зубы.
– Не могу… дышать… – прохрипела я, оставляя на тыльной стороне его ладони багровые полосы от ногтей.
Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди. Затем я услышала, как оно замедляется, и мир перед глазами начала топить тьма.
Щелк!
Такой же звук, как в тот миг, когда меч Джефферсона отделил голову Виены от тела. Рука его дернулась, швыряя меня на холодный камень, и пальцы разжались. Первый глоток кислорода после удушья обжег: я закашлялась и, растирая шею, отползла к колонне, оглушенная стрекотом скрещенных мечей. Это было невозможно: ни один смертный не мог двигаться так быстро, как двигался Джеф. В тот момент, когда я почти потеряла сознание от удушья, он успел выдернуть из стены фалькату и обернуться, чтобы встретить вражеский клинок, целящийся ему в спину.
Щелк. Щелк.
Звук повторился несколько раз, но Джефферсон мастерски отражал каждый выпад высокого юноши, бескомпромиссно напирающего на него. Лавируя между колоннами, чтобы не дать загнать себя в угол, Джефферсон… не сражался. Лишь уходил в глухую оборону. Оно и понятно: ведь атаковал его тот, кто был похож на него как две капли воды и следовал тому же зову крови, передающемуся по наследству.
– Беги, Одри! – крикнул Коул, снова обрушивая на выставленный клинок Джефферсона серию режущих ударов.
Метка его пылала оранжевым – жидкий огонь, отдающий ему мою магию, а мне дарящий шанс на выживание. Я подобралась, оперлась на локти, пытаясь встать, но мозг вконец опьянел от долгожданного воздуха: голова шла кругом. Я пыталась сосредоточить взгляд на Коуле, но все, что видела, – это вихрь мечей и растрепанные кудрявые волосы. Чьи именно?
Джефферсон увернулся, рисуя фалькатой в воздухе дугу. Деревянная стружка ударила снопом вверх – пытаясь достать до Джефферсона, Коул случайно располовинил бочку.
– Гидеон?! – донесся до меня голос охотника. Коул не слышал его, рассекая навахоном воздух снова и снова. – Да стой же… Черт!
Коул сделал подсечку и, когда Джеф споткнулся, очертил его скулу той частью клинка, что шла волною, напоминая косу. Маленький лоскут кожи буквально сполз с щеки, и лицо Джефферсона залила кровь. Но Коулу было мало: он пнул его ногой в живот и, отбросив к дальней стене с бочками, ударил еще раз.
Вся ярость, что пылала в груди Коула, пылала и в моей: я чувствовала его обиду за то, что покусились на самое дорогое в его жизни. Я чувствовала бурлящую несправедливость, что кто-то чинил расправы над теми, чьей виной было лишь рождение не похожими на других. Я чувствовала и усталость, что медленно росла в Коуле, напоминая: или мы уйдем сейчас, или не уйдем вообще.
– Беги же, Одри! – Коул повернулся ко мне вполоборота, но руки его были заняты боем: одна ладонь огибала рукоять навахона, а другая – само лезвие, пуская кровь, но отчаянно удерживая вес Джефферсона, навалившегося сверху. Острие фалькаты почти чиркало Коула по горлу, пока он пригибался, согнув колени. Слишком сильный соперник… Слишком похожий. – Одри, не смотри на меня! Просто беги!
– Давай! Ты его слышала!
Тюльпана, взявшись из ниоткуда, подняла меня под руки. Все, что я видела, – это темные глаза Коула, провожающие нас с надеждой и облегчением. Лишь когда меня и Джефферсона вновь стал разделять целый коридор, лязг железа утих. Я оглянулась: Коул позволил себе проиграть, выпустив меч из рук. Но лишь для того, чтобы, упав, перекатиться на спину и, подобрав его, побежать за мной и Тюльпаной.
– Скорее! Вперед! – скомандовал он.
Коул несся следом, взмыленный и оставляющий за собой дорожку из капель крови, но по крайней мере живой. Лишь когда он нагнал нас и пропустил свои израненные пальцы меж моими, я наконец-то смогла поверить в то, что беда осталась позади.
Стальные двери Ордена распахнулись под заклятием Тюльпаны, выбежавшей первой, а затем закрылись за нами на дюжину магических замков, которые все равно разобьет любой, в чьих венах гудит Охота. Пустой, но мстительный, как разоренный улей, Орден хранил молчание. Он отпустил нас.
Но, как оказалось позже, то была всего лишь фора.
