Дверь будки открылась, и через несколько секунд мы двинули к зданию. Кстати, с этим строением тоже интересная история приключилась. Сей пряничный домик, вполне официально, отжала себе группа партийных товарищей для различных неформальных встреч, превратив его в эдакий небольшой клуб для единомышленников. Точнее, в один из клубов, потому что подобных домов для самых разных партий, фракций, групп, группировок и даже просто заводских организаций в Москве было превеликое множество. В рабочее время там обычно было пусто, но вечерами народ собирался для встреч и дискуссий.
Вот нас и хотели притащить в эту купеческую недвижимость днем, пока там почти никого из непосвященных не было. Зато был шикарный подвал… И как я ржал, когда узнал, кого же именно послали арестовывать легендарного Чура! Нет, и среди оппозиции были неплохие спецы, но они все в основном пребывали на фронте. Вот тут и возник вопрос – кто будет вязать зловредного морпеха? Ну не руководству же ехать? Чекистов к этому делу не привлечешь. С вояками тоже связываться чревато. Поэтому Каменский, снабдив грозной бумагой, послал тех, в ком был уверен и кто не стал бы распускать язык. А именно – трех порученцев и адъютанта. Сука! Он бы еще секретаршу на задержание направил!
Но, с другой стороны, ожидали-то они всего двоих. Да плюс заручились поддержкой комендантского взвода на вокзале. Так что расчет был достаточно верный. Скрутили бы нас там в любом случае. Только вот не срослось… Поэтому сейчас адъютант имеет бледный вид и связанные руки, а мы, с оружием и решительным настроем, поднимаемся по ступенькам.
Сразу за большой резной дверью наткнулись на вахтера. Ну, или не знаю, как назвать человека, сидящего за столом возле входа. Судя по тому, насколько быстро он выдернул палец из носа, вахтер был занят добыванием козявок, но увидев нас, моментально прервался и, незаметно вытерев палец о штанину, вежливо спросил:
– Товарищи, вы к кому?
Я в ответ не менее вежливо пояснил:
– Мы к гражданину Каменскому Абраму Захаровичу. Он же здесь находится?
С ответом попкарь замешкался, так как разглядел в толпе слегка помятого Марка и недоуменно спросил:
– Э-э… но это же наш товарищ – Марк Пукерман! Почему он связан?
Подняв палец и акцентируя на нем внимание собеседника, я многозначительно и исчерпывающе ответил:
– Потому что! – выдержав паузу, продолжил: – Но я не услышал насчет Каменского. Он здесь?
Вахтер, растерянно кивнув, промямлил:
– Да… на втором этаже, в кабинете должен быть… А вы из военной коллегии?
Я отрицательно мотнул головой:
– Мы из морской пехоты.
И обращаясь к парням, приказал:
– Соболев, Ивлеев, Пузякин – контроль входа. Мага, Берг – за мной. Остальные – проверка здания. – И слегка пихнув Пукермана, предложил: – Веди, Сусанин.
По широкой лестнице, покрытой темно-синей дорожкой, прижатой к ступеням латунными штангами, поднялись наверх. А потом, следуя указанию печального Марка, я без стука открыл одну из дверей. Первое, что увидел, был здоровенный стол, за которым восседал какой-то взъерошенный тип гражданской наружности. Второй, в форме без знаков различия, показался смутно знакомым, но вспоминать его не было времени, так как гражданский вытаращился на меня и, перебегая взглядом то на Пукермана, то на моих парней, сипло произнес:
– Это… это как?
Ха, а он меня знает! Вон как задергался. Поэтому без особых сомнений я выдернул из кармана ордер на свой арест и, пустив лист по столу, задал простой вопрос:
– Твоя подпись?
Пока тот разворачивал бумагу, в разговор вмешался хмырь в форме:
– Товарищи, вы кто такие? И по какому праву сюда ворвались?
Военный (или не военный?) все-таки очень кого-то напоминал, поэтому на всякий случай я культурно пояснил:
– Я – Чур. Да, да – тот самый командир батальона морской пехоты. А насчет того, зачем сюда пришли… Просто мне очень интересно, зачем эта падла меня выдернула с фронта и почему хотела убить?
Каменский возмутился:
– Что за бред! Никто вас не собирался убивать!
Быстро сблизившись и несильным ударом в лоб уронив оппонента вместе со стулом на пол, я шипяще произнес:
– Ты, контра, это трибуналу рассказывать будешь. Хотел или не хотел… Вот у меня подложная телеграмма. Вот ордер на мой арест. Так что, кранты тебе, гнида! За покушение на убийство красного командира тебе мигом лоб зеленкой намажут! Чтобы пуля инфекцию в башку не занесла!
Стоящий в стороне военный, увидев экзекуцию, схватился было за кобуру, но тут же согнулся, получив от Чендиева крепкий удар между ног. И тут же разогнулся, поймав вторую плюху мягким кавказским сапожком по физиономии. После чего довольный Мага уселся на поверженного противника сверху и принялся сноровисто освобождать слабо скулящее тело от оружия. Хотя (судя по мелькнувшей часовой цепочке) не только от оружия.
А сбитый с ног гражданский, отпихивая от себя стул, попытался встать. Но я не дал этого сделать, наступив ему на ногу и рявкнув:
– Лежать, тварь! Вот лежа и рассказывай, кто еще входит в ваше контрреволюционное кубло? Колись, а то я тебя прямо здесь на ленточки для бескозырок пущу!
Такое впечатление, что Каменского очень давно не били. В смысле вот так, без затей, прямо на дому. Может быть, он и героический подпольщик, не боящийся смерти, но сейчас человек просто потерялся. Поэтому глянув на склонившуюся над ним озверевшую морду и увидев нож в моей руке, Абрам Захарович завопил:
– Вы с ума сошли! Уберите нож!
Но вместо этого, уперев тупую сторону лезвия под подбородок «оппозиционера» и усиливая нажим, скрипя зубами (для большего устрашения), я прохрипел:
– Гаплык тебе, если молчать будешь. Вот как «ноль» скажу, так и умоюсь твоей кровушкой! Пять. Четыре. Три…
Сказать «два» не успел, так как «пламенный революционер» от столь сурового наезда тут же раскололся:
– Нет! Прекратите! Никто вас убивать не хотел! Мы просто думали вас задержать и обменять на товарища Зильберт!
Убрав нож от шеи и уперев его кончик под нижнее веко, я напористо рявкнул:
– Мы? Кто это «мы»? Фамилии! Фамилии давай, а то зрения лишу! Будешь, падла, на ощупь кишки в брюхо запихивать!
В общем, что такое легкий (даже без членовредительства) экспресс-допрос, Каменский тоже не знал. Наверное, в полиции, где допрашивали героического подпольщика, такого не практиковали. А я, не давая ему собраться с мыслями, гнал и гнал вопросы дальше, на ходу придумывая сбивающие с толку дикие обвинения, перемежаемые не менее дикими угрозами и ломая на корню попытки хоть о чем-то умолчать. Сидящий за столом Берг едва успевал записывать.
А прервал нас шум нескольких подъехавших машин, и буквально через пару минут в дверях появился Соболев, который несколько растерянно доложил:
– Командир, там товарищ Жилин и с ним еще какие-то люди…
Внутренне подивившись (ну надо же – мои орлы задержали самого председателя СНК прямо на входе), я махнул рукой:
– Пропустите всех.
Козырнув, Славка исчез, и вскоре вместо него нарисовался Иван. «Каких-то людей» тоже хватало, так как помимо Жилина в кабинет ввалилось человек пять. И почти все были мне знакомы! Уж Дзержинского не узнать было невозможно. Правда, он был не в шинели, а просто в гимнастерке, но вот это острое лицо и дон-кихотовская бородка не оставляли никаких сомнений в определении личности. Следом за ним шел Мишка Леонтьев – порученец Жилина. Еще двоих не знал (скорее всего, парни из чекистов), зато вошедший предпоследним заставил удивленно цыкнуть зубом. Надо же, какая встреча! Нас посетил будущий лучший друг советских физкультурников и шахтеров! Без трубки, но зато в усах! Лично товарищ Сталин. Иосиф свет Виссарионович. Правда, ему сильно не хватало привычной по фильмам вальяжности, и сейчас «дядя Джо» выглядел просто немного состаренной и чуть более облагороженной копией Маги. Во всяком случае, блеск в глазах и порывистость движений не оставляли никаких сомнений – такой ножом пырнет, даже не поморщившись. Абрек абреком.
При виде вошедших связанный вояка, заелозив на полу, начал мычать сквозь кляп, а Каменский завопил:
– Товарищ Дзержинский! Слава богу! Уберите от меня этого сумасшедшего! Он здесь…
Но получив легкий пинок от Чендиева, замолк на полуслове. А я, привычно козырнув, сказал:
– Здравствуйте, товарищи! Очень хорошо, что вы пришли. Особенно рад Феликсу Эдмундовичу. Мы тут немного вашу работу выполнили, так что можете принимать субчиков для дальнейшей обработки. – Взяв у барона листы, протянул их главе ВЧК. – Вот список членов подрывной контрреволюционной организации, часть из которых проникла в структуры руководства республики.
Подняв брови, Дзержинский взял бумаги и, мельком глянув на них, тихо спросил:
– Контрреволюционной? А в чем конкретно вы их обвиняете?
Я, злобно покосившись на лежащего Каменского, четко доложил:
– В попытке развала регулярных частей Красной армии Южного и Крымского фронтов. В попытке помощи украинским националистам и немецким оккупантам в их действиях, предпринятых для захвата Черноморского флота. В попытке убийства командира подразделения Красной армии.
Главный чекист от столь лихого наезда опешил:
– Это очень серьезные обвинения. А доказательства у вас имеются?
Я кивнул:
– Разумеется! Во время подготовки к рейду по тылам противника вражеская агентура, прикрываясь документами от ВЦИК, проникла в отдельный батальон морской пехоты, где призывала командование избавиться от части ротных и взводных командиров. Тем самым желая подорвать боеготовность подразделения. Также они призывали рядовой состав к неподчинению. Тем самым пытаясь полностью разложить батальон. А когда эти агенты были арестованы и осуждены решением трибунала, их московские главари ударились в панику, решив обезглавить готовящуюся к боям воинскую часть. Вот подложная телеграмма о вызове меня в столицу. А вот ордер на мой арест. То есть эти люди были глубоко разочарованы провалом своих подельников на фронте и решили отомстить, вызвав меня в Москву, где думали арестовать и уничтожить.
Абрам Захарович трепыхнулся под ногой:
– Это навет! Не верьте ему, товарищи! Никто никого убивать не собирался!
Но тут вмешался Жилин. Брезгливо оглядев поверженных оппозиционеров, он предложил:
– Товарищ Чур, сойдите с товарища Каменского и скажите своим людям, чтобы они развязали товарища Ворошилова. И кляп из него выньте. А то мычит чего-то, а о чем мычит, непонятно…
Повинуясь просьбе главы государства, противники были подняты и усажены за стол. К этому времени у Ворошилова (так вот почему он мне показался таким знакомым!) перестала заклинивать челюсть, и он разразился замысловатыми ругательствами. Нет, до моих матросиков ему было далеко, но видно, что человек старается. Правда, слушали его не долго – буквально несколько секунд, после чего я, сделав два шага, наклонился над моментально замолчавшим скандалистом и веско произнес:
– Не на базаре. Перед тобой руководители правительства, а ты погаными словами тут всех кроешь. Хотя… – Задумчиво почесав подбородок, я глянул в сторону Дзержинского, протянув: – Ворошилов… Ворошилов… Стоп! Он ведь тоже в списке есть? Ну, тогда понятно, чего из него говно льется. Не может вражина сдержать своей звериной ненависти!
Тут и Каменский и Ворошилов завопили на два голоса. Ну как завопили? Принялись отмазываться перед всеми, желая хоть как-то оправдать свою позицию. Жилин на пару с Дзержинским стали задавать вопросы, а сладкая парочка (печального Марка давно из комнаты выдворили), захлебываясь, пыталась объясниться.
Я же какое-то время посидел за столом, отпуская едкие комментирующие реплики, а потом, закурив, переместился к окошку, откуда молча наблюдал за происходящим. Как ни странно, ко мне присоединился Иосиф Виссарионович. Также достав очередную папироску (в комнате все дымили как паровозы), он какое-то время помолчал, слушая разговор, а потом, наклонившись к моему уху, тихонько спросил:
– Товарищ Чур, ви дэйствительно прыговорылы к расстрелу товарища Зильберт?
Отрицательно мотнув головой, я спокойно ответил:
– Нет. Ее приговорил трибунал.
Сталин, задумчиво вздохнув, решил взять меня на понт:
– Но на втором съезде смэртная казн была отмэнена…
Я покачал пальцем:
– Кроме как за активную контрреволюционную деятельность, убийство и разбой[2 - Реально смертная казнь была полностью отменена на 2-м съезде Советов 28 октября 1917 года. Но 5 сентября 1918 года в связи с принятием решения СНК РСФСР «О красном терроре» восстановлена.]. Кстати, гражданка Зильберт была приговорена именно за КРД.
