Я убираю письмо в сумочку, открываю кошелек и быстро пересчитываю деньги. Сердце сжимается.
Когда я кладу свои скудные капиталы назад в кошелек, пальцы натыкаются на что-то металлическое, – платиновые зубцы помолвочного кольца впиваются в кожу с такой силой, что выступает кровь.
Я делаю глубокий вдох и двигаюсь в направлении кафе «У Руби».
Глава 4
В выходные перед Днем труда у нас оживленнее, чем обычно, – нескончаемым потоком тянутся местные, туристы и военные, гуляющие на широкую ногу, отвлекая меня от недомоганий, связанных с беременностью.
В бестолковый промежуток между обедом и ужином толпа посетителей редеет – я вперевалку выхожу наружу и сажусь на одну из деревянных скамеек перед рестораном.
Неподалеку припаркован сияющий автомобиль. Возле него стоит молодая женщина, которую я недавно обслуживала, ее мужа нигде не видно.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Колесо спустилось, – отвечает она с легким акцентом, который мне знаком от кубинцев, часто наведывающихся в Ки-Уэст – здесь очень близко, и между островами ходит паром. – Муж пошел искать механика.
Лично я никогда не бывала на Кубе. Когда мы только поженились, Том постоянно твердил, что мы съездим. Сам он часто оказывался на острове по промысловому делу, порой пропадал неделями, а по возвращении от него пахло ромом, сигарами и немножко женскими духами. В конце концов обещания сошли на нет, и я совсем отказалась от этой идеи, когда поняла, что мне, пожалуй, лучше не знать, как он там проводит время.
Переднее правое колесо элегантного автомобиля действительно спущено из-за заметной пробоины.
– Вы что, в аварию попали? Тут сильный порез.
– Нет.
– Выходит, колесо спустилось, пока вы были в закусочной?
– Возможно. Мы точно не знаем, но ничего такого не замечали, пока не собрались уезжать. Когда автомобиль сгружали с парома, этого точно не было.
– Неласково вас встретили, мне жаль. Честно говоря, тут не лучший район. Полным-полно дебоширов, наклюкавшихся в барах на Дювал-стрит. Такой автомобиль привлекает внимание, – я указываю на закусочную у себя за спиной. – Если хотите, можете подождать внутри. Не стоит кормить москитов.
– Спасибо, но мне и тут отлично. Хочу побыть на свежем воздухе после целого дня на пароме.
– Вы останетесь в Ки-Уэст?
Многие здесь лишь проездом, и я обожаю узнавать, куда они направляются. Иногда я ищу эти места на карте в публичной библиотеке и представляю, как поехала бы туда сама. Так я уже объехала весь мир. Если место на карте западает мне в память, я прошу у библиотекарши книгу о нем. Когда Тома нет дома, я читаю часы напролет и чувствую себя невероятно счастливой. Когда он дома, книги лежат в тайнике. Том говорит, что женщине вредно читать слишком много, а точнее, вообще вредно читать.
– Мы направляемся в Айламораду, – отвечает она. – У нас медовый месяц. А потом в Нью-Йорк.
Айламорада как-то не вяжется с образом такой шикарной дамы – впрочем, если они в свой медовый месяц ищут уединения, тогда это правильный выбор.
Она переводит взгляд на мой живот.
– Сколько еще?
– Пару недель. У меня это первый, – добавляю я, предугадывая возможный вопрос о других детях. Подобная невинная беседа может затронуть очень больную тему.
Ее взгляд останавливается на простом оловянном колечке на моем безымянном пальце.
– Должно быть, вы с мужем очень счастливы.
Я кладу руку себе на живот.
– Мне всегда хотелось стать мамой, – просто говорю я.
Эта перемена в жизни меня страшит, и будущее сулит неопределенность, но любовь к моему малышу – это единственное, в чем я не сомневаюсь. Я не рассказываю ей о предыдущих выкидышах, случившихся то ли из-за кулаков Тома, то ли по вине моего собственного тела, о том, как отчаянно я молилась об этом младенце, пусть даже с моей стороны это было сущим эгоизмом, учитывая, какую жизнь я могу предложить своему ребенку.