IV. Туда, куда нельзя живым
Вермонт встретил нас такой же стужей, какой и провожал. Снег припудрил верхушки деревьев и крышу из синей черепицы, а особняк, вновь всеми покинутый, смотрел на нас с немым укором темными окнами. Конечно, его обида продлилась недолго: как только Сэм влетел внутрь с Зои на руках, жизнь в доме вновь забурлила, как в котле с вербеной, который Тюльпана поставила на огонь. Мы все нуждались в омовении, но не физическом, а духовном. И в кожу, и в память прочно въелись грязь и боль.
Когда запах трав растекся по дому, как марево, я наконец-то смогла вдохнуть полной грудью – впервые с той поры, как обнаружила себя в клетке Ордена. Даже после побега мне не удалось ни расслабиться, ни подремать. Злость Коула, сидящего за рулем, трещала, электризуя воздух, пока мы мчались прочь от заброшенной водонапорной станции на окраине Шривпорта, под которой, оказывается, прорастал целый замок. Я сидела сзади и ежилась у окна. Коул смотрел на меня редко и украдкой: вероятно, искал на лице ссадины и другие признаки увечий, нанесенных коллегами Ван Хельсинга. К счастью для нас обоих, все окончательно зажило еще в тот момент, когда мы всей гурьбой забились в машину. Убедившись, что я невредима, Коул вновь отвернулся и сосредоточился на дороге и том, как бы не отломать баранку руля, вцепившись в нее мертвой хваткой. Даже в моменты ссор мы были связаны: метка на запястье, утратив огненный окрас, все равно пульсировала. Я чувствовала, как гнев в груди Коула сменился горькой обидой и разочарованием.
– Посмотри, нет ли кого на хвосте, – велел Коул Сэму, теснящемуся со мной и Диего на заднем сиденье. За те два дня он, кажется, окончательно вернулся в норму.
– Никакой погони, – ответил Сэм, изогнувшись и вглядевшись в заднее стекло. Его пальцы, еще больше огрубевшие за эти месяцы, непрерывно гладили Зои по волосам. Она ловко уместилась у нас троих на коленях, и ее босые ступни лежали на моих ногах, укрытые пледом.
– Коул… – попробовала заговорить с ним я, перегнувшись через рычаг передач, но он тут же прибавил на радио громкости, давая понять, что не готов.
Как только мы въехали в центр Шривпорта и припарковались на стоянке в районе Каддо Хайтс, солнце село за горизонт. Парковка оказалась безлюдной и почти неосвещенной, что идеально подходило для ритуала перемещения. На долю Тюльпаны выпала телепортация Диего, Сэма и Зои вместе с джипом – из нас двоих она была единственной, чей дар психокинеза осилил бы такие габариты, в процессе не расщепив тела на атомы.
Круг соли на асфальте. Треугольник, образованный сцепленными руками. Порыв ветра – быстрее, чем мой вздох, – и вот спустя мгновение мы с Коулом, на которого действовала лишь моя магия, остались на парковке совершенно одни. Вокруг мигали фонарные столбы и виднелись приземистые зданиями из бетона.
– Возьми меня за руки, – попросила я. – И закрой глаза… А то сосуды полопаются.
Коул смерил мои раскрытые ладони таким взглядом, будто я держала в них дюжину сороконожек, которых шкодливая ачери Гён любила подбрасывать нам в хижину забавы ради. Что-то внутри надломилось, но это было заслужено. Я в который раз обманула доверие Коула и вновь поступила так, как считала нужным, даже не поставив его в известность. Обойдись так со мной он, разве я бы вела себя иначе?
Не произнося ни слова, Коул взял мои руки в свои, и я затаила дыхание, замлев от тепла его кожи. Тонкие пальцы, израненные клинком, были длиннее моих, а правая ладонь, наспех перевязанная каким-то старым лоскутом ткани из багажника, казалась болезненно горячей. Истинный защитник – даже сгорая от ярости, он не позволит этому огню меня обжечь. И никому другому обжечь не позволит тоже.
– Ab uno loco ad alium, – прошептала я, нежно сплетя наши пальцы, что было вовсе необязательно для заклятия, но позволило мне незаметно исцелить его раны, даже если Коул этого не хотел.
Под его ресницами пролегли густые тени, такие же чернильные, как облака над нашими головами, окрашенные сумерками. В них карие глаза казались черными, но искусанные губы горели ярко, словно бутоны красных роз. Коул наверняка жевал их все то время, что мчался в Новый Орлеан через несколько штатов, гадая, успеет ли найти меня раньше, чем метка на его руке превратится в истлевший шрам.
Хитросплетение родинок и веснушек, по которым можно было составлять звездную карту, выглядывало из выреза его клетчатой рубашки. Коул послушно закрыл глаза, не догадываясь, что я соврала насчет сосудов: просто так было проще любоваться им, пока вихрь магии уносит нас прочь от проклятого города и возвращает домой.
Когда мир вокруг устаканился и Шривпорт сменился на зябкий и снежный Вермонт, я покачнулась от слабости и расцепила наши руки, чуть не упав в сугроб. Коул ловко придержал меня под локоть. Лишь убедившись, что я твердо стою на ногах и не собираюсь терять сознание, он отпустил меня и поднялся в дом, так ни разу со мной и не заговорив.
А теперь на плите кипела вербена. Я зачерпнула ее кружкой, умыла настоем лицо и встала под горячий душ в охапку с бутылкой шампуня. Увы, это не помогло: в зеркале я по-прежнему выглядела так же ужасно, как и чувствовала себя. Волосы категорически отказывались подчиняться расческе, напрашиваясь, чтобы я снова обрезала их. От пережитого я будто стала выглядеть старше, хотя, будучи ведьмой, еще долго не должна была стареть: двадцать один год ничто по сравнению с тремя веками, что мне предстояли. И все-таки я осунулась. Скулы прорезались, губы высохли, и серые металлические глаза казались непропорционально огромными на тонком лице. Их цвет напоминал мне о том, как много смертей было в моей жизни – у всех, кто погиб, были точно такие же глаза.
Втиснувшись в водолазку, я забрала волосы гребнем. Жемчуг в нем сверкал, но не так ярко, как жемчуг на моей шее, безупречно белый и нанизанный на тонкую золотую нить. Я больше не прятала Вестники даров под свитером, а носила гордо, с высоко поднятой головой. Регалия моего ковена сохранилась, даже когда не сохранился сам ковен.
– Да я даже имя свое забыл! Ты в курсе, что у меня магистерская степень Принстона по английской литературе? А теперь представь, что я сдавал бутылки, чтобы купить уцененный позавчерашний сэндвич на убогой заправке. И все из-за Рафаэля!
Я поднялась на третий этаж и прильнула ухом к двери. Комната с бумажными фонариками, похожая на восточный шатер, была выкрашена в цвет крыла зимородка – Зои не участвовала в строительстве нового особняка, но ей бы точно понравился наш выбор. В окружении дымящихся кадильниц, кресел с парчовой драпировкой и бдительных друзей, Зои по-прежнему спала беспробудным сном. Но это не мешало Сэму кричать во все горло, меряя ее комнату размашистыми шагами, пока Диего сидел на голом полу с черной свечой в руках и медитировал. Точнее, пытался.
– Я пришел к этому вуду-ублюдку, потребовал отвести меня к Зои, а потом он вдруг схватил какую-то тряпичную куклу с тумбы, вцепился мне в волосы, и оп, – в просвете замочной скважины я увидела, как Сэм остановился у зашторенного окна, – темнота! Ни ковена, ни воспоминаний, ни Зои. Я даже не знал, что прошло два месяца. А ведь когда уезжал, только октябрь заканчивался…
– Спасибо за исповедь, конечно, – перебил его Диего, не выдержав. Лизнув указательный палец, он затушил закоптившийся фитиль. – Но ты не хочешь спуститься вниз и, скажем, помочь Тюльпане с приготовлениями к Йолю? Он, кстати говоря, уже послезавтра, как и день рождения Морган. Или можешь еще раз принять душ. Если вывести экстракт твоего запаха, то его можно так и подписать: «Два месяца бездомной жизни».
– Слышь… – Сэм вперил руки в бока, и в хриплом прокуренном голосе зазвенела сталь. Его щетина, такая же морковно-рыжая, как и волосы, завивалась в настоящую бороду. Сэм поскреб ее пальцем и сузил зеленые глаза, выражая недовольство и желание вспомнить былую молодость. То есть накостылять кому-нибудь. – Не умничай мне тут, мучачо! Я помочь вообще-то пытаюсь, рассказываю, как дело было. Хотя тебе, наверное, и впрямь все равно. Одри сказала, это ты ей воду в уши лил, будто мы с Зои сбежали из ковена… Какого же, выходит, дерьмового мнения ты был о нас все это время?
Диего осекся, и я, наверное, впервые увидела его румянец. На смуглой коже он казался малиновым, как ягодное варенье.
– Ты хочешь, чтобы я сказал это вслух? Мне жаль. Облажался, признаю. То письмо выглядело очень правдоподобно. Даже проверку углем выдержало…
– А вот проверку дружбой – нет, – фыркнул Сэм. – Мы с Зои все это время были в полной заднице, Диего! Ладно я, но она… Она такого не заслужила! Так что вытаскивай ее оттуда сейчас же.
– А чем я, по-твоему, занимаюсь?! Ты только и делаешь, что отвлекаешь меня! Вот и иди…
