– Хорошим и храбрым солдатом, – ответил полковник Фицуильям. – Я согласен с Дарси: не могу представить его убийцей. А знаем ли мы, как он и его жена жили после того, как в 1800 году он вышел в отставку?
– Он не был принят в Пемберли, и все это время мы не общались, но миссис Уикхем неоднократно гостила в Хаймартене, – сказал Дарси. – Они не преуспели. После ирландской кампании Уикхем стал кем-то вроде национального героя, что давало ему возможность получить хорошую должность, но ее надо было еще постараться удержать. Очевидно, когда мистер Уикхем терял работу и деньги были на исходе, супруги ехали в Лонгборн, где миссис Уикхем с удовольствием навещала подруг, хвастаясь успехами мужа, но эти визиты редко продолжались более трех недель. Должно быть, кто-то регулярно помогал им с финансами, но миссис Уикхем никогда до конца не раскрывала карты, а миссис Бингли, естественно, ее не расспрашивала. Боюсь, это все, что я знаю и, более того, хочу знать.
– Я никогда вплоть до вечера пятницы не видел мистера Уикхема, и могу судить о его виновности или невиновности, основываясь не на свойствах его личности или на воспоминаниях, а исключительно на впечатлении от самой ситуации, – сказал Элвестон. – Я думаю, у него отличная защита. Так называемое признание могло быть вызвано всего лишь чувством вины: ведь это он вынудил друга выйти из экипажа. Он был пьян, а слезливая сентиментальность после пережитого шока – довольно частое явление у крепко выпивших людей. Но возьмем вещественные доказательства. Основная загадка – почему капитан Денни углубился в лес. Почему Уикхем внушал ему страх? Денни крупнее и сильнее Уикхема, и у него было оружие. Если он намеревался вернуться в гостиницу пешком, почему не пошел по дороге? Конечно, коляска могла его нагнать, но, повторяю, опасность ему вряд ли грозила. В присутствии жены Уикхем никогда не напал бы на него. Можно предположить, что Денни почувствовал желание избавиться от общества Уикхема из-за отвращения к плану друга оставить в Пемберли жену, которую не пригласили на бал, не известив к тому же миссис Дарси. План неосмотрительный и вульгарный, и все-таки он вряд ли заставил бы Денни выйти из коляски в такой драматической манере. Лес был погружен во мрак, а у него не было фонаря; его поступок для меня непонятен.
Есть еще одно более важное доказательство. Где орудия убийства? Их должно быть два. Первый удар по лбу вызвал только небольшое кровотечение, но кровь, залившая глаза, мешала Денни видеть и лишила устойчивости. Рана на затылке от другого орудия, более массивного и гладкого, – возможно, камня. И как свидетельствуют те, кто видел рану, в том числе и вы, мистер Дарси, она настолько велика и глубока, что суеверный человек сказал бы, что удар нанесен не человеческой рукой и, уж конечно, не рукой Уикхема. Я сомневаюсь, чтобы он мог вообще поднять столь тяжелый камень так высоко и ударить точно в цель. И еще надо допустить, что по удачному стечению обстоятельств камень лежал прямо под рукой. А эти царапины на лбу и руках Уикхема? Они заставляют предположить, что он заблудился в лесу после того, как первый раз набрел на труп капитана Денни.
– Значит, вы полагаете, если дело дойдет до суда, его оправдают? – спросил полковник Фицуильям.
– Судя по всему, должны, но, когда нет других подозреваемых, всегда есть риск, что присяжные зададутся вопросом: если не он, то кто? Судье или представителю защиты трудно предостеречь присяжных от этой ошибки и в то же время не внедрить ее в их сознание. Уикхему потребуется хороший адвокат.
– Это моя проблема, – сказал Дарси.
– Предлагаю вам пригласить Джереми Микледора. Он лучший специалист по таким делам и с присяжными умеет ладить. Однако он берет только те дела, которые ему интересны, и терпеть не может уезжать из Лондона.