Услышав мой ответ, она морщит лоб, и в ее лице проступает что-то…
– Вы в порядке? – снова спрашиваю я.
Ее глаза наполняются слезами.
– Кажется, это от нервов. Со всеми новобрачными так бывает?
– Не знаю, – честно говорю я, удивленная ее откровенностью, ее манерой держаться, которая совсем не согласуется с ее безупречной внешностью.
Когда я в шестнадцать лет выходила за Тома, я с радостью неслась к алтарю, и вот где в итоге оказалась.
– А ваш муж, он хороший человек? – спрашиваю я. – Добрый?
В ресторане он показался мне довольно вежливым – обычно люди, общаясь с теми, кто их обслуживает, показывают свое истинное лицо, и мне, конечно, попадались экземпляры погрубее, но я уже перестала подходить к людям с абсолютной меркой. Люди такие, какими их делают обстоятельства.
– Мы быстро поженились и толком не успели узнать друг друга.
Мой взгляд непроизвольно опускается ниже ее талии.
Она краснеет.
– Мои родные хотели, чтобы мы поженились.
– Тогда желаю вам удачи. – Я умолкаю. Обычно я не пускаюсь в откровения с незнакомыми, да и ни с кем вообще, но, несмотря на очевидную разницу между нами, что-то знакомое в ней угадывается. Что-то довольно знакомое мне – чувство одиночества.
– Брак – сложная штука. Связать свою жизнь с другим человеком непросто: твое настроение будет зависеть от его настроения, твои потребности – следовать за его потребностями, а ты – подчиняться его воле. Это выматывает, – признаюсь я.
– Не сомневаюсь. Меня зовут Мирта, – после паузы говорит она.
– Я Хелен, – я пытаюсь улыбнуться. – Надеюсь, у тебя все по-другому.
– Мне жаль, что у тебя иначе, – она сглатывает. – Так было всегда?
Я мысленно возвращаюсь к началу – девять лет брака затмевают воспоминания о том времени, когда мы были молоды и Том навещал меня у Руби. Он возвращался с моря, и от него пахло солью, рыбой, солнцем и свободой, а мне только и было надо, что уткнуться лицом ему в ключицу, тесно-тесно обхватить его руками, ощущая его силу, которую я считала надежным заслоном от мирских напастей.
Счастливое ли то было время? Пожалуй. Сейчас все стерлось, позабылось, точно это происходило с другим человеком, точно я – другой человек, но когда-то ведь это действительно было. Каким-то образом эти моменты отошли в прошлое быстрее, чем я успела понять, и другие составляющие нашего брака, прежде сопряженные с потрясением и страхом, стали повседневным явлением.
– Нет, не всегда, – отвечаю я. – Когда мы поженились, все было по-другому. Конечно, мы были бедны, но это была другая бедность. До того как все пошло наперекосяк, мы неплохо ладили. У нас был маленький домик и, возможно, родился бы малыш, и мы строили планы.
Тогда мы жили надеждой. Даже когда все пошло наперекосяк, у Тома была лодка. Он часто повторял, что тот, кто готов трудиться, может горы свернуть. Но, как выяснилось, одной лодки было недостаточно. Он умел ловить рыбу, но в ней мало толку, когда у людей нет денег, чтобы заплатить за нее.
– Он изменился, – подытоживаю я. – Или жизнь изменила нас.
Но ведь в этом мире есть много хороших мужчин, которые, подобно остальным, все потеряли, но не колотят своих жен и не пропивают остатки выручки. Может быть, эти склонности были у Тома всегда, а я просто не замечала их?
– И как это понять? – спрашивает Мирта. Она побледнела и широко раскрыла глаза.
Такая молодая.
– Как понять, что ты вышла замуж за мужчину, который изменится? – заканчиваю я за нее.
Она кивает.
– Не думаю, что это можно понять. Ты хотела выйти за него?
Неужели она, подобно мне, повелась на широкие плечи? Воображала океанский воздух и ветер, играющий в волосах? Мечтала о приключениях? Влюбилась настолько безоглядно, что слушала только собственное сердце, а его сердце не слышала?