Не смутившись отлупом, собеседник уточнил:
– Но она жива?
Я вздохнул:
– Жива… чего ей сделается? Но если через три месяца позицию не поменяет, то приговор будет приведен в исполнение.
Сталин на какое-то время задумался и тихо ответил:
– Я ее знаю. Она нэ поменяет своих взглядов… Но это вэрный товарищ. Настоящый революционер. Такых волэвых товарищей мало…
Выпустив клуб дыма, я в упор посмотрел на собеседника:
– Понимаю. В нашей жизни кадры решают всё. Их надо всячески беречь. Только ведь сейчас вреда от нее гораздо больше, чем пользы. И я даже не знаю, куда эту пламенную особу можно пристроить, чтобы ее деятельность не разрушала все, что мы создаем.
Тот помолчал и неожиданно выдал:
– А еслы я… Лычно я возму ее на поруки? Я знаю, чэм ее можно занят. Ви мнэ доверяете?
Вот офигеть! До этого наши пути никак не пересекались, только по газетным статьям друг о друге могли судить, а тут сразу – «доверяешь?». С другой стороны, зная кавказский менталитет, сказать «нет» сейчас, это вот так вот с ходу испортить отношения и заиметь если не врага, то стойкого недоброжелателя. Причем недоброжелателя, оскорбленного в своих лучших чувствах. На личностной, так сказать, основе. Блин… мелькнула было мысль просто предупредить Сталина, что это весьма серьезный шаг. Хотел привести в пример Михайловского с Бергом. Это когда Виктор, при взятии на поруки, голову свою в залог поставил. Хотел, но, честно говоря, быстренько передумал. Нет, нынешний собеседник пока и близко не напоминал одного из самых сильных правителей России, под руководством которого была выиграна страшнейшая война. Не напоминал он и человека, от воли которого ссался весь просвещенный Запад. М-да… не напоминал. Таким он станет (если станет) только лет через двадцать – двадцать пять. Но я-то знал, какой потенциал таится в этом грузине. И на пустом месте конфликтовать не хотелось. Тем более что «донна Роза» мне никуда не уперлась.
Поэтому на прямой вопрос просто кивнул:
– Вам – доверяю. Наслышан о вас от товарища Жилина. Так что можете ее забирать.
Собеседник важно наклонил голову:
– Благодару.
Как культурный человек, я не стал напоминать о необходимости проведения повторного заседания трибунала о диссонировании предыдущих обвинений. Иосиф Виссарионович не дурак, он и сам догадается. Также не стал говорить и о том, что в списках оппозиции, надиктованных Каменским, фамилия Джугашвили тоже присутствовала[3 - И. В. Сталин реально одно время входил в военную оппозицию.]. Вместо этого просто улыбнулся:
– Не за что. Только у меня встречная просьба будет.
– Сталин вопросительно посмотрел на меня. – Может быть, имеет смысл сразу договориться о правилах поведения на будущее? Так скажем, во избежание потерь нужных людей. Допустим, в вашей власти находится жизнь или свобода какого-то индивидуума. Но если за него поручился тот, кому вы доверяете, то человек должен быть отпущен. Хоть из тюрьмы, хоть от расстрельной стенки. Отпущен и передан товарищу, который за него поручился.
Собеседник задумался:
– В прынципе, так можно сдэлат. А у вас что – уже кто-то ест на прымэте?
Фыркнув, я отрицательно мотнул головой:
– Нет. На примете никого нет. Просто часто бывает так, что мы не можем оценить полезность определенного человека для какого-то определенного дела. И начинаем махать шашкой, не понимая его ценности. Вот как пример – товарищ Роза. Я бы ее шлепнул не задумываясь, потому как пользы от этой особы не вижу вообще. Но вы эту пользу явно видите. Не буду даже спрашивать, на каком направлении вы хотите использовать Зильберт, просто понимаю, что для вас это ценный кадр. А кадры, повторюсь, решают всё!
Сталин надолго замолк, лишь иногда раздраженно дергая щекой на особо громкие вопли, доносящиеся от стола, а потом тихо произнес:
– Хорошо. Ваше прэдложение – интересное прэдложение. И я готов его принять.
Я кивнул:
– Вот и славно. Так что в будущем, надеюсь, не будет казусов, подобных сегодняшнему. Не придется крутить странные операции, а достаточно просто телеграфировать о своем желании.
Виссарионыч мрачно посмотрел в сторону разборок и сокрушенно выдохнул:
