В процессе «туда» волосы всегда обращаются в последнюю очередь, значит, ещё чуть-чуть потерпеть. Стискивая зубы, царапая пол…
Наконец я обессиленно повалилась на бок, мелко дрожа и обнимая себя за плечи, чувствуя сползающую по подбородку нитку слюны.
Вот отступало это всегда волнами… И всё равно теперь переносить много легче, чем ещё несколько лет назад, когда я теряла сознание во время и после, уже от отдачи.
Никто не шевельнулся, чтобы помочь. Совершенно разные мать и дочь рассматривали меня с абсолютно одинаковым выражением омерзения и восторга. Поднялась я сама, покачиваясь на подламывающихся ногах. Зала перестала кружиться, но тошнота не торопилась отступать.
Я вытянула перед собой руки, поиграв тонкими белыми пальчиками с ухоженными ногтями, оправила котту, ощутимо приподнявшуюся над лодыжками и ставшую тесной в груди, и откинула назад копну белокурых волос.
– Праматерь Покровителей, да вы совсем, как я! – воскликнула леди Йоса, хлопнув в ладоши, и звонко рассмеялась.
* * *
Пока я смотрелась в полированное серебро подноса, леди Йоса и её мать изучали меня. Девушка, не церемонясь, ощупывала мои брови, волосы, тыкала в щёки. Мы не были похожи на сестёр. Мы были неотличимы. Мне передалась даже тонкая свежая царапина повыше ключицы. Полные груди, высокий чистый голос, нежные, без единой мозоли пальцы… Но чувствовала я себя в чужом теле, даже столь совершенном, как обычно, премерзко.
Леди Катарина обошла меня кругом, окидывая придирчивым взглядом, и осталась довольна.
– Сколько держится личина?
– На вечер достанет, госпожа, дольше не проверяла.
– Дольше и не понадобится. Обменяетесь прямо перед праздничным пиром, а сразу после консумации отлучишься из опочивальни под каким-нибудь предлогом, и леди Йоса тебя заменит. А теперь ещё раз посмотри мне в глаза и ответь, – она остановилась напротив, буравя меня своими рыбьими глазами, – тебя касался мужчина? Только не смей лгать, там всё равно проверят. Доводилось слышать про «каменный суд»?
– Да, госпожа. Его проходила моя мать.
Она явно удивилась: ещё бы, каким-то полукровкам камни со Священной горы.
– Что ж, значит, понимаешь, что никакие трюки не пройдут, иначе тебя бы здесь не было.
– Понимаю, госпожа. И я целомудренна.
Складка меж её бровей разгладилась, но тут же вновь пролегла:
– Ты ведь будешь в её теле, а значит…
– Это не тело вашей дочери, лишь его видимость. Суть осталась моя, я пройду проверку, госпожа.
То был правильный ответ. С учётом всего, что мы с Людо теперь знали, при другом нас бы не выпустили отсюда живыми.
– Значит, решено. Отправляетесь в дорогу завтра. Поедешь в качестве фрейлины и личной камеристки леди Йосы. Скажи… у твоего брата такой же дар?
– Нет, госпожа, это передаётся только по женской линии.
Вспыхнувший было в её глазах огонёк сменился холодной деловитостью.
– Значит, поедешь одна.
– А Людо?
– Дождётся твоего возвращения. Ему там нечего делать.
– Прошу, дозвольте ему тоже ехать! – Голос дрогнул. – Мы с братом никогда не разлучались…
Зала колыхнулась от сдерживаемых слёз. Я шмыгнула и опустила голову, по-простолюдински промакивая глаза ладонью.
– Ну же, матушка, такое ценное приобретение, – усмехнулась леди Йоса. – Вы же не хотите, чтобы тоска по брату помешала леди Лорелее радовать моего супруга на брачном ложе?
– Придержи язык, девчонка! Впрочем… – леди Катарина машинально погладила свой талисман-покровитель в виде ласки, – так даже лучше. Что твой брат умеет?
– Чистить оружие, ходить за лошадьми, помогать с надеванием доспеха. Он может что угодно!
– А драться?
– Немного, госпожа.
– Позови его.
Залу, от которой слугам велели держаться подальше, я покинула уже в своём обличье. Голову вело, как после бессонной ночи, ноги заплетались, и приходилось то и дело приваливаться ладонью к стене, чтоб отдышаться. Отдача переносилась бы много легче, не бренчи в желудке пустота. В коридоре недавно пронесли что-то жареное, и повисший в воздухе шлейф сводил с ума. Но последние деньги ушли на средство от вшей.
Людо дожидался меня под присмотром двух рыцарей из личной охраны. Светлобородый развлекался, разбивая носком сапога угли в камине, а второй, тот, что забрал у нас при входе кинжал, трепал борзую. На обоих были хауберки[3 - Кольчуга с длинными рукавами и подолом, достигавшим колен.] с холщовыми табарами[4 - Короткий плащ, который рыцари носили поверх защитного снаряжения.] поверх, сбоку висели поясные мечи. Людо в своей поддоспешной стёганке смотрелся на их фоне совсем тонким и лёгким. Первым услышав мои шаги, он вскинул голову и зачесал назад пятернёй отросшие чёрные кудри. Стражники тоже отвлеклись от своих занятий. Я взяла брата за руки и громко, с радостной улыбкой сообщила:
– Леди Катарина желает тебя видеть!
Он быстро обнял меня, шепнув на ухо:
– Старуха поверила?
– Да, – так же едва слышно ответила я и повела его в зал.
Позади забряцали тяжёлые шаги рыцарей.
2
Её Светлость встретила нас в своём кресле-троне. Леди Йоса теперь стояла одесную[5 - Устаревшее слово, обозначающее «по правую руку».], очищая для неё ножом яблоко и кидая кожуру на поднос.
Глаза хозяйки замка оценивающе скользнули по Людо. Когда он был в нескольких шагах от кресла, она сделала ему знак остановиться. Брат послушно замер и чуть поклонился:
– Моя госпожа.
Леди Йоса тоже внимательно изучала его, не переставая ловко снимать красную стружку. Её мать беспрерывно поглаживала круговыми движениями свой талисман.
– Сестра сказала, что ты умеешь обращаться с оружием.
– Да, но ваши люди забрали мой кинжал при входе.
– Покажи, чего стоишь без него. Марлант, Эйк, – кивнула она рыцарям, – проверьте-ка его.
Те шагнули вперёд, вытаскивая мечи, и ухмыльнулись, когда безоружный Людо попятился. Я до боли прикусила изнутри щеку, а брат пятился и пятился, пока не упёрся в стену, а там светлобородый сделал замах и… Людо уклонился, нырок, перекат к креслу, и в следующий миг мелькнувший у него в руках поднос обрушился резным краем на шею Марланта, вырвав вместе с хриплым воплем фонтанчик крови. Он выплеснулся на светлую бороду и парой брызг – на леди Катарину, а Людо уже пнул подоспевшего Эйка в грудь и с разворота всадил ему в разрез кольчуги на бедре фруктовый нож леди Йосы. Рыцарь рухнул, как подкошенный, с воем катаясь по полу и пытаясь выдернуть лезвие, пока Марлант, зажимая шею, полз к выпавшему мечу.
Людо с хрустом впечатал башмак в протянутые пальцы и, наклонившись, подхватил клинок. Описал восьмёрку, восхищённо оглядел от рукояти до острия, и я почти ощутила пронзивший его разряд удовольствия. Глаза вспыхнули, тело шевельнулось, подстраиваясь, и меч заплясал в воздухе, сливаясь с рукой в единое целое… только не это.
– Людо, мне страшно! – жалобно позвала я.
Но он уже не слышал. Не прерывая отточенных, как в танце, движений, загнал пяткой полувыдернутый Эйком нож обратно в бедро и подцепил с пола второй меч, прекрасно лёгший в левую руку. Ещё несколько взмахов, и оба клинка, со свистом рассекая воздух, сошлись на шее рыцаря «ножницами», чтобы…
– Хватит! – раскатилось по залу.
