– Мы с тобой три дня назад виделись, когда вы успели?
– Позавчера. Сказал, что к ним присоединился Черныш. Алмаз ему обещал амнистию.
– Дед сдурел на старости лет, – пробормотал Мартин.
– Это Данилыч сдурел. Хочет взять его в свой отряд. Сказал, что повязали старика кровной клятвой и он безопасен. Сейчас Черныша допрашивают, но предварительно его участие согласовали. Под ответственность Алекса. Если старик кого-то еще убьет, Алекс пойдет под суд с ним в паре.
– Гениальная кадровая политика, – буркнул барон, прижимая супругу еще сильнее. – Брать в команду свихнувшегося мага, который приложил руку к убийствам половины королей Туры и самого Алекса чуть не угробил. Хотя если он поможет вытащить Малыша… как там наш герой? Данилыч не говорил?
– Встретились с Четери. Идут к порталам.
– Ну слава богам. Этот дракон всем за Малыша надерет задницы. Хотя какой он Малыш. Уже вырос. Женился.
– Не стыдно тебе? – укоризненно хмыкнула Виктория. – Бедная девочка.
– Очень стыдно, – покаялся Мартин и тихо, давясь, засмеялся в плечо жене. – Клянусь, в эти дни только две вещи поднимают мне настроение: встречи с тобой и мысли о женитьбе Макса.
Они захихикали оба, завозились, целуясь, и замолкли только когда кто-то из бойцов зашевелился. Но ненадолго.
– Ты мой бедный. Такой уставший, – Вики гладила супруга по спине, по шее.
– А ты, Вик? Одни глаза остались, – Мартин сонливо подставлялся под ласку и в темноте разглядывал волшебницу. – Ты похожа на мою маму, знаешь?
– Ты это понял после шестидесяти четырех лет знакомства?
– Угу. Как увидел тебя сейчас. Она красивая была.
– Я помню, – пробормотала Виктория. – Ты нас знакомил на седьмом курсе.
– Очень красивая. Особенно, когда я маленький был. Потом, конечно, смерть отца и бедность ее подкосили. А в последние годы она сильно болела. И тоже остригла волосы, они выпадали из-за слабости. Вот посмотрел на тебя и увидел ее.
– Ты ее любил?
– Да. Так же сильно, как тебя, но по-другому.
– Ты мало рассказывал про нее.
– Мы с тобой ведь вообще мало говорили, Вик. Я про то, что твои родители погибли в автокатастрофе, узнал от Макса. Хотел пойти к тебе, поддержать… но ты тогда уже больше года была с Сашей. Не смог.
Они помолчали.
– Я давно о них не думала, – призналась Виктория. – Это ужасно, но, когда не думаешь, кажется, что они живут где-то в другом городе, и мы просто откладываем встречу.
– Я маму тоже нечасто вспоминаю, Вики, – Мартин зашевелился, поворачиваясь на спину, и волшебница положила голову ему на плечо. – Она ведь умерла, когда я уже работал и все мог дать ей.
– Я помню.
– Выкупил наше поместье и дом в столице. Братьев устроил на учебу. Она так радовалась, Вик. Очень любила наш дом. Тоже постоянно зажигала камины. Все наладилось, у нас были деньги, я ее баловал, она стала оживать… и вдруг умерла. Просто остановилось сердце, несмотря на то что я каждый день ее проверял. Надорвалась, поднимая нас. И поэтому я боюсь, понимаешь?
– Да, родной.
– У нас с тобой тоже только все наладилось. Я до сих пор поверить не могу, Вики, что ты моя жена.
– Я понимаю, Март. Понимаю. – Она поцеловала его в щеку. – Не бойся за меня.
– Обещай мне, что не будешь рисковать. Не полезешь спасать кого-то, подставляясь под удар. Даже меня.
– Конечно, – прошептала она уверенно. – Обещаю. А ты?
– И я обещаю.
– Мы оба врем, Март, – вздохнула она.
– Я знаю. – Он снова повернулся набок, к ней лицом. – Но хоть так, родная.
