Поначалу я чувствовала себя скованно. У меня мало опыта общения с посторонними людьми, тем более мужчинами. Долгие годы брат заменял всех. Слишком велика была разница между нами и теми, среди кого приходилось вращаться. Слишком подозрительными и осторожными мы стали. Слишком тщательно берегли свой гнев, боясь отвлечься и невзначай расплескать его. В самом начале мне чего-то не хватало, и когда деревенская ребятня развлекалась, одна моя половина порывалась присоединиться к ним, а вторая слышала строгий голос матери, отчитывающий за неподобающее поведение. Лорды не играют в мяч с вилланами, не перенимают их просторечные выражения и не опускаются до их уровня. Да и брат не позволял забыться… Бережно храня осколки прежней жизни, мы пытались применить их к новому положению, и когда ничего не получалось, отгораживались в своём мире. Мы были друг у друга, и этого хватало.
И постепенно желание впускать кого-то ещё в нашу жизнь окончательно сошло на нет, а чужие прикосновения стали не просто неприятными – от них передёргивало. С женщинами я никогда не умела и не хотела слишком сближаться, а мужчин Людо ко мне и близко не подпускал.
Видимо, у Тесия никогда не вставало подобных проблем, поэтому беседа текла в целом свободно, несмотря на мои подчас неловкие или слишком односложные ответы.
Найденная впопыхах для соблюдения приличий пожилая дуэнья держалась поодаль, не мешая разговору, к тому же, кажется, была туга на ухо и подслеповата, так что даже вздумай Тесий обесчестить меня под первым же кустом, вряд ли что-то заметила бы. Однако при виде проступающего на его скулах румянца, когда наши взгляды встречались, я не могла представить его в этой роли.
Сад располагался за паласом. К нему спускалась широкая лестница с полустёртыми ступенями и резной балюстрадой, сплошь увитой плющом и плетистыми розами, которым ещё слишком рано и опасно было цвести, и тем не менее они цвели – в марте месяце. На входе встречала старинная каменная арка. С неё почти до самой земли свисал гишпанский мох, волнуясь пушистой занавесью. Покачиваясь под порывами ветра, он пропускал тяжёлые, напитанные влагой ароматы. Арка казалась воротами в другой мир.
– Это один из старейших садов на материке, заложен, как и сам замок, ещё Конрадом Четырёхпалым. Вы ведь слышали про основателя королевского рода?
– Тот самый, которого после гибели в военном походе причислили к святым, сварили в вине, а отделившиеся от плоти кости раздали самым уважаемым подданным и союзникам королевства? Про него все слышали, милорд. У нас дома даже…
…хранился ковчежец с фрагментом его пятки, пожалованным в качестве особой милости давно умершим потомком Конрада Четырёхпалого нашему давно умершему предку, участвовавшему в том походе в звании генерала. Морхольты всегда были верной опорой трона, а останки святого, как известно, творят чудеса, оберегают и вообще несут благодать.
Но я вовремя спохватилась, сообразив, что Грасье не была оказана эта милость, и докончила:
– …кормилица рассказывала эту историю перед сном.
– Да, но он славен не только своей кончиной, – заметил Тесий, отодвигая мох, как штору, и приглашая войти.
Я сделала шаг вперёд и замерла как вкопанная.
Сад на воде…
В гладкой поверхности отражался опрокинутый мир. В груди похолодело и сжалось. Одно дело ехать в ладье, и совсем другое – ступать по хлипким мосткам. Уверена, все до единого хлипкие, даже вон тот, каменный… Я невольно попятилась.
– Что с вами? – с беспокойством спросил Тесий.
– Н-не люблю воду, – выдавила я, не отрывая глаз от застеленного зыбким покрывалом тумана озера, разбитого естественными и искусственными насыпями, иссечённого дорожками и аллеями. Из его чёрных мерцающих глубин ко мне тянулись призраки минувшего. – Мой брат однажды чуть не утонул…
Никогда не забуду выражение отца в тот миг, когда конюх вбежал в дом с Артуром на руках. Голова брата запрокинута, тонкие руки и ноги безвольно качаются, с одежды струится влага, а на кротком бледном до прозрачности лице застыло умиротворение.
«Ещё живой»
«Вытащили из реки»
И глухой горловой стон отца.
Мужчины отнесли Артура в родительские покои. Глядя из-за двери на хрупкую фигурку, такую маленькую на огромной кровати, придавленную толстой шкурой покрывала, я испытываю страх за брата и беспокойство, передавшееся мне от взрослых. Все они знают какую-то тайну… Слуги перешёптываются в переходах коридоров, обмениваются странными взглядами.
Я снова смотрю на Артура. Отец опускается рядом, отводит с его лба волосы, что-то шепчет, гладит, а потом роняет голову на скрещённые руки.
Тем же вечером Людо стоит перед ним, кашляющий и почти такой же бледный, как Артур, но в глазах – дерзкий вызов.
– Я знаю, это ты.
Брат дёргает плечом и равнодушно смотрит в сторону.