– А есть вероятность, что дело отправят в Лондон? – спросил Дарси. – В противном случае слушание состоится не раньше выездной судебной сессии в Дерби перед Пасхой или летом. – И обратился к Элвестону: – Напомните мне процедуру.
– Согласно государственному положению, дело обвиняемого рассматривается в местном суде, – прояснил Элвестон. – Аргументация такова: люди воочию видят, что правосудие вершится. Если дело откладывается, то только до следующей судебной сессии графства и по такой серьезной причине, как сомнение в справедливости суда в данном городе, в нарушении законности, связанном с возможным подкупом присяжных и судей. С другой стороны, местное общество может относиться к обвиняемому с такой враждебностью, что непредвзятого суда просто не может быть. Но только у генерального прокурора есть право взять под контроль и остановить уголовное преследование, и, следовательно, в его власти перенести суд в любое место.
– Значит, все зависит от Спенсера Персивала? – спросил Дарси.
– Именно. Можно попробовать привести следующий аргумент: преступление совершено во владениях мирового судьи, вследствие чего его и семью могут безосновательно вовлечь в перипетии этого дела, а местные сплетни и косвенные намеки на связь между обвиняемым и Пемберли могут препятствовать правосудию. Не думаю, что будет легко перенести слушание дела, но тот факт, что Уикхем посредством брака связан с вами и мистером Бингли родственными узами, является тем осложнением, которое может убедить генерального прокурора пойти на это. Его решение будет зависеть не от личных пристрастий, а от того, принесет ли пользу правосудию перенос процесса. Но где бы ни состоялся суд, думаю, стоит попытаться привлечь в качестве защитника Джереми Микледора. Два года назад я работал у него помощником и, полагаю, имею на него некоторое влияние. Предлагаю вам послать ему письмо с изложением фактов, а я, вернувшись в Лондон после дознания, подробно поговорю с ним об этом деле.
Дарси выразил Элвестону благодарность, и предложение было принято.
– Думаю, джентльмены, – продолжил Элвестон, – нам надо подумать о наших свидетельских показаниях и ответить на вопрос, что говорил Уикхем, стоя на коленях над трупом. Эти слова определят весь ход процесса. Несомненно, мы скажем правду, но любопытно, до какой степени совпадают наши воспоминания.
Опередив остальных, полковник Фицуильям заговорил первым:
– Эти слова четко отпечатались в моей памяти, что неудивительно, и, думаю, я могу точно их воспроизвести. Уикхем сказал: «Он мертв. О Боже, Денни мертв. Он был моим другом, моим единственным другом, и я его убил. Это моя вина». Конечно, вопрос спорный, что он имел в виду, говоря, что смерть Денни его вина.
– Я помню то же, что и полковник, – сказал Элвестон, – и, как он, затрудняюсь в трактовке этих слов. Пока у нас нет расхождений.
Настал черед Дарси.
– Не могу с точностью повторить слова Уикхема, но с уверенностью подтверждаю, что он сказал, что убил своего друга, своего единственного друга, и это его вина. Я тоже считаю, что последние слова позволяют толковать их по-разному, но не буду пытаться это делать – разве только под нажимом, но, возможно, не стану и тогда.
– Коронер вряд ли станет оказывать на нас давление, – сказал Элвестон. – Если такой вопрос возникнет, он может заметить, что никто не знает мыслей другого человека. Лично мне кажется – но это лишь предположение, – что Уикхем имел в виду то, что Денни не пошел бы в лес на свою погибель, если б не их ссора, и потому он в ответе за действия или слова, вызвавшие у Денни такую неприязнь. Смысл этих слов Уикхема – главное в его деле.
Казалось, встреча закончена, но прежде чем мужчины встали, Дарси сказал:
– Выходит, судьба Уикхема, его жизнь или смерть, зависит теперь от двенадцати людей с их предубеждениями и предрассудками, от убедительности заявления обвиняемого и красноречия обвинителя.
– А как иначе? – отозвался полковник. – Он вверяет себя своим соотечественникам, и нет большей уверенности в торжестве справедливости, чем вердикт двенадцати честных англичан.
– И никакого права на апелляцию, – заметил Дарси.
– Разве это возможно? Решение суда присяжных священно. А что ты предлагаешь, Дарси, второе жюри, согласное или не согласное с первым, а потом еще одно? Это будет полный бред, и если будет продолжаться ad infinitum[9 - Бесконечно долго (лат.).], то процесс, возможно, перейдет в иностранный суд, который станет рассматривать английские дела. И это будет концом нашей системы правосудия.
– Разве нельзя создать апелляционный суд из трех или пяти судей, который собирался бы в случае разногласий в трудном деле? – спросил Дарси.
В спор вступил Элвестон:
– Могу себе представить реакцию английских присяжных, узнавших, что их вердикт обжалован и дело передано трем судьям. Решения по правовым вопросам принимает судья на самом процессе, и если он не способен с этим справиться, то, значит, занимается не своим делом. Но апелляционный суд в определенной форме существует. Участвующий в рассмотрении дела судья может инициировать процесс о даровании помилования, если он не согласен с результатом, а вынесенный вердикт, который представляется собравшейся публике несправедливым, вызывает крики несогласия, а иногда и более резкий протест. Уверяю вас, нет никого сильнее англичанина, если он объят праведным негодованием. Как вы, возможно, знаете, я вхожу в группу адвокатов, изучающих эффективность нашего законодательства по уголовному праву, и нам хотелось бы провести одну реформу: право обвинителя произносить свою окончательную речь, прежде чем заключение передается защите. Я не вижу возражений против такой реформы, и мы надеемся, что она осуществится еще в этом столетии.
– А какие могут быть возражения? – поинтересовался Дарси.
– Все упирается во время. Лондонские суды завалены работой, и многие дела рассматриваются с неприличной быстротой. Англичане не то чтобы не любят адвокатов, они просто не хотят сидеть часами и слушать дополнительные речи. Считается, что обвиняемый может сам постоять за себя, а перекрестного допроса обвинителя и защитника достаточно, чтобы гарантировать справедливость. Я не считаю эти аргументы убедительными, но они искренне поддерживаются многими.
– А ты говоришь как радикал, Дарси, – заметил полковник. – Я и не подозревал, что ты так интересуешься законодательством и сторонник его реформирования.
– Я и сам этого не знал, но когда сталкиваешься, как мы сейчас, с реальностью, от которой зависит судьба Джорджа Уикхема, и видишь, как узка грань между жизнью и смертью, то, естественно, тебя это начинает интересовать и волновать. – Помолчав, Дарси прибавил: – Если это все и нам нечего больше сказать друг другу, может быть, присоединимся к дамам, которые ждут нас к обеду?
2
Утро вторника обещало впереди прекрасный день, теплилась даже надежда, что проглянет солнце. У кучера Уилкинсона была заслуженная репутация надежного предсказателя погоды, и два дня назад он обещал, что дождь и ветер сменятся солнцем, а дожди будут мелкими и короткими. В этот день Дарси должен был встретиться за ленчем со своим управляющим Джоном Вулером и уже затем отправиться верхом в Ламтон, чтобы повидать Уикхема, хотя он отдавал себе отчет, что эта встреча не принесет радости ни одному из них.
Во время его отсутствия Элизабет планировала посетить вместе с Джорджианой и мистером Элвестоном Лесной коттедж, справиться о здоровье Уилла и отнести вина и разных вкусностей, которые, как она и миссис Рейнолдс надеялись, вызовут у него аппетит. Она также хотела убедиться, что его мать и сестра не боятся находиться одни в те дни, когда Бидуэлл работает в Пемберли. Джорджиана изъявила горячее желание ее сопровождать, Генри Элвестон тут же предложил себя в попутчики, что одобрил Дарси, да и дамы понимали, что с ним им будет спокойнее. Элизабет торопилась выйти раньше, сразу же после ленча; осеннее солнце – дар судьбы, который не может длиться вечно, к тому же Дарси настаивал, чтобы они вернулись из леса до сумерек.
Но прежде надо было написать письма, и после раннего завтрака Элизабет посвятила несколько часов этому занятию. Надо было ответить на письма приглашенных на бал друзей, они все еще приходили, полные сочувствия и расспросов; и Элизабет знала, что родные в Лонгборне, которым Дарси послал срочное уведомление, ждут от них чуть ли не ежедневных отчетов. Еще надо сообщить, как идут дела, сестрам Бингли, миссис Херст и мисс Бингли, но, пожалуй, это может сделать сам Бингли. Они навещали брата и Джейн дважды в год, но больше месяца жить в деревне не могли, их как магнитом тянуло к лондонским развлечениям. Живя в Хаймартене, они снисходили и до посещения Пемберли. Тот факт, что впоследствии они могли хвастаться родством с мистером Дарси, роскошью его дома и великолепием поместья, был очень важен и перевешивал воспоминание о несбывшихся надеждах и чувство обиды, хотя видеть Элизабет в роли хозяйки Пемберли по-прежнему оставалось для них болезненным испытанием. Так что их визиты, к большому облегчению для Элизабет, были редкими.
Она знала, что брат тактично отговорит их от посещения Пемберли в это трудное время, и они, конечно, послушаются его. Убийство в известной семье может щекотать нервы на светских приемах, но кому интересна жестокая расправа с никому не известным пехотным капитаном, незнатным и небогатым? Даже самые щепетильные из нас редко откажутся послушать сплетни о любовных делах – раз уж их не избежать, лучше посмаковать, поэтому и в Лондоне, и в Дербишире знали, что мисс Бингли совсем не хочется именно сейчас покидать столицу. Ее охота на богатого пэра-вдовца вступала в подающую большие надежды фазу. По правде говоря, без звания пэра и денег он считался бы самым скучным человеком в Лондоне, но, если к тебе обращаются «ваша милость», можно смириться с некоторыми недостатками, и борьба за его богатство, титул и остальные привилегии была, по понятным причинам, исключительно острой. Парочка алчных мамаш, понаторевших в матримониальных баталиях, яростно сражалась за счастье своих дочерей, и мисс Бингли не собиралась оставлять Лондон в такой решающий момент.
Элизабет уже успела написать письма родным в Лонгборн и тете Гардинер, когда вошел Дарси с письмом, пришедшим еще вчера вечером срочной почтой, но которое он распечатал лишь сейчас.
– Леди Кэтрин, разумеется, все рассказала мистеру Коллинзу и Шарлотте и вложила в конверт их письма вместе со своим. Не думаю, что они доставят тебе удовольствие или удивят. Я буду в кабинете с Джоном Вулером, но надеюсь увидеть тебя за ленчем, прежде чем отправлюсь в Ламтон.
В своем письме леди Кэтрин писала:
Дорогой племянник!
