– Слушай, когда мы закончим с удочерением, ты так и будешь стоять на своем? Ведь ребенок, которого мы возьмем, будет жить во дворце?
Ранами не знала, что ответить. Когда она думала об удочерении или усыновлении сирот из сточных канав, ее волновало одно – каждый из этих детей, как и она когда-то, нуждается в еде и теплом месте, где можно переночевать и услышать хоть от кого-то доброе слово.
Но ей было легко посмотреть на эту картину с другой стороны. Просто представить себя на месте некоего благотворителя, который взял в дом незнакомого ребенка с улицы. То есть домом сироты станет дворец, полный ценных вещей и секретов.
– Да, все не так просто, – сказала Ранами.
– Насколько я помню, ты доверяла фермерам, которые воровали ящики с орехами каро…
– Да, но… – Как это объяснить? – Халонг доверял фермерам, я доверяла Халонгу. Одно за другое – это долгий путь. И признаюсь, я тогда пыталась что-то доказать тебе, а еще я злилась.
Фалу задумалась, желваки у нее ходили ходуном, как будто она пережевывала слова для ответа.
– Ты хочешь взять в семью сирот не ради желания иметь детей?
Этот вопрос для Ранами был как шквал ветра, она еле устояла под его напором. Сапоги увязли в грязи. Это правда? Она всегда думала, что если они с Фалу станут жить вместе, то неминуемо возьмут ребенка. Это логично, учитывая, что у губернатора должен быть наследник. Теперь нужно было прокрутить это все в голове. Они берут к себе сироту, о которой ничего не знают. Девочка будет жить с ними, они будут ее учить, может, даже полюбят… Справится ли она со всем этим? Какая из нее мать? Она вообще не знает, что это – быть матерью. Отец у нее, понятное дело, был, но о женщине, которая была ее матерью, она практически ничего не помнила. Улицы, такие же сироты, как она, постоянное чувство голода и желание что-нибудь украсть – это все ее детские воспоминания. Халонга она могла бы назвать своим братом, но они встретились, когда оба уже были подростками.
Ранами остановилась и, почти не слыша своего голоса за шумом дождя, призналась:
– Не уверена, что знаю, что такое семья. А ты знаешь?
Фалу развернулась и посмотрела ей в глаза.
– Мой отец был хорошим родителем. Он любил меня по-своему. И мать тоже. Но я хочу лучшего для наших будущих детей. Если мой отец был хорошим родителем, ты точно сможешь стать лучше его. Да, ты бываешь жесткой, но я точно знаю, что под этой вроде бы жесткой оболочкой бьется самое отзывчивое сердце. Любой ребенок будет счастлив, если почувствует хотя бы каплю твоей любви и тепла. Я знаю, о чем говорю. Вместе мы справимся.
Ранами даже растерялась от такой, как ей показалось, незаслуженной похвалы.
– Спасибо, теперь мне стало легче. И как у тебя получилось найти нужные слова?
– Я столько лет с уверенностью говорила всякую чушь, – сказала Фалу и, улыбнувшись, зашагала вверх по тропинке. – Теперь вот наверстываю.
На повороте Ранами оказалась за спиной Фалу и увидела, что девочка смотрит на нее огромными темными глазами.
Когда она пришла в себя? Что успела услышать?
– Она очнулась, – сказала Ранами.
Фалу глянула через плечо:
– Девчонка?
Ранами кивнула.
– Идти сможешь?
– Да, – чуть слышно ответила девочка.
Фалу поставила ее на ноги. Девочка слегка покачнулась, хотя это больше было похоже не на слабость в ногах, а на попытку решить, стоит бежать или нет. Фалу и Ранами блокировали тропинку, и девочка предпочла не делать лишних движений. Ее ботинки были покрыты слоем грязи, но Ранами не сомневалась, что через дырки в носках выглядывают грязные пальцы.
– Как тебя зовут? – спросила Фалу.
– Вы хотите отрезать мне вторую руку? – вопросом на вопрос ответила девочка.
– Что? – опешила Фалу.
– Моя рука. Вы ее отрубите? – медленно и громко, как будто не была уверена в том, что Фалу ее поняла с первого раза, спросила девочка.
– Нет, с чего ты взяла? – ответила вместо Фалу Ранами, хотя она догадывалась, о чем идет речь.
Девочка подняла левую руку:
– Эту мне отрубили, когда я кое-что украла.
Фалу взялась за рукоять меча и, расправив плечи, гневно сверкнула глазами:
– Кто с тобой это сделал? Назови мне имя. Это мой отец приказал отрубить тебе руку?
Девочка съежилась, испугавшись, что разозлила Фалу.
– Это было не здесь. На другом острове. Он… он утонул.
Голова Оленя. Как она сумела проделать такой долгий путь? Ранами попыталась представить, что у этой девочки когда-то были любящие родители или другие сироты, для которых она была как своя. И все они утонули в Бескрайнем море. Ей до сих пор не верилось, что целый остров ушел под воду. Причем никто так и не смог понять, как и почему это случилось.
– Да ладно, теперь все уже зажило, – сказала девочка, помахав рукой с отрубленной кистью. – Если для вас это так важно, тот парень, который это сделал, уже, скорее всего, мертвый. Ну, просто…
– Как тебя зовут? – перебила девочку Ранами, потому что ей начало казаться, что этот их диалог с Фалу может длиться до бесконечности.
– Аиш.
– Никто не собирается отрубать тебе руку, – сказала Ранами. – Мы тут так не делаем.
Аиш глянула за спину Ранами:
– Вы меня туда заберете? В тот дворец?
– Да, мы там живем, – сказала Ранами.
Аиш убрала со лба мокрые волосы и с подозрением посмотрела сначала на Ранами, а потом на Фалу:
– Хотите меня наказать?
Ранами хорошо понимала причину ее настороженности. Если девочка приплыла на Нефилану с Головы Оленя, она могла и не знать, кто такая Фалу и как она выглядит.
– Нет, – вздохнула Ранами, – я сама когда-то была беспризорной сиротой и знаю, каково это – жить в сточных канавах. Мы на Нефилану не отрубаем бедным и голодным руки, мы им помогаем. Почему ты решила украсть кошелек?
Аиш снова с опаской посмотрела на Фалу, а потом на Ранами и сказала:
– Есть хотела.
У Ранами сработали старые инстинкты. Девчонка что-то скрывала. Да, она была голодной, но не один только голод подтолкнул ее на кражу кошелька.
А вот у Фалу не было таких инстинктов.
– Идем, надо уже накормить тебя чем-нибудь горячим.
Аиш сделала всего два шага, и у нее подкосились ноги, но Фалу успела ее подхватить и снова закинула себе на плечо.
– Вот так, все будет хорошо.
– Я должна вернуться… – пролепетала Аиш и во второй раз потеряла сознание.
Ранами подобрала подол плаща и, перепрыгнув через лужу, пошла рядом с Фалу.
– Что будем с ней делать? Она сказала, что хочет вернуться.
– Давай накормим ее и отмоем. Если хотим помогать беспризорным сиротам, может, начнем с того, что спросим их, чего они хотят? Мой отец и подобные ему причинили людям много вреда, я должна постараться это исправить.
Ранами следовало понимать, что Фалу, встав на этот путь, уже не свернет, она всегда и во всем шла до конца.
– Любимая, ты не можешь нести ответственность за весь тот вред, который причинил твой отец.
– Я все-таки попробую.
И дело тут было не только в страданиях простых людей. Ранами заметила, какое лицо было у Фалу, когда она поднялась из подземелья, где сидел ее отец. Она все еще чувствовала себя обязанной отцу, семейные узы все еще были слишком крепки. Возможно, она права и ее отец был не таким уж плохим человеком. Он любил ее. Но любовь не всегда делает человека лучше или добрее.
Впереди появились дворцовые стены. Стражник помахал им от ворот. Ранами подняла руку в знак приветствия, а потом наклонилась ближе к жене:
– Даже если бы ты могла компенсировать весь причиненный отцом вред, его все равно нельзя было бы отпускать на свободу.
– А как же прощение? – огрызнулась Фалу. – Как насчет того, чтобы жить дальше?
– Ты не можешь искупить вину отца, только он один может это сделать. А сейчас людям Нефилану нужна справедливость. Они хотят чувствовать себя в безопасности.
– Никто не может чувствовать себя в безопасности после Головы Оленя, – мрачно сказала Фалу, когда они проходили под аркой ворот. – Бедная девочка. У сирот жизнь и так несладкая, а тут ты теряешь место, которое считала своим домом. Это как во второй раз стать сиротой.
Аиш пошевелилась и тихо сказала:
– Я не с Головы Оленя. Сюда приплыла только сегодня утром. Тайком пробралась на корабль. Им это не понравилось. Выбросили меня за борт. Пришлось плыть самой.
У Ранами пересохло во рту. Этим утром? Неудивительно, что девочка не знала, кто такая Фалу.
– Ты приплыла с какого-то другого острова? Но была на Голове Оленя, когда он затонул.