– Артур почти не умеет плавать, сам бы он ни за что не полез на середину реки, зная, какое там течение. Его кто-то выманил.
Людо внимательно рассматривает мозоли от меча, пробует ногтем корки. Сейчас на свете нет ничего важнее этих мозолей.
– Зачем? – зловеще тихо спрашивает отец, поднимаясь из глубокого кресла, и подходит к нему вплотную.
Брат упрямо не поднимает глаз, и отец бьёт его наотмашь. Тяжёлые перстни кастетом срывают кожу на скуле. Людо падает, но, прежде чем успевает подняться сам, отец вздёргивает его на ноги за рубаху на груди и запрокидывает голову за волосы.
– Ты хоть понимаешь, что сам чуть не погиб?! – рявкает ему в лицо. – Чуть не лишил меня обоих сыновей! Да как ты мог, он же твой брат!
– Он мне не брат! – с ненавистью кричит Людо, одной рукой пытаясь высвободить волосы, а второй стучит себя кулаком в грудь. – Я! Я твой сын! А он жалкий слабак, ошибка Праматери! Я лишь хотел избавить тебя от обузы!
Занесённая для нового удара рука замирает, и Людо, вывернувшись, отскакивает, промакивает скулу, но лишь сильнее размазывает кровь.
Ладонь отца опускается, и раздаётся тусклое:
– Вон с глаз моих.
Брат выбегает из комнаты, не заметив меня, спрятавшуюся за дверью.
А отец, как-то вмиг постарев и сгорбившись, падает обратно в кресло, словно ноги больше не держат, и закрывает лицо руками. Вскорости из-за ладоней раздаются странные звуки, плечи сотрясаются, и я с ужасом понимаю, что он плачет. Ни до ни после я никогда не видела отца плачущим… Мне невыразимо горько и стыдно – за себя, что увидела его таким, и за него. Отцы не должны плакать…
Я словно заметила трещину на сводах стеклянного замка.
Он отнимает руки от блестящего влагой лица и становится на колени перед образом Праматери в нише. Пальцы стиснуты до побелевших костяшек, губы беззвучно шевелятся.
Я пячусь и тоже убегаю.
Заглядываю в комнату Людо. Он забрался на кровать с ногами и смотрит в окно. Я опускаюсь рядом на краешек.
– Ты правда пытался убить Артура?
Он поворачивается и смотрит на меня таким же пустым взглядом, как на отца, а потом в глубине что-то ломается. Согнувшись, он утыкается лицом мне в колени, обхватывает руками и срывающимся голосом шепчет:
– Иногда мне жаль, что ты не родилась мужчиной, Лора. Из тебя вышел бы куда лучший брат, чем из него… Теперь ты меня ненавидишь?
Я поражена его словами.
– Ненавижу тебя? Я не могу тебя ненавидеть, Людо! Ты мой лучший друг! Мой единственный друг… Только ты да Артур, больше никого. Но пообещай, что впредь не будешь этого делать. Обещаешь?..
– Людовик чуть не утонул?
– А? Что?
– Вы сказали, что ваш брат чуть не утонул.
Не знаю, с чего Тесий решил, что Людо так зовут, но разубеждать не стала.
– Я так сказала? Верно, оговорилась… Это был сын конюха, а Людо прекрасный пловец.
– Слышал, даже король его отличил. Похоже, ему даётся всё, за что бы ни взялся.
– Это так, – с гордостью подтвердила я. – Мой брат самый лучший!
Про буквы можно не вспоминать.
– Должно быть, таким талантам тесно под курткой оруженосца.
– Не нужно насмехаться, – резко заметила я. – Я не люблю, когда надо мной смеются или над братом. Лучше пойду.
– Простите, не хотел вас обидеть, – остановил Тесий. – Вы много потеряете, если не осмотрите сад. Вы сказали, что не любите воду, но причины для страха нет: дорожки довольно широки, мостки прочные, а я буду рядом.
– Я ничего не боюсь!
Согласилась я в итоге, конечно, не из-за растительных красот, до которых мне дела нет, а потому что нужно исследовать все уголки замка и ещё потому, что ничего не значащие беседы – лучший способ подобраться к значимой информации.
– Правильное решение, – улыбнулся Тесий. – Уверен, вы полюбите наш сад.
Ещё чего не хватало! Но как ни странно, это место и впрямь обладало неким колдовским магнетизмом.
Сад Скальгердов был обустроен на отдельном участке озера и плавно перетекал в лес. Природное и рукотворное так тесно переплелось и так гармонично дополняло друг друга, что подчас невозможно было угадать границу между плодом трудов человека и Праматери. Клумбы, небольшие заводи с торчащими посередине дозорными башенками в миниатюре, беседки, гроты, аллеи – всё было соединено сетью мостков, переходящих в земляные площадки. Некоторые из этих мостков, широкие и устойчивые, внушали доверие, другие напоминали шаткие тропинки над бездной, снабжённые верёвками или цепями вместо перил. Ветви деревьев и кустарников низко нависали, гладя воду. Видневшиеся всюду скульптуры, судя по цвету и состоянию, были поставлены здесь в разное время. Некоторые белели, как полированная кость, другие практически скрылись под наростами мха и плюща, позеленели, покрылись пятнами и видоизменились, переняв черты природы, с которой так тесно соприкасались. За садом ухаживали ровно настолько, чтобы предупредить окончательное возвращение в лоно природы.
