Аларик лишился разума. Он сошел с ума, но, несмотря на все его надежды, не стал меньше чувствовать, меньше страдать или меньше ощущать круговорот мучительных переживаний в своем сознании.
К ним просто добавилась новая мысль. Древняя и могущественная, которая не спрашивала о разных вариантах, а сообщала неизбежный факт.
Время пришло. Но какое время? Чье время? Его?
– Дэмы, – произнес голос, который, казалось, раздавался прямо у него в груди, – больше не могут ждать. Кто поведет их вперед, принц из Кеппоха? Я говорю тебе: гнев поведет их вперед. Теперь они обратятся против людей. Сможешь ли ты их за это упрекнуть?
Что бы ни говорило в нем, от этого голоса стискивало грудь и затуманивался разум.
– Без оков, – промурлыкал голос. – Что за чудесная идея, не так ли? Народ дэмов. Без оков. Кто поведет их вперед, Аларик? Кто поведет их вперед?
Аларика охватила ярость.
Кто бы ни обращался к нему, он явно насмехался. Потому что это он должен был вести дэмов. И не важно, что он этого вовсе не хотел – он принял эту обязанность. Это была его задача.
А теперь он висел здесь в качестве доказательства вечного превосходства Калейи… Гнев неожиданно охватил его, пронзил прямо в сердце, превратив пульс в обжигающее биение. Удар за ударом это иссохшее сердце набирало силу, и все больше и больше ярость проникала в каждый уголок тела Аларика.
Он открыл глаза. Все небо затянули хмурые тучи, которые почти нависли над ним, так что свет становился терпимым.
А вот толпа перед замком была невыносима. От них будто воняло презрением. Ненавидящие взгляды, унизительные слова.
Гнев прошептал: «Что, если все они погибнут? Все и каждый?»
Однако потом он увидел Лэйру – как она пробивается через толпу, уворачиваясь от наглецов и то и дело распихивая их локтями. На ней было платье с открытыми плечами, платье цвета солнца. Ее волосы были распущены и украшены золотым венком. Нереальное сияние исходило от ее волос и кожи. Она напомнила ему создание, о котором слагали легенды у него на родине. Чувство, не имеющее ничего общего с унижением и презрением, разрасталось у него в груди, занимая все место и лишая Аларика последнего, что у него еще осталось. Чувств. Дыхания. Надежды.
Потому что она больше не удостаивала его взглядом.
Теперь он понял. Ее серьезное лицо в последний раз. То, как она сдерживала слезы. Беззвучные слова, которые он безуспешно пытался прочитать по ее губам.
Это было прощание. Так она расставалась с ним, а он ничего не понял.
А теперь он видел ее. Видел Лэйру.
Видел ее в этом платье. В свадебном платье.
Видел ее с этим похожим на корону украшением. Знаком того, что она возвращалась ко двору.
Видел, как она спешит к своему возлюбленному и падает ему в объятия.
Видел толпу людей ее глазами. Они шли на свадьбу. Вот почему они пришли.
Лэйра выйдет за Десмонда. Она никогда этого не скрывала. Она никогда не обещала ему ничего иного.
Почему же это теперь отнимает у него дыхание, чувства, надежду?
Все, что ему оставалось, – чуждый холодный гнев, который собирался, копился, стягивался к нему, сжимал и распирал его изнутри, взывал к нему, убеждая, что ему нельзя больше оставаться здесь. Пора разорвать эти цепи.
Он был таким всеохватным, этот гнев.
Пламя этой ярости шептало и манило, заклинало его холодными, как лед, проклятьями.
– Это кончится ужасно, принц из Кеппоха, – произнес голос. – Ты увидишь.
И тогда Аларик почувствовал. Ощутил, как они идут.
Глава 10
ЛЭЙРА
Десмонд обнял меня, когда мы с Викой наконец пробились к нему на трибуну. Отступив на шаг, он посмотрел сверху вниз, а затем снова поднял глаза, вглядываясь в мое лицо и рассматривая оригинальное украшение, которое сделала Вика. Он осторожно провел рукой по моим волосам, и к его пальцам пристало немного золотой пыли.
– Ты выглядишь прекрасно, Лэйра.
Я наклонилась к его уху:
– «Ты выглядишь могущественной, волшебница» сегодня понравилось бы мне больше.
– Несомненно, – прошептал он в ответ. – Но Кадиз наблюдает за нами из толпы, и я не хочу, чтобы он начал ревновать.
Как бы печально все это ни было, я не могла по крайней мере не улыбнуться, пока мы устраивались на наших местах.
– Я боюсь, Дес.
– Это ведь с тобой часто случается, верно?
Я кивнула. Платье Вики зашуршало, когда она опустилась на свое место позади меня, между двумя служанками. Таким образом, места на трибуне, предназначенные для рода эс-Йафанна, оказались полностью заняты, потому что у Десмонда не было братьев и сестер.
– Ведь всегда все кончалось хорошо, Лэйра. Более или менее.
Я не смогла сдержать нервный смех, вырвавшийся из моей груди. Надеюсь, никого не смутит, если невеста, впервые появившись на публике рядом со своим нареченным, нервно рассмеется. Мы выглядели совершенно обычной парой, Десмонд и я.