Рядом недовольно забормотали, и они опять замолчали. Из-за алкоголя и тепла наконец-то начала накатывать дрема, но они то и дело открывали глаза и смотрели друг на друга. Сплетали пальцы, продолжая общаться без слов, целовались, и поцелуи эти были на вкус, как счастье и горечь.
Дождь почти закончился, и тяжелые капли падали с полога в темноте: кап, кап, кап. Под этот мерный стук они и заснули, не размыкая рук.
Глава 2
Двадцать первое апреля, Инляндия, Люк
Его светлость Лукас Дармоншир несся в сторону Форштадта, обгоняя ветер. Ветер, посмеиваясь, иногда настигал его, распахивая большой полупрозрачный клюв и издавая насмешливое шипение. Обтекал, обидно показывал хвост из перьев-ветерков, и герцог, ревниво вытягиваясь в струну, снова вырывался вперед.
Он бесконечно любил мгновения таких стремительных полетов: ледяную свежесть небес и тишину, солнце, настолько яркое и близкое, будто можно протянуть лапу и потрогать его, родственную энергию, что пронизывает тело и бодрит, как прорубь. Разве может быть что-то желаннее этого?
«Марина», – вспомнил змей и, встрепенувшись, встопорщил перья и чуть не затормозил, чтобы развернуться обратно к Дармонширу. Но он летел уже около пяти часов, и только то, что белесые и ржавые осыпи холмов Форштадта уже виднелись впереди, остановило его. Люк нехотя, нахохлившись, помчался дальше, призывая себя к порядку.
Обещанное Луциусом окончание буйства гормонов в змеином облике никак не происходило. Да и в человеческом организм не отставал, но хотя бы не отключал мозг: с утра Люк все же смог заставить себя вылезти из теплой постели, в которой так хорошо и тепло спалось рядом с Мариной.
– Уже летишь? – пробормотала она, когда он сел на кровати. Разнеженная, взъерошенная. Подобралась ближе и, не вставая, прижалась выпирающим животом к спине, поцеловала в бедро, зевнула. – Я позавтракаю с тобой.
– Не нужно, я поохочусь по пути, – хрипло сказал он, повернув голову и поглаживая жену по щеке. Марина, жмурясь, ловила его большой палец губами, розовыми, припухшими, и, хотя Люк вдоволь получил от нее ласки вечером, на спине его выступила испарина, и сердце застучало, разгоняя кровь. Он поспешно встал, и супруга повернулась на спину, прижимая к себе одеяло и понимающе посмеиваясь.
– Лети, – она зевнула в ткань и помотала головой, сгоняя сон. – Не буду тебя трогать. А то никогда не улетишь.
Он бы и не улетал от нее никогда.
Все эти дни он был почти неприлично счастлив, хотя после завтрака Марина уходила в лазарет, а он улетал по бесконечным делам. Но армия дармонширцев продвигалась вперед, срок восстановления, отпущенный Люку командующим Майлзом, подходил к концу, и обязательно нужно было добраться и до Форштадта, и до герцогства Таммингтон.
Из-за отсутствия в Инляндии связи и трудностей с передвижением, сведения, поступающие от агентов Леймина, были разрозненными и редкими, и приходилось пользоваться данными, любезно предоставляемыми внешней разведкой Рудлога. Но чтобы скоординировать с союзниками с севера Инляндии дальнейшие действия, нужно было лететь к ним лично.
Каким-то образом и княжество, и герцогство, расположенные на противоположных концах границы Инляндии с Блакорией, ухитрились продержаться до сих пор, не имея магической поддержки змея воздуха, и Люку было очень любопытно – как. Но в первую очередь важно было понять, смогут ли эти союзники поддержать наступление дармонширцев или хотя бы дальше оттягивать на себя северную часть армии генерала Ренх-сата.
Вспомнив о вражеском генерале и о своем позорном подростковом порыве, Люк досадливо щелкнул клювом и поспешно проверил, не слетела ли от эмоций невидимость. Пусть они мчались высоко, выше облаков, там, где его светлость мог подпитаться от сияющих потоков родной стихии, стоило быть предусмотрительным и не обнаруживать себя. Хотя вряд ли его кто-то бы разглядел. Не до того было людям внизу.
Он все это время держался границы с Рудлогом и внимательно смотрел вниз, на поля и леса, словно нарисованные на поверхности Туры, на маленькие поселения и крупные приграничные города Инляндии, большинство из которых, как он знал, были уже захвачены иномирянами. Иногда он видел пролетавшие далеко внизу небольшие стаи раньяров с всадниками и еле удерживался от вступления в бой, и поднимался выше, чтобы остыть.
Над ним мелькали гигантские тела таких же змееветров, как и тот, что был привязан к нему, и вроде все было как обычно, пока Люк не поднялся совсем высоко, туда, где воздух от холода звенел чистейшей свирелью, и не заметил, насколько снизилась мощность стихийных потоков, текущих теперь под ним. Где-то перламутровые реки планетарных ветров расслаивались, становились рыхлыми, где-то и вовсе иссякали в тонкие ручейки и закручивались невидимыми рассеянными вихрями: создавалось впечатление, что источник, который питал все небесное движение, сам ослаб и оскудел.
Люк бы долго ломал голову над этим явлением, но недалеко от Форштадта вновь напомнил о себе голод, утихший было после двух бычков, употребленных на завтрак, и пришлось снижаться для охоты.
Его светлость, оставив спутника-змееветра высоко в небесах, ушел в сторону от поселений и полетел километрах в пятидесяти от границы, над густым лесом, высматривая добычу. Конечно, в море еды было больше, да и касаток с китами Люку почему-то было не так жалко, как лесных животных. Но сейчас выбирать не приходилось – голод нарастал, инстинкты брали верх над разумом, и змей, увидев крупного матерого лося весом не менее полутонны, рванул вниз, вихляя меж деревьев, схватил его, мгновенно перекусывая клювом хребет, и заглотил, уже поднимаясь выше, давясь от жадности и окропляя кроны деревьев красным.
Голод утих, и Люк, облизывая испачканный клюв длинным языком и еще чувствуя на нёбе вкус горячей солоноватой крови, медленно, приходя в себя, полетел дальше. После охоты ему до сих пор становилось неловко за себя, раз за разом побеждаемого примитивными инстинктами. Его светлость кручинился бы и дальше, не замечая ничего вокруг, если бы вдруг не проехался животом по огромному, мощнейшему щиту, закрывающему самый обычный небольшой дом, длинный, каменный, выстроенный углом и напоминающий охотничьи поместья инляндских дворян. Самым примечательным в нем была небольшая оранжерея, пристроенная с торца. Дом стоял в глухом лесу и был окружен дубовой рощей, переходящей в дремучий лес без всяких дорог.
Люк так удивился, что вернулся, встал на щит и несколько раз аккуратно, с любопытством тюкнул его клювом.
От купола чувствительно ударило электричеством, змей подлетел, поджав лапы. Дубы вокруг дома странно зашевелились, вытягивая вверх зеленые ветви, и Люк, презрительно зашипев, помчался вперед, от греха подальше. Видимо, он наткнулся на убежище кого-то из сильнейших магов, и не хотелось так и не долететь до Форштадта, угодив по очередной подростковой глупости в ловушку, оставленную хозяином для незваных гостей.
Форштадт оказался вымершим. Люк видел в деревеньках, расположенных между скалами и холмами, инсектоидов и отряды иномирян, видел их и на опаловых рудниках – враги копошились там, откалывая и просматривая куски руды, – но за время полета не заметил ни одного местного жителя. Несколько десятков тысяч форштадтцев как сквозь землю провалились.
Кривые улочки Мье?лнхольна, столицы Форштадта, тоже оказались пустыми – если не считать настороженно патрулирующих улицы иномирян. Люк, пролетая над крышами невысоких, плотно прижатых друг к другу домов, задел хвостом одну из труб: зашуршали, посыпались вниз камушки – и патруль, проходящий по улочке, заметался, стал беспорядочно палить вверх, в стороны как из своих доисторических арбалетов, так и из туринских автоматов.
Люк с недоумением хмыкнул. Чем-то враги были сильно напуганы.
Княжеский дворец встретил змея провалившейся сгоревшей крышей и закопченными стенами. Ни одного целого стекла в окнах не осталось.
Люк обтек здание по кругу, заглядывая в воняющие гарью проемы, остановился у балкона, где они говорили с покойным Лоуренсом Инландером о принцессе Ангелине, заглянул и в музыкальную комнату, где слушал игру княгини Дианы. Пусто. Дворец был разграблен, а то, что не сумели унести, – расколотили почти в труху.
Его светлость задумчиво пролетел над беседкой, где целовал несчастную княгиню, еще раз, непонятно на что рассчитывая, облетел дворец и начал прочесывать город. Ну не могли же испариться все жители! Хоть кто-то должен был остаться!
Но он не видел никого, кроме иномирян.
Люк с досадой облетел стаю раньяров и завис вопросительным знаком высоко в воздухе. Ему еще предстояло добираться к морю, в Таммингтон, но как улететь, не разобравшись? Может, все форштадтцы ушли в Рудлог? Но тогда бы Леймин об этом знал, да и рудложская разведка не стала бы говорить, что в княжестве организовано активное сопротивление. Или за последние сутки ситуация резко поменялась, и местные отступили к границе с Блакорией? Но как же женщины, дети, старики? Где они?
Поколебавшись, Люк решил все же проверить и районы Форштадта, прилегающие к Блакории. Но только он стал набирать высоту, как где-то за столицей прогремел взрыв. Взметнулось из-за дальнего скального холма белое облако пыли, застрекотали выстрелы, и снова, один за другим, стали грохотать взрывы.
В ту сторону метнулись раньяры, кружащие над Мьелнхольном, но Люк мчался быстрее – он за полминуты оказался у холма, над которым стелилась пыль, и снизился, держась с подветренной стороны и морщась от оглушительных, отражаемых каменными холмами выстрелов.
Холм оказался наполовину стесан выемкой-рудником, часть стены которого сбоку отошла, открыв белый тоннель, из которого выбегали вооруженные люди. Туда же споро уносили раненых.
Рудник продолжал дымиться.
Иномирян, которые, видимо, и здесь занимались добычей камней, было около полусотни – выжившие после взрыва организовались, отступив, и в пыльной пелене кипели схватки. Тут же лежали тела врагов, разорванные охонги. Оставшихся инсектоидов огнеметами теснили к склону холма – слышался визг, треск спекающегося хитина, тянуло удушливым запахом горящей плоти и муравьиной кислоты.
Человек в военной форме, опустившись за крупный кусок породы, отстреливал иномирян одиночными выстрелами из автомата и отдавал своим короткие, зычные приказы. Он повернул голову в сторону города, увидел раньяров – те были уже совсем близко – и что-то заорал бойцам, махнув рукой. Форштадтцы стали медленно отступать к тоннелю.
«Твою мать», – с чувством подумал герцог, вглядываясь в командующего сопротивлением. Постаревший, с лицом, изуродованным шрамами, сединой в черных волосах, но это был барон Альфред Дьерштелохт, командир личной гвардии принца Лоуренса Филиппа. Некогда славно поизмывавшийся над Люком младший брат Фридо Дьерштелохта, начальника личной гвардии королевы Магдалены.
Его светлость, сохраняя невидимость, ткнул клювом бросившегося на барона охонга: инсектоид, вдруг с хрустом лопнувший, как перезрелая виноградина, и обрызгавший всех вокруг слизью, вызвал крики изумления как у иномирян, так и у защитников рудника.
– «Нет-нет, – пробормотал Люк про себя, – Дьерштелохту умирать сейчас никак нельзя, мне слишком любопытно».
Он развернулся к раньярам и под звук вновь застрекотавших автоматов запустил в стаю несколько смерчей.
Заревели три вихря, опускаясь на землю у рудника, и Люк досадливо выругался от очередной своей промашки: каменная пыль, уже осевшая, взметнулась ввысь и потекла к воронкам, запорошив и людей, и его самого. И иномиряне, и форштадтцы застыли, куда больше испугавшись вдруг проявившегося чудовища, чем смерчей, которые поглощали стрекоз, сталкивая их и ломая крылья.