Этот холодный властный голос остановил лезвия в полудюйме от покрытой испариной кожи. Мгновение-другое Людо боролся с собой и наконец опустил руки, разжав пальцы. Мечи со звоном скользнули на пол, а сам он сделал шаг в сторону бледной леди Катарины и припал на одно колено.
– Я лишь исполнял желание Вашей Светлости.
Похоже, она и сама не верила, что он послушается. В широко распахнутых глазах отражалась расползающаяся перед креслом лужа, в которой, хрипя, ползал Марлант. Леди Катарина поспешно отдёрнула дорогие парчовые туфли. В отдалении точно так же стонал Эйк, а в воздухе витал тяжёлый запах пота и крови.
Опомнившись, Её Светлость потянулась к колокольчику, но Людо, одним прыжком оказавшись рядом, перехватил пальцы.
– Я лишь исполнял желание Вашей Светлости, – повторил он.
– Руку! – прошипела она, но голос чуть заметно дрожал. Наверное, поэтому, когда брат отступил, приказала ещё более резко: – Помоги им.
Людо послушно приблизился к Эйку, не слишком церемонясь, выдернул клинок, закинул его руку себе на шею и поднял. Вскоре лишь лужа на полу напоминала о недавней схватке, а фруктовый нож был обтёрт и возвращён с почтительным поклоном леди Йосе. Девушка взяла его, не отрывая от брата горящих глаз, в которых, в отличие от матери, не сквозило страха или беспокойства – только голодное восхищение.
Хозяйка замка уже успела принять прежнее уверенное выражение. Помогали ей в том подлокотники и талисман. Пальцы привычно пробежались по окружности.
– Значит так: эту ночь проведёте здесь, а завтра отправитесь в путь. Сестра в качестве фрейлины, ты – оруженосцем.
Людо едва заметно поиграл желваками. Ему уже семнадцать. Будь отец жив, брат бы давно получил рыцарское звание. А вместо этого вынужден довольствоваться поддоспешной одеждой и дешёвым кинжалом, который рассыплется под первым же ударом хорошо прокалённой стали.
Злость он скрыл за почтительным поклоном:
– Вы сама доброта, госпожа.
– Королевский замок покинете через неделю-две, со свитой леди Йосы, – продолжила Её Светлость наставления. – Получите остаток платы и можете отправляться, куда пожелаете. Но! – Она позволила тишине веско повисеть. – Никто и никогда – ни до, ни после – не должен узнать о нашей сделке.
– Никто и никогда не узнает, госпожа, в этом мы с сестрой клянёмся.
Поверила леди Катарина подозрительно легко.
– Знаю, что так оно и будет, – ласково улыбнулась она и наконец позвонила в колокольчик.
* * *
Вызванные служанки повели нас с братом тёмными переходами. Одна из девушек загремела ключами у крайней угловой двери.
– Сюда, миледи.
Я не шелохнулась, глядя, как вторая увлекает Людо дальше.
– Куда ведут моего брата?
– На мужскую половину, миледи. – Девушка толкнула створку, приглашая войти, но я продолжала растерянно смотреть ему вслед.
Спокойную уверенность, не покидавшую меня на протяжении всего тщательно отрепетированного представления, в котором от меня требовалось изображать перед старой ведьмой робость, давить румянец, при необходимости слёзы, и шептать ответы покорным тоном, вытеснил безотчётный страх из-за разлуки с Людо в этом чужом доме. А вдруг они обо всём догадались и теперь специально разделяют нас?
В конце коридора брат обернулся и чуть кивнул мне.
– Пожалуйста, миледи, мне нельзя задерживаться, – настаивала девушка.
В худом большеносом лице не было почтительности, проявлявшейся при хозяевах, только нетерпение и затаённое любопытство. Наш с Людо вид наверняка подсказывал, что с такими гостями можно не церемониться. Слуги, как собаки, чуют разницу между господами и понимают, что знатное происхождение ещё не гарантирует богатства. Даже «миледи», произносимое нехотя, сквозь зубы, превращалось в «м’леди».
Я пригнула голову и переступила порог. Внутри меня никто не поджидал. Только стылая комната с циновкой на полу и белёными голыми стенами, не прикрытыми гобеленами. Здесь оказалось ещё холоднее, чем в коридоре, из щелей нещадно дуло. По одну сторону от узкой кровати помещался напольный канделябр с сальной свечой, а по другую – горизонтальный стержень, укреплённый на двух других, вертикальных, – чтобы вешать одежду. В стенной нише стояли две фигурки – Праматери и Покровителя рода Венцель.
Крохотная комнатушка четыре на шесть шагов вдруг показалась мне огромной и пустынной. Впервые в жизни мне предстояло ночевать одной. В детстве я делила покои с кузиной, няней и кормилицей, а после рядом всегда был Людо. Как заснуть, если он не будет дышать мне в волосы? Не говоря уже о том, что ему нельзя спать в общей комнате… Надеюсь, у него тоже отдельная. Хотя бы такой же чулан.
Дверь громко захлопнулась, и я невольно отшатнулась от подошедшей вплотную служанки.
– Я помогу вам раздеться, миледи.
– Не нужно, – уклонилась я. – Справлюсь сама.
Тупое удивление на её лице сменилось презрением. Леди не должны одеваться и раздеваться сами, но за последние годы я отвыкла от слуг и чужих прикосновений.
– Как пожелаете, м’леди. Леди Катарина сказала, что вы будете ужинать здесь. – Она указала на поднос с холодным мясом, фруктами и лепёшками, сразу приковавшими моё внимание. Отдельно – сезонное вино. – А вот тут, – выдвинула она верхний ящик комода, – полотенце.
Я молча кивнула, мечтая, чтобы она поскорее убралась. Наконец она так и сделала.
При служанке я сдерживалась, но стоило двери закрыться, кинулась к снеди и принялась судорожно заталкивать в себя лепёшки. Глотала, почти не прожёвывая, и уже хватая следующую. Потянувшись за очередной, случайно опрокинула поднос со всем содержимым на пол. Тут же бросилась на колени, шаря дрожащими пальцами, подбирая безвкусные, не первой свежести кругляши, и ела-ела-ела, лишь бы заглушить эту сосущую резь в животе, от которой мутит уже третий день. Потом торопливо давилась мясом и фруктами, набивая полный рот, размазывая сок по щекам, чувствуя, что уже хватит, давно хватит, но была не в силах остановиться – пока желудок не скрутило от боли. Выплюнув остатки сливы, еле успела подтащить таз для умывания, куда меня и вывернуло.
Когда стих последний спазм, попыталась встать, но комната поехала перед глазами, завалив обратно, и я скрючилась, обхватив живот. Отдача от превращения, нервное истощение – мне лишь казалось, что я спокойна, тогда как всё это время была натянутой тетивой, – и голод вконец измотали. Прикрыв глаза, я постаралась дышать глубже. Дурнота постепенно отступала, сменяясь слабостью и ознобом. Исподнее противно липло к телу, но сил недоставало даже пальцем шевельнуть, не то что подняться с продуваемого пола.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем в коридоре послышались осторожные шаги. Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Людо. Замер, застав кровать пустой, но тут же увидел меня на полу. Стремительно пересёк комнатушку, подхватил на руки и отнёс на постель.
– Совсем худо? – спросил он, убирая с моего лба прилипшие пряди.
– Терпимо, – прошептала я, стыдясь своей слабости.
Я привыкла: меня часто тошнит – от голода, страха, отдачи.
Он оглядел меня, потрогал шею.
– Ты вся мокрая. Сейчас, погоди.
Не обращая внимания на вялые протесты, расшнуровал рукава моей котты[6 - Европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами и небольшим вырезом горловины. Котту надевали на камизу. Поверх можно было носить сюрко.] и стянул её с меня, оставив в одной только камизе[7 - Мужская и женская средневековая нижняя одежда, подобие туники с длинными рукавами. Камизу можно рассматривать как белье и прототип рубашки; её изготавливали из полотна.]. Смешал вино с водой для умывания, смочил полотенце и, усевшись в изголовье, подтянул меня к себе за подмышки. Устроив затылком на груди, принялся протирать лицо, шею, руки.