От обилия запахов кружилась голова: они мешались и наплетались, как стебли в венке, рождая новые сочетания. Большинству растений, как и тем розам, ещё рано было цвести, вдобавок климат и близость воды совершенно им не подходили, однако здесь им это отчего-то ничуть не мешало.
– Вода в Хидрос имеет неприятный вкус, зато для растений благотворна, – прокомментировал Тесий.
Оставив дуэнью на скамейке, откуда она могла нас обозревать, мы с Тесием продолжили путь вдвоём. Слушая его пояснения, я старалась не думать о плещущейся под ногами влаге. Первое впечатление хаотичности оказалось ошибочным. У сада была тщательно продуманная планировка: территория делилась на зоны, засаженные определёнными видами растений.
– Вот здесь, – секретарь обвёл рукой ровные клумбы, – декоративные цветы. Чуть дальше оранжереи для самых прихотливых сортов. А вдалеке – грядки с кухонными травами. Правее участок с плодовыми деревьями.
– А что вот там, отгороженное?
– Аптекарские травы.
– К ним нет доступа?
– Ими заведует наш замковый лекарь, знающий, в каких дозировках они приносят пользу, а в каких вред.
– Вред – то есть болезнь?
– Именно.
– И даже смерть?
– Вам не нужно о таком думать, – рассмеялся Тесий, не замечая, как моя рука непроизвольно сжалась в кулак. – Говорю же: он прекрасно разбирается в травах и не допустит случайностей.
Как насчёт не случайностей?
Я медленно выдохнула, заставила себя разжать пальцы и вытерла вспотевшую ладонь о подол.
– А им не будет вреда? – Я кивнула на зверька, выбежавшего из кустов и принявшегося глодать стебель на запретной территории.
– Животные в этом отношении мудрее людей, – пожал плечами Тесий. – Они самой природой обучены выбирать то, что поможет им излечиться.
Будто в подтверждение, зверёк, закончив со стеблем, сиганул обратно в заросли, унося в зубах остатки.
– Что это за животное? Впервые вижу…
Похож на бобра, но двигается скачками.
– Понятия не имею. Их здесь водится огромное множество, и каждый раз появляется кто-то новый, упомнить всех невозможно. Часто забредают из леса.
– Сказывается дар королевской семьи? Он их… притягивает? – осторожно спросила я, избегая прямо упоминать Покровителей.
Говорить о них вслух не с членом семьи – все равно что обсуждать местоположение фамильной казны – так же настораживает.
– Должно быть, в какой-то степени, – ответил Тесий и сменил тему. – Расскажите о себе, что у вас за семья?
– Наши с Людо родители умерли, – равнодушно ответила я.
Род Грасье разветвлённый, тут можно не опасаться промаха, главное, не ссылаться на самых известных представителей. А врать всегда лучше поближе к правде…
– О, – смутился секретарь, – мне жаль.
– Ходили слухи, что отца отравили… на пиру, – поймав растерянный взгляд, я безмятежно улыбнулась, – но это, конечно, неправда. Он умер от притока гуморов[40 - Считалось, что в теле человека текут четыре основные жидкости (гуморы): кровь, флегма (слизь), жёлтая жёлчь и чёрная жёлчь.] после обильной трапезы. Кому может понадобиться убивать художника, правда?
Раздувшиеся в костяшках пальцы скребут по постели, тело выгибается в судорогах, а на почерневших губах пузырится кровь…
– Правда, – эхом отозвался Тесий.
– Мать скончалась в тот же день: не выдержало сердце…
Меч с хрустом вошёл в грудь. Рыцарю пришлось упереться ногой, чтобы выдернуть его…
– …они жить не могли друг без друга.
– Простите, что затронул эту тему.
– Вы же не знали, – ещё шире улыбнулась я, сама чувствуя неуместность оскала. Улыбки помогают против дрожания губ.
Тесий, конечно, знает нашу историю… её все знают. Акт устрашения и предупреждение остальным: ни древность рода, ни сильный Покровитель, ни столетия верной службы, ни уж тем более закон не спасут от самоуправства и алчности Скальгердов.
Мне даже почудился насмешливо-понимающий огонёк в глазах секретаря. Я чуть не забыла, что речь о Грасье, а потому он не может знать, какие чувства меня сейчас обуревают. Да и самому Тесию в ту пору было не больше, чем мне сейчас, вряд ли он уже тогда служил помощником у Бодуэна. Правда, это ничего не меняет. Теперь ведь он здесь, а значит, на стороне Скальгердов. Помогает совершать новые преступления. А в награду, быть может, получает что-то из утвари, прежде украшавшей наш дом…
– Расскажите лучше о себе. Давно вы при… Его Высочестве? – Даже косвенное упоминание Бодуэна далось непросто.