Вика тоже идеально играла свою роль. Только я замечала, как искусственно она улыбается и как она стискивает руку у бедра.
Я посмотрела на восьмерых гвардейцев, выстроившихся в ряд. Они стояли перед помостом в качестве личной охраны Десмонда.
– Кто будет нас выводить отсюда, когда все начнется?
Десмонд коснулся двумя пальцами моей щеки, мягко приближая мое лицо к своему. Его губы коснулись моих у самого уголка рта, и он прошептал:
– Альян и Герон. Я им полностью доверяю, и, кроме того, я им заплатил. Не переживай на их счет, когда отделишься от нас – они в курсе.
– Они знают, что я…? – Чтобы не вызывать подозрений, я улыбнулась и запрокинула голову, изображая влюбленную девушку, которая наслаждается ласками.
– Разумеется, нет. Они знают только про ключ, но не про магию. Ключ у тебя?
– Да.
Он был спрятан в чулке и уже натер мне мозоль. Кузнец не стал задавать вопросов, словно понимая, что ему лучше не знать ответов.
– Хорошо. Дверца находится за гобеленом, на котором изображена увенчанная снегом вершина Волариана.
Я вспомнила этот гобелен. Ребенком я любила рассматривать его, представляя, что однажды взойду на вершину, когда там будет лежать снег, хотя это было совершенно невозможно. Волариан не позволял нам подниматься выше, чем доходили зубцы стен замка. Дальше он не пропускал даже летом. Тот, кто осмеливался попытаться, расплачивался за это своей жизнью. Эти склоны принадлежали Волариану, и я уважала его волю. И все же меня постоянно тянуло туда…
Я стряхнула воспоминания. Люди на площади затихли, а их взгляды обратились наверх. Я по-прежнему избегала смотреть на Аларика, опасаясь, что он отреагирует на это и привлечет внимание. Но даже не глядя наверх, я понимала, что означает поведение людей. Мой отец вышел на балкон и взглянул сверху вниз на свой народ. Он воцарялся так высоко над нами – по меньшей мере на пять метров выше места, где страдал Аларик, – что люди могли лишь догадываться о выражении его лица. Его голос был слишком тих, чтобы можно было все расслышать. И все же он упорно не соглашался, чтобы его слова передавали глашатаи. Он всегда говорил сам. Он поступал в соответствии со своим принципом, со своим избранным девизом: «Каждое слово я произношу для своих людей».
Ребенком я в это верила.
Теперь его слова текли мимо меня, как мутная вода, которую лучше не пить. Он желал удачи смелому народу Немии в победе над дэмами. Можно подумать, кто-то из этих городских жителей и правда сталкивался лицом к лицу с дэмом хотя бы раз. Люди, которые действительно несли потери, жили в низине или на менее защищенных горных склонах. Почему же он не говорил об их мужестве и не превозносил их смелость?
Он излучал гордость – гордость властителя, который уничтожил зло. Каждый житель Немии должен был увидеть, чем в глазах моего отца был Повелитель дэмов на самом деле: грязью, ничтожеством, никем. Кем-то, кто недостоин даже такой милости, как быстрая смерть. Напоминанием о победе, существом, которое должно страдать на стене замка, пока не искупит свою вину, стократно оплатив потери немийцев.
Народ ответил моему отцу радостными криками, и я, больше не в силах удержаться, бросила взгляд на Аларика, который едва двигался. Но все же он держал голову прямо, опираясь затылком о стену и закрыв глаза. Он вслушивался в слова, принимая брошенные ему в лицо издевательские похвалы.
Скрестив руки, я прижала их к стиснутой болью груди.
– Спокойно. – Я скорее ощутила слова Десмонда, чем услышала их.
И вот, мой отец поднял хрустальный бокал с белым игристым вином.
Долгожданный момент настал. Солнце в первый раз в этом году встало прямо вертикально над седлом низины, так что его лучи достигали ее самых глубоких уголков, целуя ее землю.
День солнечных поцелуев.
Раньше в знак наступления этого момента, показывая, что подданные должны поцеловать друг друга, чтобы поприветствовать это особое мгновение и попросить о мягком урожайном лете, отец целовал мою мать – там, наверху, на балконе. Потом, оставшись один, он стал одарять воздушным поцелуем народ. Но сегодня…
Он вышел вперед, так что его свободная рука легла на перила, и поднял бокал с вином. Издали не было видно, но я знала, что он широко улыбается.
– Ваше величество, – насмешливо произнес он. – Раз уж вы наш гость, не хотите ли отпраздновать с нами?
Он изобразил, будто целует содержимое стакана. Затем медленно наклонил его, и струйка игристого вина потекла на плечи, руки и волосы Аларика.
– Сколько еще? – спросила я сквозь стиснутые зубы. – Дес. Когда?
– Улыбайся, – прошептал он. Затем издал сдавленный звук, будто с трудом сглотнул. – Уже скоро. Скоро. Поцелуй…
Аларик задрожал. Я видела, как он сопротивляется чему-то. Ощутила его внутреннюю борьбу. У него еще оставалась какая-то гордость, и он пытался сохранить ее, пытался не реагировать. Но борьба была бесполезна. Жажда была слишком сильна. Его голова запрокинулась, и он принялся ловить языком капли, которые падали на лицо. Затем жадно облизал плечи и руки, куда мог дотянуться. На перепачканной кровью и грязью коже оставались светлые полосы. Я ощутила во рту горький жгучий привкус – так сильно я чувствовала его унижение.
– Лэйра.
Десмонд взял мое лицо в ладони. Несколько секунд он пристально смотрел мне в глаза, а затем улыбнулся, и я ответила ему тем же. Повсюду шуршали платья и люди тихо смеялись, одаряя традиционным поцелуем любимого человека, соседа или просто того, кто по случайности оказался рядом. Наши губы мягко сблизились и приоткрылись. Десмонд коснулся моей щеки, так что его рука заслонила наши лица от слишком любопытных взглядов.
– Закрой глаза, – прошептал он, и я тут же подчинилась. У него было намного больше опыта в этой необычной игре, ставкой в которой были наши жизни. – Слышишь? Рабочие? Началось.
Я прислушалась. Да. Вблизи послышались громкие крики, словно порывы ветра доносили сюда шум из-за стен замка. Протесты начались у восточного крыла – перед кабинетом верховного министра. Открыв глаза, я заметила, что Кадиз исчез. Ему предстояла рискованная задача – спровоцировать рабочих так, чтобы ситуация накалилась и гвардия по возможности решительно поспешила к восточному крылу.
Но внезапно на площади послышались сдавленные возгласы. Кричали люди, стоявшие прямо перед нашей трибуной. По толпе словно прошла волна. Некоторые пытались выбраться, другие натыкались на них, не понимая, что происходит.
Мне самой понадобилось невыносимо много времени, чтобы понять, и я почувствовала происходящее раньше, чем увидела.
Магия.
Я ощутила ее вкус. Дым и расплавленное железо. Жар и холод. Магия Аларика.
– Нет, – в ужасе прошептал Десмонд.
Вика со своего места позади схватила меня за плечо.
– Лэйра, он должен прекратить это. Ты можешь…
Но что я должна была сделать? Мне самой оставалось лишь смотреть вверх, на него, одной рукой прикрыв рот, а другой вцепившись в ткань платья.
Аларик стоял прямо. За мгновение до этого он скрывал лицо скованными руками, а теперь улыбался, глядя в толпу.
Это была холодная улыбка. Холодная и зловещая. И хотя я никогда не видела Аларика таким даже в самые мрачные моменты, этот его облик почему-то был мне хорошо знаком – эта улыбка, прогоняющая страх.
Но ведь мне казалось, что у него не осталось силы даже на то, чтобы держать голову ровно? Аларик стряхнул волосы с лица, так что шипы у него на лбу снова стали видны, а его черные глаза сверкнули. Он выглядел так знакомо, так привычно – и в то же время совершенно иначе. Он запрокинул голову, и когда он выкрикнул: «Эй, князь Немии!» – все мое тело покрылось гусиной кожей. Дело было не столько в том, что он после стольких недель голода и жажды, после недель молчания внезапно повысил голос, так что его слова легко разносились по всей площади. Дело было в чувстве власти, опасности, надвигающегося шторма, который обрушивался на нас. Темная угроза. Как гроза, которая нависает в горах над деревней. Кончик языка чувствует вкус молний еще до того, как первая из них разорвет небо. Мне не нужно было оглядываться, чтобы понять: все чувствуют то же, что и я.
В нескольких метрах над Алариком отец вцепился руками в перила балкона.
– Что вы празднуете сегодня, князь?
Меня охватил ледяной холод. Что он делает? Если гвардейцы теперь силой заставят его замолчать и прервут праздник, мы больше не сможем отвлечь их от него.
Аларик, Аларик, пожалуйста. Не делай этого. Не сейчас!
– Может быть, вы празднуете гибель вашего народа, князь?
По толпе пронесся испуганный шепот. Кое-кто уже убегал с площади, а гвардейцы начали взбираться на стену.
Аларик рассмеялся:
– Вы еще ничего не знаете. Никто здесь еще не знает.
Вскрикнув, я прижала кулак ко рту, когда один из воинов выпустил из арбалета стрелу и она прошла совсем рядом с головой Аларика. Со стены посыпались обломки камня.
– Что это значит? – прорычал с балкона отец. Он размахивал руками, показывая гвардейцам, что они должны это прекратить. – Что же ты знаешь, проклятое чудовище?
Я хорошо знала ухмылку Аларика. В его взгляде читалось превосходство, и я больше не понимала, что чувствовать. Облегчение, потому что он не сдался? Надежду, потому что он, казалось, был способен освободиться?
Он дернулся в цепях, и пыль со стены осыпалась на него. Мне только показалось, что земля дрожит и весь замок глубоко и угрожающе загудел? Или это в людях нарастала паника?
Или это был боевой дух, который я ощутила теперь, когда Аларик начал бороться?