– Не знаю. Я хотела стать женой. Иметь семью. Ничего лучше в голову не приходит.
Мне хочется сделать и сказать что-то более стоящее. Хотя у нас с ней ситуации разные, но я помню, каково это – быть молодой женой, пытаться создать семью и дом почти без всякой помощи. Я, по крайней мере, когда вышла замуж, стала жить неподалеку от родителей. Не могу представить, каково это – переезжать в другую страну с супругом, которого почти не знаешь.
За моей спиной слышится шум – Руби зовет меня.
– Вот и перерыв закончился. Надо возвращаться к работе.
– Спасибо, что поговорила со мной. – Мирта наклоняется и быстро обнимает меня, а когда разжимает руки, я проверяю, не осталось ли на ее шикарном платье грязных и жирных пятен от моего передника. – Спасибо, – снова шепчет она. – И удачи. Пусть у тебя и твоего малыша все будет хорошо.
– И тебе того же.
Я еще немного медлю, пытаясь найти для нее нужные слова, но ничего не приходит в голову.
Ощущать беспомощность тяжелее всего – осознание того, что ты в ловушке у жизни, у обстоятельств, и от тебя ничего не зависит, изматывает. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. От этого хочется бежать прочь со всех ног и без оглядки. От этого хочется ругаться на чем свет стоит.
Я вижу это в ее глазах – искорку, вспышку гнева, яростного и внезапного, преображающего ее в совершенно другого человека. В человека, которого я знаю.
Я улыбаюсь ей в ответ.
* * *
– Еще одна, – говорит мне Руби, когда я возвращаюсь в ресторан.
Новая посетительница молоденькая и хорошенькая. На первый взгляд у нее отличный наряд, но в том, как этот наряд сидит на ней, есть что-то странное, точно он был сшит на юную девочку, до того, как ее формы стали более женственными. Подол платья короче, чем требует мода, и в талии, подчеркнутой пояском, оно ей тесно, несмотря на стройную фигуру. Впрочем, на шее прелестный кулон, который придает лоск всему образу – в наших краях это редко увидишь.
Ясно, что она нездешняя.
Возле ног на полу саквояж – когда-то он выглядел шикарно, но уже пообтрепался.
– Беглянка, – высказывает предположение Руби.
– Для беглянки одежда слишком хорошая.
– У богатеньких детишек тоже бывают трудности, – фыркает Руби.
Возможно, но когда твои собственные проблемы так или иначе связаны с деньгами, другое объяснение представляется с трудом.
– Похоже, у нее неприятности, – бормочу я.
– Или она приехала сюда, чтобы от них избавиться, – Руби обводит взглядом ресторан. – Жаль, если ураган доберется сюда, их планы на отдых полетят ко всем чертям.
Больше она ничего не говорит, но я слышу в ее голосе невысказанное беспокойство – если ударит ураган, ресторан понесет убытки, а сейчас нам, как никогда, нужна работа.
Я подхожу к столику приезжей.
– Добрый день. Добро пожаловать в кафе «У Руби». Что будете заказывать?
– Кофе, пожалуйста. Черный.
– Что-нибудь еще?
Девушка медлит с ответом, прикусывает нижнюю губу.
– Нет, спасибо.
Я вношу коррективы в первоначальную оценку. Возможно, когда-то она была богатой – ее наряд и модный саквояж явно это доказывают, но сейчас она выглядит голодной и испуганной.
– Сейчас принесу.
Я наливаю кофе и прихватываю из кухни кусок лаймового пирога.
Руби качает головой, когда я иду с тарелкой мимо нее.
– Ты, Хелен, добрая душа.
– Она совсем ребенок.
– А у тебя свой на подходе. И, судя по тому, как за последнюю неделю опустился живот, ждать уже недолго.
– Вот если мой малыш когда-нибудь будет голоден, одинок или испуган, кто-нибудь ему поможет.
– Запишу на твой счет, – вздыхает она.
Том спросит, почему я меньше заработала на этой неделе, но с этим мы потом разберемся.