Несколько недобитых охонгов, одуревших от запаха крови, с верещанием кружили по руднику, отхватывая куски плоти у трупов. Выглядело это тошнотворно. Люк, мельком взглянув на свои припудренные лапы, вздохнул: уж раскрылся так раскрылся, мало было ниоткуда взявшихся смерчей, о которых бы и так доложили Ренх-сату, – и с шипением, в несколько бросков растерзал инсектоидов.
Иномиряне с криками ужаса разбегались от него в стороны, снова заговорили автоматы очнувшихся форштадтцев. Кто-то прокричал: «Не заденьте тварь с крыльями, это же змей Дармоншир, это свой!», – и Люк заклекотал от смеха, чуть не подавившись последним из чудищ.
Когда с врагами было покончено, герцог сменил ипостась и спланировал на каменную крошку рядом с Дьерштелохтом. Тела обыскивали, собирая оружие и боеприпасы и унося их в узкий проход. Кровь на белых камнях от жары успела свернуться почти до черноты.
Барон покосился на Люка, затем на причесанные вихрями холмы, где, как прихлопнутые мухи, были разбросаны дохлые раньяры.
– Я думал, врут про змея, – сказал он вместо приветствия. Лицо его поблизости казалось страшным от шрамов. Будто его резали наживую.
– Почему? – чуть гнусаво полюбопытствовал герцог: в ноздрях от пыли свербело просто невыносимо.
– Потому что, когда я вам пересчитывал ребра в борделе, вы не обернулись, чтобы спастись, – буркнул Дьерштелохт.
– Да вы гений коммуникации, барон, – похвалил его Люк, потирая нос, – сразу зашли с общих приятных воспоминаний.
Бывший командир форштадтской гвардии вздернул тяжелый подбородок. На Люка он не смотрел.
– Я не горжусь тем, что делал, герцог, – ответил он наконец. – Я совершил немало ошибок, пусть даже часть из них была не по моей вине. Но прямо скажу: хорошо, что я тогда вас не убил.
– Безусловно, – с иронией согласился Люк. – Но забудем, барон, сейчас мы на одной стороне. – Глаза слезились от пыли и солнца, и он поморгал, глядя, как солдаты кирками и ножами сковыривают куски хитина с раздавленных охонгов, грузят на тачки и увозят в проход. И, конечно, не удержался от вопроса: – Зачем вам эта дрянь?
– Мы первое время после боев сжигали и инсектоидов, – проговорил барон Альфред, – пока не узнали, что из них нежить не восстает. Но тогда и выяснили, что их хитин плавится при высокой температуре. По идее он должен сгорать, как любая органика, но нет: сначала раскаляется, трескается почти в пыль, а затем плавится, и из него можно лить что угодно. Когда остывает, остается таким же прочным. Вот у нас в кузнях и льют утварь, пластины для бронежилетов…
Их разговор прервал боец с огнеметом.
– Командир, падаль сжечь успеем? – Он ткнул ботинком одно из тел. – Нам бы здесь нежити не нужно! Или оставим их насекомым?
Дьерштелохт глянул в сторону столицы, поднес к глазам небольшой бинокль.
– Оставьте, – приказал он, – уже опять летят. Все вниз! – И пока бойцы один за другим исчезали в проходе, повернулся к Люку и объяснил: – Иномиряне боятся нежити не меньше, чем мы, поэтому скармливают трупы своим тварям. А нам важно не показывать наши выходы.
– Я так понимаю, оборона Форштадта – ваша заслуга, – пробормотал Люк с уважением. – Жажду узнать, какими судьбами вы здесь.
– Поговорим внизу, – отозвался Дьерштелохт, наблюдая за солдатами. – Мне тоже интересно, почему вы, объявленный погибшим, стоите рядом. Но Диане… ее сиятельству следует присутствовать при беседе.
Герцог вновь потер нос, вдруг развеселившись.
– Я был рад, когда узнал, что милая княгиня спаслась, – вполне искренне сказал он.