– Нет. – Аиш с трудом приподняла голову и посмотрела Ранами в глаза. – Я с Унты.
– Унта не тонула, Голова Оленя утонула, – сказала Фалу, но голос ее прозвучал не слишком уверено.
– Было землетрясение. Один толчок. Потом другой. А потом они уже не прекращались.
Аиш говорила тихо, но отчетливо, солдаты на стене вполне могли ее услышать, но Ранами вдруг поняла, что не может заставить себя двигаться быстрее, не может увести их в какое-нибудь более уединенное место.
Страх пустил корни у нее в животе.
– Унта утонула.
12
Йовис
Письмо от безосколочных я сжег сразу, как только прочитал. Если бы его кто-то случайно нашел, для меня это был бы прямой путь на плаху. Я легко мог представить, как мама находит письмо и говорит: «Нельзя такие вещи разбрасывать где попало! Глупый мальчик. Ты заслуживаешь, чтобы тебе отрубили голову!»
Лампу притащить в трюм я не отважился, так что держал в руке маленькую свечку и вглядывался в темноту. Палуба раскачивалась, но я твердо стоял на ногах. Во влажный сезон Бескрайнее море редко бывает спокойным.
Чтобы наполнить паруса попутным ветром, на верхней палубе жгли умные камни, поэтому Мэфи с Траной, которые не переносили этого запаха, ретировались вниз. Я им сочувствовал, ведь они с таким удовольствием носились по палубе от кормы к носу и обратно и прыгали с борта в воду. Но Лин сразу дала понять, что это путешествие не прогулка и для нас важна скорость. Мне хотелось ее отговорить. Чем больше времени я проводил с Мэфи, тем меньше мне нравился запах умных камней, но я и так достаточно часто перечил императору. Даже мог себе представить, как мама, узнав об этом, начинает гадать – то ли я задался целью подставить шею под топор, то ли просто дурак.
В последние дни я стал склоняться ко второму варианту.
Если император, образно говоря, был ступкой, то Безосколочное меньшинство было пестиком, а я – незадачливым зернышком, попавшим в эту самую ступку.
Безосколочные писали о мече с белым клинком. Хотели, чтобы я его украл. Это же проще простого для героя, о котором в народе слагали песни. Да, я выжил после ранения отравленным ножом наемной убийцы, но я все-таки понимал, что не бессмертный. Моя плоть быстро срасталась, а кровь сама собой очищалась от яда, но я сомневался, что моя отрубленная голова способна сама пришить себя к шее, и не стремился проверять.
В трюме стояли ящики со старинными книгами, четыре резных сундука с осколками костей и несколько корзин с едой и всякими мелочами. Мне казалось, что в пещере под дворцом, где содержалась та жуткая конструкция, я видел какой-то меч на стене. Но я мог и ошибаться, ведь мне было чем там заняться. Однако, наблюдая за тем, как слуги спускали в трюм все это добро, я обратил внимание, что один сундук они отнесли в каюту Лин. Этот сундук я видел в пещерах под дворцом. Если Лин решила взять его с собой, то и меч могла тоже взять.
А еще мне в голову постоянно лезли мысли про спектакль «Восстание Феникса», в котором рассказывалось об уничтожении Аланги магическим мечом.
Когда я был маленьким, труппа только один раз дала представление на Анау, но магический меч целиком завладел моим воображением. И на моего младшего брата Оню, которому тогда было семь, он тоже произвел неизгладимое впечатление. Брат подыскал себе подходящую палку и расхаживал с ней, объясняя всем и каждому, что это магический меч. Папа только трепал его по волосам, а мама, поджав губы, напоминала, что даже герой, сразивший Алангу, должен мыть за собой посуду.
Я открыл крышку ближайшего ящика и пробежался пальцами по корешкам книг. Ничего особенного – обычные исторические книжки и легенды древних времен, даже один экземпляр «Восстания Феникса».
– Что ты здесь забыл?
Я развернулся кругом и увидел Лин. Она была в простой одежде для путешествий, шторки на ее лампе были закрыты, а когда она их открыла, я даже заморгал от яркого света. По лицу Лин поползли тени.
И как такая маленькая женщина может быть такой грозной?
– Уверена, обыск трюма не входит в твои обязанности. Или это тоже для моей защиты? Что-то я не вижу тут никаких опасных конструкций.
Кто-то прошел по верхней палубе у нас над головами. Я почувствовал, что начинаю потеть. Надо было что-то быстро придумать.
Я поднял руки и, как мне казалось, обезоруживающе улыбнулся:
