Так очевидно.
Они все знали. Ну, кроме директора, разумеется. Но вот мама, папа и тетя Агнес…
И всё равно притворялись, что в жилах Бритт-Мари на самом деле течёт их кровь.
Прошёл час, а Бритт-Мари всё еще не могла уснуть. Тогда она тихонько встала и на цыпочках вышла из спальни. Она устроилась в кухне, и достала блокнот из тайника, которым служила жестяная банка из-под печенья. Бритт-Мари открыла первую страницу и прочла заглавие, которое позавчера сама же записала.
ЭЛСИ. Стокгольм, февраль 1944
Бритт-Мари взглянула на фото Элси цвета сепии – единственное, что осталось от её матери – и задумалась, а потом поднесла ручку к бумаге.
Слово за слово складывался рассказ об Элси, о матери, с которой ей не довелось встретиться. И мама, и папа пересказывали эту историю Бритт-Мари так часто, что она знала её наизусть. А ещё Бритт-Мари специально ходила в библиотеку – искала старые газетные статьи о Болотном Убийце.
Тем не менее, Бритт-Мари пришлось кое-что сочинить. Как на самом деле выглядел тот дом на Норра Смедьегатан? И как звали констеблей, сопровождавших Элси в тот вечер?
Бритт-Мари продолжала писать, пока в глазах не защипало, а руку не свело судорогой. Тогда она отложила блокнот и оставила его на столе. Тихонько прокралась обратно в спальню и скользнула в постель, под тёплый бок мужа.
«Я это сделала», – подумала она, засыпая.
«Я начала писать!»
«Я не собираюсь участвовать ни в каких писательских конкурсах, но может быть, кто-нибудь когда-нибудь прочтёт историю Элси. Кто-то, кому это действительно будет интересно. Может быть, это будет Эрик. И к тому моменту всё уже будет записано».
Когда следующим утром проснулась Бритт-Мари, Бьёрн был уже на ногах. Он что-то насвистывал, и до Бритт-Мари доносилось радостное лопотание Эрика. Но тут она услышала ещё один голос. Тягучий хриплый голос, который был ей слишком хорошо знаком.
Бритт-Мари накинула халат, тщательно затянув пояс, и направилась в кухню.
– Здравствуй, красавица моя, – поприветствовал её Бьёрн, когда Бритт-Мари показалась на пороге кухни.
– Привет, – бросила она не глядя. Её внимание было обращено к крупному мужчине, который, развалившись, сидел на стуле напротив Бьёрна, держа в руке бутерброд с ливерной колбасой.
Судден запихал остатки бутерброда в рот и отбросил со лба жидкие светлые волосы. Потом он указал пальцем на блокнот, который в раскрытом виде валялся на столе.
– Никак писательствовать решила? – пророкотал он.
Бритт-Мари подошла к столу и решительно схватила блокнот.
– Нет.
– Довольно жуткая историйка, – не унимался Судден. Подавив отрыжку, он начал медленно подниматься.
Бритт-Мари молчала.
– Что ж, пора, наверное, мне уже домой, – заявил гость.
Он кивнул Бритт-Мари и медленно побрёл в сторону прихожей.
Бритт-Мари скрестила руки на груди и метнула в Бьёрна злобный взгляд. Тот лишь пожал плечами. Едва услышав звук захлопнувшейся двери, Бритт-Мари зашипела:
– Что, чёрт возьми, он здесь делал?
– Просто проходил мимо.
– В семь часов утра?
Бьёрн развёл руками.
– Он шёл домой.
– В такое время? Где он шлялся всю ночь?
– Почём я знаю? Я же ему не мать.
Судден – один из приятелей Бьёрна, которого Бритт-Мари на дух не выносила. Помимо того, что он был странным, если не сказать маргинальным, Судден к тому же нигде не работал, и насколько понимала Бритт-Мари, в жизни его главенствовали два интереса – глушить пиво в старом дачном домике своей матери да ещё играть на скачках.
– Сматьите! – воскликнул Эрик, держа в руках столовый нож.
На кончике ножа был наколот кусочек сыра.
– Ой, какой же ты у нас умница, – промурлыкала Бритт-Мари, направляясь к кофеварке, чтобы сделать себе чашечку кофе.
– Не могли бы мы договориться не принимать гостей до девяти утра? – так спокойно, как только могла, произнесла Бритт-Мари.
– Так ведь его никто и не приглашал.
Бритт-Мари долгим взглядом поглядела на мужа и поставила чашку на столешницу. Затем достала из холодильника яйца и ветчину.
– Надеюсь, сегодня на службе тебе выпадет работёнка повеселее перекладывания бумажек, – сказал Бьёрн, надкусывая бутерброд с сыром.
– Вне всяких сомнений, – пробормотала Бритт-Мари.
Однако, придя на службу, она обнаружила у себя на столе новую стопку документов. Эта новая стопка, как минимум, была такой же величины, как вчерашняя. Бритт-Мари опустилась на стул, ощущая, как внутри неё вновь поднимается раздражение.
В кабинет вошёл Рогер Рюбэк. Сегодня он оделся чуть свободнее, сменив пиджак на кожаную куртку длиной до талии.
Этот даларнец уже чувствовал себя здесь, на третьем этаже полицейского участка Эстертуны, как дома. «Он точно знает, что принадлежит этому месту. Ему никогда не придётся просиживать целыми днями над грудами бумаг».
– Здорово! – произнес Рюбэк, оглаживая рукой свои беличьи хвосты. – Как жизнь?
– Спасибо, всё в полном порядке, – за неимением альтернативы отозвалась Бритт-Мари. Не могла же она сказать ему, как на самом деле себя чувствует. Как гнев скребётся и царапается у неё под ребрами, словно запертый в клетке зверь; словно на завтрак она наелась битого стекла, а не яичной болтушки с ветчиной.
Рюбэк стащил свою кожанку, уселся на стул и снова заговорил:
– Я не имею понятия, почему он так поступает.
– Я тоже.
– Это довольно странно. Учитывая нехватку кадров в полиции. Такую работу вполне можно было поручить этой фру Лагерман.
– Угу, – невнятно отозвалась Бритт-Мари, старательно отводя взгляд от кучи бумаг. Она отвернулась к окну, обшаривая улицу взглядом, лишь бы не глядеть ни на что в этом кабинете, лишь бы оказаться подальше от этого унижения – быть незваной и нежеланной. Под конец взгляд её, словно заблудившаяся пичужка, задержался на здании кинотеатра прямо напротив участка.
– Не хочешь выпить кофе?
Бритт-Мари выпрямилась и заставила себя перевести взгляд с кинотеатра на дружелюбную физиономию даларнца. Рюбэк улыбнулся, кожа на его щеках пошла морщинками, и веснушки собрались в кучу, словно стая рыб, попавшая в сеть.
– Да, спасибо. С удовольствием.
Когда Рюбэк скрылся в коридоре, Бритт-Мари наскоро поправила чёлку и нанесла немного крема «Нивеа» на губы. Уже завинчивая крышку плоской баночки, она внезапно осознала, как глупо себя вёдет. Она ли это? Сидит и прихорашивается ради сослуживца только потому, что он продемонстрировал порядочность, и не повёл себя, как скотина? Она, взрослая женщина, к тому же замужем за привлекательным мужчиной, с которым ещё и весело?
Бритт-Мари от души поблагодарила Рюбэка, когда тот вернулся с двумя чашками кофе, сел за свой стол и зажёг сигарету. Слегка покачиваясь из стороны в сторону в кресле, Рюбэк принялся разглядывать напарницу. Потом легонько постучал кончиком сигареты по краю блюдца с оттиском «Чинзано», стряхивая пепел.
– Сдаётся мне, в Эстертуне житьё спокойное. Фагерберг называет её компактным РЖЦ-городком. Что это значит?[11 - ABC stad – историческая градостроительная концепция в Швеции, благодаря которой снизилась загрузка метрополитена. В пригородах, построенных в соответствии с данной концепцией, рабочие места находились в непосредственной близости от жилых кварталов.]
– Работа, жильё и центр. Всё в одном месте.
– А я подумал, «ж» – значит жулик, – пошутил Рюбэк, гася окурок.
Бритт-Мари засмеялась.
– Ну уж нет, – возразила она. – Здесь, в Эстертуне, преступность практически отсутствует.
Бритт-Мари взглянула в окно. Высокое чистое голубое небо сияло над городом.
Рюбэк поднялся и взял со стола кипу бумаг.
– Мне нужно к Фагербергу, – пояснил он.
– Я пойду с тобой.
Рюбэк скептически взглянул на Бритт-Мари, но так ничего и не сказал, пока они шли по длинному коридору.
Фагерберг и Кроок уже сидели в кабинете и курили, когда туда вошли Бритт-Мари с Рюбэком. Солнечный луч проник в окно, и Бритт-Мари обратила внимание, как в узкой полосе света медленно поднимается к потолку табачный дым.
– Доброе утро, – сказала Бритт-Мари, занимая один из свободных стульев.
Фагерберг ничего не ответил.
– Я сказала «доброе утро», – повторила она, выдавив из себя улыбку.
Фагерберг не спеша положил сигарету на блюдце, откинулся на спинку кресла и сложил руки на коленях. В кресле что-то хрустнуло, когда он, слегка оттолкнувшись, отъехал немного назад.
– Инспектору недостаточно работы с документами?
– Я могу принести больше пользы здесь.
В полной тишине комиссар несколько мгновений пристально изучал Бритт-Мари, облизывая тонкие губы кончиком языка.
– Я определяю, где инспектор может принести больше пользы.
– Но…
Бледное лицо Фагерберга залилось краской, а зрачки сузились. Он вскочил так внезапно, что ударился о край стола, и задел блюдце, уронив его на пол. Окурки разлетелись по ковролину, оставляя за собой уродливые дорожки пепла.
– Вон! – проревел комиссар, указывая одной рукой на дверь. – Если инспектор Удин желает продолжить работу в моём отделе, ей следует научиться исполнять приказы.
6
Через неделю гнев Бритт-Мари утих. Но не потому, что она наконец получила какое-то иное задание, нет, просто она была по горло сыта этим чувством. Точно так же, как любой человек не способен каждый день есть одинаковую пищу, и у Бритт-Мари уже не хватало сил возмущаться. Место гнева в её душе заняло какое-то подобие смирения, жуткая пустота, которую сама она едва ли могла осознать. Возможно, эта пустота образовалась от утраты всех надежд, которые Бритт-Мари связывала с выходом на работу в то время, когда ещё сидела дома с Эриком. Разбитые мечты о наполненной смыслом, содержательной жизни на другом берегу декретного отпуска. Или же она попросту свыклась с мыслью о том, что её место действительно в этом кабинете с двумя письменными столами, из которых один вечно пустует – ведь инспектор Рюбэк обычно занят совещаниями или другими служебными делами.
Три следователя, с которыми ей не удалось познакомиться в первый день на службе – Олссон, Свенссон и Петерссон, – все оказались мужчинами средних лет и, насколько могла видеть Бритт-Мари, все они были настроены дружески по отношению к ней. Только Фагерберг, своей железной рукой заправлявший всем в отделе, поручил им другие расследования, и Бритт-Мари редко с ними пересекалась.
Комиссар Фагерберг больше не демонстрировал открытой неприязни, лишь сдержанную незаинтересованность. Практически всё время, что Фагерберг проводил в своём кабинете, на стене перед ним горела красная лампочка «занято».
Но у него, вне всяких сомнений, было много дел. Несмотря на то, что Эстертуна со стороны выглядела идиллически, в этом тихом омуте происходили ужасные вещи – пьяные драки, домашнее насилие, самоубийства. А всего несколько дней назад практически в центре города торговец из автолавки был ограблен человеком в маске и лишился всей своей дневной выручки.
Зови-меня-Алисой изо всех сил старалась сделать пребывание Бритт-Мари в отделе более комфортным. Да и Рюбэк был почти что чересчур любезен, словно стараясь компенсировать скотство старших коллег.
Однажды, когда Рюбэк явился в кабинет с кофе и булочками с корицей, Бритт-Мари вспомнила, что забыла дома контейнер с едой. Это, конечно, не трагедия – вокруг центральной площади полно лавок и ресторанчиков, но у Бритт-Мари, как обычно, было туго с деньгами. К тому же, её раздражал тот факт, что контейнер с жареной икрой трески и картофелем так и простоит без всякой пользы в холодильнике.
– Большое спасибо, – сказала она, видя, что Рюбэк ставит чашку кофе и кладет для неё булочку рядом с пишущей машинкой. – Только с перекусом придётся подождать. Мне нужно забежать домой и забрать свой обед.
– Я могу пригласить тебя на ланч, – ответил Рюбэк, и взгляд его игриво заблестел. Бритт-Мари словно пригрелась под этим взглядом, как будто свет из его глаз нашёл каким-то образом дорогу к её сердцу, и растопил в нём лёд ненужности.
– Я живу всего в пяти минутах ходьбы, – пробормотала она, вскочила, схватила сумочку и поспешила прочь.
До дома и вправду было недалеко.
Миновав винный магазин «Сюстембулагет», она свернула на Бергсгатан, откуда направилась прямиком в парк Берлинпаркен, который на самом деле не имел никакого отношения к городу Берлину. Парк назвали в честь скульптора, который создал бронзовую статую кормящей матери. Она стояла возле больших качелей. Парк был окружён трёхэтажными домами с плоскими крышами и маленькими балкончиками, откуда открывался прекрасный вид на его зеленые насаждения.
В любом другом случае Бритт-Мари сократила бы путь через парк, но сейчас в задней его части зияла огромная рана – на месте большого котлована скоро должны были построить многоуровневый гараж.
Быстрым шагом, переходящим в бег, Бритт-Мари миновала огороженную стройплощадку, прикрывая рукой ухо в надежде хоть немного приглушить шум отбойных молотков. Потом она вышла на Сигтунагатан, откуда до покрытого жёлтой штукатуркой дома оставалось уже совсем немного. Бритт-Мари скользнула во входную дверь и взбежала вверх по лестницам.
Едва распахнув дверь, она сразу поняла – что-то не так. Монотонный голос доносился из глубины квартиры, а в воздухе тяжёлой пеленой висел табачный дым.
Но дома должно было быть тихо и пусто. Бьёрн на работе, а Эрик – как обычно, у Май.
Бритт-Мари скинула сандалии, поставила сумочку на стул у двери и прошла в гостиную.
На диване навзничь лежал Бьёрн, и из его открытого рта раздавался храп. Тонкая нить слюны свисала с подбородка. На журнальном столике в ряд выстроились пустые банки из-под пива, пепельница переполнена. Один окурок вывалился из неё на столешницу старого тикового стола, который достался им от Хильмы, и прожёг в ней уродливую дыру. Старое транзисторное радио было включено, и серьёзный голос вещал о том, что Джеральд Форд должен сменить Ричарда Никсона на посту президента, а ещё о том, что Пиночет ввёл ещё более суровые законы против инакомыслящих граждан.
Бритт-Мари вспомнила, что прошлый вечер Бьёрн провёл в компании Суддена. Он был, очевидно, пьян в стельку, но обычно это не мешало ему на следующее утро пойти на работу. К тому же, когда она утром уходила, Бьёрн был на ногах, успел позавтракать и принять душ. Но что же произошло потом? Он что, продолжил пить, вместо того, чтобы пойти на работу?
