– Ты ведь не работаешь в полиции?
– С чего ты взяла? – рассмеялся он. – Из-за того, что у меня там каналы? У ребят из твоего квартала, как видишь, тоже. Иначе как бы они узнали про бритву и про «яффских»? Нет, Бетти, я совсем не мент.
– А кто же ты?
– Бизнесмен.
– Это может значить что угодно. Какими делами ты занимаешься? Чем торгуешь? С кем работаешь?
Он погладил меня по голове.
– Всему свое время, девочка. Всему свое время…
На следующий день мы забирали малыша. Мали сказала:
– Вижу, у тебя сладилось с Мики. Он хороший парень, держись за него. Грех говорить дурное о свежем покойнике, но я рада, что Мени исчез из твоей жизни… – она помолчала и добавила: – Шломин, его сестра, искала тебя, приезжала сюда, доставала нас по телефону чуть ли не каждый вечер. Думаю, лучше позвонить ей, а то ведь не успокоится.
Я набрала номер своей подруги по приюту.
– Мали?! – закричала она, едва сняв трубку. – Ты нашла Батшеву? Где она?
– Это Батшева, – ответила я. – Звоню с Малиного домашнего. Чего ты хотела?
На другом конце провода воцарилось молчание.
– Шломин? Ты еще здесь?
– Я-то здесь, а вот ты где? – мрачно проговорила Шломин. – Какая жена прячется от семьи в такой тяжелый момент? Неужели Мени был тебе настолько безразличен?
– Какая жена? – переспросила я. – Наверно, такая, которую муж пообещал зарезать. Ты ведь хорошо знала своего братца, Шломин. В первый раз он изнасиловал меня на твоем дне рождения.
Она опять замолчала, и мне пришлось подтолкнуть разговор.
– Шломин, ты хотела говорить – говори. Или давай распрощаемся, я тороплюсь.
– Ты уезжаешь? Куда?
– Не твое дело.
– Значит, домой тебя не ждать?
– Это больше не мой дом.
– Как ты можешь, как ты можешь… – моя подруга всхлипнула и сменила тон с требовательного на молящий: – Батшева, ты ведь мне ближе сестры. Неужели не скажешь, где он? Пожалуйста, подумай о нашей с Мени матери. Каково ей? Мы ведь даже не можем отсидеть по нему шиву… Ну пожалуйста, пожалуйста…
– О чем ты? – оторопела я. – Что я должна сказать?
– Где он? – простонала Шломин. – Хотя бы намекни. Если не можешь сказать, тогда передай через кого-нибудь. Где его закопали? Маму убьет, если она не сможет приходить к нему на могилу. Сначала муж, теперь сын… Не наказывай нас так страшно, мы ведь ни в чем не виноваты. Позволь попрощаться с Мени, как положено, по-человечески: с шивой, с поминками, с надгробьем. Пожалуйста…
До меня наконец дошло.
– Ты с ума сошла… С чего ты взяла, что я знаю об этом больше тебя? Если бы не вчерашняя газета, я бы и сегодня пряталась от его бритвы. Как меня вообще касаются войны квартала Джесси Каган с «яффскими»?
Шломин саркастически хмыкнула.
– Войны с «яффскими»… Расскажи эту басню дуракам или газетчикам. Это ведь ты его заказала, так? – она продолжила, постепенно срываясь на крик: – Это ты его убила, сука! Ты убила моего брата! Ну, что молчишь, падла?! Убила отца своего ребенка! Убийца! Сволочь!..
Когда она перешла на мат, я отсоединилась и, подняв голову, наткнулась на понимающий взгляд Мики Шварца.
– Обвиняют, да? Твоя подружка так вопила, что было слышно отсюда, в пяти метрах от трубки… – в его круглых глазах светились сочувствие и поддержка. – Похоже, теперь тебе будут не слишком рады в родном квартале. Но мир – это ведь не только Джесси Каган, правда, Бетти?
Я кивнула, хотя и не так уверенно, как хотелось бы нам обоим. Нет спору, видавшей виды девушке из Джей-Эф-Кей тоже можно запудрить мозги – но лишь до некоторого предела. Мне очень хотелось бы верить, что Мени и впрямь, как утверждалось в газете, погиб от руки «яффских» из-за обычного для бандитов передела территории. Тем не менее, ярость, с которой моя приютская подруга отрицала полицейскую версию, не могла не вселить в меня серьезные сомнения. «Что-то здесь нечисто, – думала я, всматриваясь в чересчур невинное выражение Микиного лица. – Уж больно гладенько все сошлось. В жизни так бывает, но редко…»
Видимо, в следующие несколько дней Мики и сам чувствовал мое растущее недоверие. Мы обменивались вопросительными взглядами, понимая, что когда-то этот странный переходный период закончится либо крупной ссорой, либо основательным объяснением, которое окончательно прояснит ситуацию. Я ждала, он выбирал подходящее время – во всяком случае, такой казалась мне причина его молчания. В остальном жаловаться было не на что. Мики прекрасно поладил с малышом. Он заранее позаботился наполнить комнату Арика занимательными игрушками, так что мальчишка пребывал в полном восторге. Они даже играли вместе, с одинаковым азартом пиная мячик или охотясь друг на друга в телевизионных стрелялках.
В общем, когда Мики предложил съездить втроем на море, это выглядело естественным продолжением наметившегося семейного благополучия.
– Погуляем по пляжу, посидим в кафе и вернемся, – сказал он. – А потом поговорим, ладно? Недомолвки мешают мне не меньше, чем тебе.
Я молча кивнула, в который уже раз оценив его такт и основательность. Человек хотел начать важный разговор не с бухты-барахты, а хорошо подготовившись, создав нужное настроение – расслабленное и благоприятное. Чем дальше, тем больше Мики Шварц представал предо мной чуть ли не ангелом во плоти. Если честно, я просто не знала, что и думать.
Ночью накануне нашей поездки я проснулась в холодном поту, рывком выпрыгнув из кошмарного сна, словно с верхнего этажа небоскреба. Я в упор не помнила ничего из привидевшегося мне кошмара – ни единой детали; но руки тряслись и дыхание перехватывало от постепенно отступавшего ощущения ужаса. Рядом мирно посапывал Мики – мой надежный, уверенный, предупредительный, сильный, богатый, нежный в любви мужчина. Мой ангел-хранитель, ангел во плоти. Накинув халат, я спустилась на кухню попить водички и успокоиться.
«Вот-вот, – сказала я себе. – Попей водички и успокойся. Чего ты испугалась, дура? Того, что впервые в жизни к тебе относятся по-человечески, а не как к послушной подстилке, которую можно безнаказанно лупить и насиловать? Или даже не просто по-человечески, а чуть ли не по-королевски… Да-да, относятся как к королеве, как к необыкновенной женщине, которая драгоценна сама по себе, которую надо оберегать, которой следует дорожить… Неужели это так страшно?»
Наутро мы выехали довольно рано: Мики сказал, что нужно много успеть. На этот раз никто на шоссе не провожал нас глазами: спортивный «ягуар» не подходил для детского кресла, и пришлось взять «шевроле». Вообще, соседство двух этих машин в Микином гараже выглядело довольно странным: неужели хозяин первой не может позволить себе что-нибудь получше, чем вторая? Словно прочитав мои мысли, Мики с улыбкой похлопал по рулю:
– Внешний вид бывает обманчивым, Бетти. И это как раз тот случай. Знала бы ты, сколько мне стоило полностью перебрать и форсировать движок этой лошадки! Зато теперь еще неизвестно, какая из двух тачек быстрее. Зато известно, какая незаметней…
В ответ я только пожала плечами. Положительно, этот человек был соткан из загадок. Тот, кто любит незаметность, не покупает «ягуаров», а тот, кто уже купил, вряд ли станет запихивать столь же мощный мотор в дешевую «шевролешку»…
Стояла чудная погода: яркий солнечный день, спокойное море. Сначала Арик и Мики забавлялись, бросая в воду камешки, затем переключились на мяч. Мы никуда не торопились, просто брели нога за ногу, подчиняясь суматошной траектории малыша, который то пробовал ногой крепость плиток променады, то сбегал на траву газона, то вдруг сворачивал к линии ленивых волн, чтобы затем вновь, переключив скорость с первой на шестую, вернуться на променаду. Справа белели высокие офисные здания и отели. Мимо, надменно пыхтя и не размениваясь на взгляды по сторонам, бежали тель-авивские джоггеры в богатых трико и фирменных кроссовках. У каждого в ухе белел наушник, что делало их похожими на радиоуправляемые модели.
Дышалось легко и свободно; я вспомнила свои ночные страхи и рассмеялась.
– Ты что? – спросил Мики.
– Ничего, так… – я крепко взяла его под руку. – Спасибо, милый.
– Милый… – повторил он. – Ты еще ни разу меня так…
– …не называла? Верно. А сейчас вот захотелось.
Я снова рассмеялась. Думаю, еще никогда в жизни мне не было так хорошо. Хотелось идти вот так и идти. Идти и идти, идти и идти, идти…
– Бетти, ты не знаешь, где тут улица Альшейха?
Я с полминуты поморщила лоб и качнула головой:
– Понятия не имею.
Мики озабоченно цыкнул:
– Нам надо туда. Я думал, что помню, как проехать, но не уверен…
К нашим ногам подкатился мячик, а вслед за ним Арик. Мики подхватил мяч, малыш тут же бросился отнимать. Они и в самом деле прекрасно ладили.
– Слушай, – сказал Мики, шутливо отбиваясь от малыша. – Спроси вот у того мужика на скамейке. А я пока справлюсь с этим богатырем.
Он заграбастал визжащего от восторга Арика. В десятке шагов от нас и впрямь, положив обе руки на спинку скамьи, восседал солидный седовласый мужчина, одетый по здешней джоггерской моде. Я подошла, все еще улыбаясь во весь рот от своего невесть откуда взявшегося счастья.
– Извините. Не подскажете, как проехать отсюда на улицу Альшейха?
Седовласый вытащил из уха аппарат, разорвав таким образом связь с центром радиоуправления. Это позволяло надеяться на ответ.
– Альшейха? – повторил он, наморщив лоб точно так же, как это делала я полминуты назад. – Это просто, красавица. С Хаяркона повернешь на Харав Кук – и до конца. А там спросишь.
Мимо нас прокатился мячик – за ним, заливисто хохоча, пронесся Арик.
– Твой? – спросил седовласый. – Какой симпатичный пацанчик. Весь в ма…
Он вдруг замолчал, будто вспомнив что-то, отвел взгляд и свесил голову на грудь, как будто заснув под действием гипноза. Мики сзади подхватил меня под руку:
– Пойдем, пойдем, а то Арик убежит. Вон он уже где…
Послушно шагая вперед, я оглянулась на спящего… на спящего?..
– Не оглядывайся! – скомандовал Мики. – И не торопись. Идем, как шли до этого… Арик, Арик! Беги сюда, бандит ты этакий. И мячик, мячик захвати!
Лишь в этот момент я наконец осознала то, что минуту-другую попросту отказывалось уместиться в моей бедной глупой башке. Мики убил того мужика. Мики застрелил его средь бела дня на людной набережной. Я не видела, как он стрелял, не видела и куда он спрятал оружие, но зато хорошо расслышала два характерных хлопка.
– Ты уложил его, Мики, – тихо проговорила я, автоматически передвигая ноги. – Ты застрелил его из пистолета с глушителем. Я знаю этот звук. Я росла в Джей-Эф-Кей, я была женой бандита, я знаю этот звук…
– Ш-ш-ш, Бетти, – прошипел он. – Возьми мяч, а я беру малыша…
Я подняла мяч, он взял на руки Арика, и мы пересекли шоссе – не наобум, как попало, а не торопясь, по зебре, дождавшись зеленого светофора, как и положено нормативной, законопослушной семье. Мне не хотелось думать. Мне вообще ничего не хотелось, в особенности – думать. Яркий солнечный полдень померк, небо потемнело, воздух утратил свежесть. Я сосредоточенно передвигала ноги, полностью уйдя в этот сложный процесс. Одна – другая. Одна – другая. Эта – левая, а эта – правая. А может, наоборот, неважно. Важно – не думать. Но непрошеные мысли все равно упрямо вплывали в меня – медленно и равнодушно, как тяжелые холодные карпы.
«Мы всего лишь его прикрытие, – плыло у меня в голове. – Он прикрывался мною, когда стрелял. Он использовал малыша, чтобы отвлечь внимание. Он все рассчитал. Настоящий мастер, не какой-нибудь бандит. Профессионал, сразу видно. Теперь понятно, откуда у него столько денег…»
На стоянке нас ждал неприметный «шевроле» – неказистая с виду дешевка, прячущая под исцарапанным капотом двигатель мощного гоночного автомобиля. Теперь ясно, зачем ему нужна именно такая тачка. Теперь, теперь, теперь… Теперь ясно, теперь понятно. Где были мои глаза раньше, до этого «теперь»?
Мы выехали на автостраду. Набегавшийся малыш почти сразу задремал. Мики сосредоточенно вел машину, время от времени испытующе поглядывая на меня. В его круглых глазах не было ни тени смущения или растерянности – лишь прежняя подкупающая смесь детской наивности и непоколебимой уверенности в себе. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы наконец открыть рот и привести в действие язык. Впрочем, и тогда моих сил хватило всего на одно слово.
– Почему?
Мики облегченно вздохнул:
– Слава тебе, Господи. Я уже боялся, что ты онемела. Почему? Потому что он был подонком. Настоящим подонком. Адвокатом мафиозного клана из Бат-Яма. Вытаскивал из тюрьмы убийц и наркодельцов. Подкупал прокуроров и полицейских. На его совести больше трупов, чем у Джека Потрошителя. Так-то он не выходил из дома без телохранителя, но утренняя пробежка – дело интимное, с топтуном неловко. Вот и добегался. Он всегда на ту скамейку садился. Посидит, отдохнет – и бежит обратно. Умный-умный, а дурак. Думал, на людной набережной его не тронут… Вот поэтому. Ну и еще потому, что это моя работа, Бетти. Его мне заказали неделю назад. Я ответил на твой вопрос?
Я отрицательно мотнула головой:
– Нет. Я спрашивала не об этом. Почему ты выбрал меня?
– Ах это… – он помолчал. – Давай, лучше я начну с самого начала. Так или иначе нужно рассказать тебе обо всем. Прежде всего, моя фамилия не Шварц…
По-настоящему его звали Михаэль Хитман. Не родственник певца Узи Хитмана, чей диск постоянно звучал в его машине, а просто однофамилец. Рос в одном из коммунистических кибуцев Изреельской долины. В шестнадцать связался с девчонкой из соседнего Бейт-Шеана, а через нее – с компанией тамошних сорвиголов, в том числе и с Зэвиком, закадычным дружком и будущим мужем моей тети Мали. По этой причине рассорился не только с родителями, но и со всем кибуцем, и в ЦАХАЛ пошел не десантником, как подобает образцовому коммунару, а бойцом бедовой бригады Голани, где вечно бунтуют и садятся в тюрягу за травку и гашиш, и куда приличный бледнолицый ашкеназ даже носу не кажет.
После армии отправился путешествовать вместе с Зэвиком по Южной Америке. Сначала несколько месяцев, пробавляясь случайными заработками, слонялись от Колумбии до Патагонии и обратно на север. А напоследок решили заехать в Штаты и пересечь их наискосок, дабы узнали и там, что такое настоящий «голанчик». В Лас-Вегасе их настигло горестное известие из Бейт-Шеана: у Зэвика умер отец. Денег хватило только на один билет; Мики посадил друга на самолет и остался зарабатывать на обратную дорогу. Мыл в ресторанах посуду, ночевал в кладовках. Когда до искомой суммы оставалось всего две-три сотни баксов, зашел в бар побаловать себя бутылкой-другой пива.
Сосед по стойке подозрительно долго косился на него, а когда Мики совсем уже собрался пересесть от греха подальше, вдруг спросил на чистом иврите:
– Давно из Страны?
– Полгода, – ответил Хитман. – Как ты узнал, что я израильтянин?
Сосед рассмеялся:
– Нашего брата издалека видно. По повадке. Ну и акцент тоже. Слышал, как ты заказывал…
Он передразнил топорный Микин выговор. Тот не обиделся: без Зэвика успел соскучиться по родному языку.
– После армии? – продолжил расспросы сосед.
– Голани.
– Гола-а-а-ни… – уважительно протянул незнакомец.
Был он плечист и грузен, говорил неторопливо, слегка растягивая слова и ощупывая собеседника взглядом прищуренных глаз.
– Тогда давай знакомиться, братан. Я ведь тоже голанчик… Том Атиас, бывший Томер…
Мики пожал протянутую крепкую ладонь и назвал свое имя.
– Михаэль? – переспросил Том, бывший Томер. – А фамилия? Что-то ты слишком похож на ашкеназа.
– Хитман.
Атиас поперхнулся и разразился хохотом.
– Что такого смешного?
– Ох… Хитман… – едва выговорил сосед, утирая ладонью выступившие слезы. – Ты хоть знаешь, что это значит? Что это значит здесь, а не в Стране, где это просто фамилия? Знаешь?..
Так Мики впервые узнал, что в Америке слово «хитман» означает «киллер», наемный убийца. Новый знакомый подозвал бармена и заказал еще… и еще… и еще… Потом они пересели за столик, и Атиас угостил Хитмана ужином. Говорили о том, как служилось в прошлые и в нынешние годы. Мики успел прихватить немного Южного Ливана, леживал в засадах и был неплохим стрелком. Расставались друзьями.
– Слушай, парень, – сказал напоследок Том, – не хочешь ли подработать? Дело плевое, знакомое. Завтра с утра мне надо побалакать кое с кем, не хочется в одиночку идти. Прикроешь спину своему же брату-голанчику?
– Завтра с утра? – Мики смущенно почесал в затылке. – У меня как раз смена в ресторане. Извини, не хочется терять джоб.