Как ты понимаешь, твое письмо стало для меня настоящим шоком, однако могу заверить тебя и Элизабет, что, к счастью, я выдержала испытание. Хотя все-таки пришлось пригласить доктора Эвериджа, который похвалил меня за крепость духа. Не сомневайся, я в порядке. Смерть этого несчастного молодого человека (о котором я, конечно, ничего не знаю) неизбежно станет национальной сенсацией, которую трудно избежать, учитывая значение Пемберли. У мистера Уикхема, заслуженно арестованного полицией, прямо талант приносить неприятности и несчастья достойным людям, и я не могу отделаться от мысли, что потворство твоих родителей его детским капризам, о чем я часто серьезно говорила с леди Энн, лежит в основе его поздних проступков. Однако я верю, что хотя бы в этом чудовищном преступлении он не виновен, так как в противном случае тебе придется потратиться на адвоката: ведь он вследствие постыдной женитьбы на сестре твоей жены стал тебе родственником. Будем надеяться, что это не навредит тебе и твоим сыновьям. Тебе понадобится хороший адвокат. Ни в коем случае не нанимай кого-нибудь из местных; ты получишь ничтожество, сочетающее в себе неэффективность и необоснованные надежды на солидное вознаграждение. Я уступила бы тебе своего адвоката мистера Пегуорти, но он нужен сейчас здесь. Давний спор из-за границы с соседом, о котором тебе известно, достиг критического уровня: в прошлом месяце прискорбно участились вторжения на мою территорию. Я приехала бы сама – мистер Пегуорти говорит, будь я мужчиной и занимайся юриспруденцией, могла бы стать украшением английского суда, – но сейчас мое присутствие необходимо здесь. Если я буду ездить ко всем, кто нуждается в моем совете, то никогда не буду дома. Предлагаю тебе нанять адвоката из «Иннер-Темпл». Говорят, там настоящие джентльмены. Сошлись на меня, и тебя там прекрасно примут.
Я рассказала о произошедшем мистеру Коллинзу, так как это событие не утаить. Как священнослужитель, он изъявил желание написать вам свои обычные, наводящие тоску слова утешения, и я пошлю его письмо вместе со своим, потребовав только, чтобы оно не было слишком длинным.
Шлю мое искреннее сочувствие тебе и миссис Дарси. Без колебаний посылайте за мной, если дела примут плохой оборот, и я, бросив вызов осенним туманам, примчусь к вам.
От письма мистера Коллинза Элизабет не ожидала ничего интересного, если не считать удовольствия от смакования уникального сочетания помпезности и глупости. Письмо оказалось длиннее, чем она ожидала. Несмотря на свое заявление, леди Кэтрин де Бер отнеслась снисходительно к многословию преподобного. В начале письма он говорил, что у него нет слов для выражения потрясения и отвращения к преступлению, но потом отыскал их в достаточном количестве, из которых несколько были уместны, однако ни одно не оказалось полезным. Он объяснял случившееся, как и в случае помолвки Лидии, отсутствием надлежащего контроля мистера и миссис Беннет над дочерьми и поздравлял себя с тем, что не связал судьбу ни с одной из них, ведь это неминуемо покрыло бы и его позором. Он предрек череду бед для несчастного семейства, худшим из которых было недовольство леди Кэтрин и отлучение от Розингса, а также публичный позор, банкротство и смерть. Заканчивалось письмо сообщением, что через несколько месяцев его дорогая Шарлотта подарит ему их четвертого ребенка. Хансфордский приход становится тесен для его постоянно увеличивающейся семьи, но он верит, что провидение в нужное время пошлет ему и достойное содержание, и большой дом. Элизабет отметила, что это был прямой призыв – и не первый – к Дарси помочь священнослужителю деньгами, и, как все остальные, этот призыв тоже останется без ответа. Провидение до сих пор не выказывало никакого желания ему помогать, и Дарси, естественно, тоже.
Незапечатанное письмо Шарлотты было, как и ожидала Элизабет, всего лишь кратким, традиционным соболезнованием в связи с постигшим их горем и заверениями, что все мысли ее и мужа с ними. Ничего более теплого и личного ожидать не приходилось: без сомнения, мистер Коллинз прочел письмо жены. Шарлотта Лукас была подругой Элизабет в годы детства и юности, только с ней и Джейн можно было вести беседы на отвлеченные темы, и Элизабет до сих пор сожалела, что эта дружба ужалась до простого расположения и регулярной, но не искренней переписки. Во время двух посещений леди Кэтрин новобрачными официальный визит в дом священника был необходимой обязанностью, которую взяла на себя Элизабет, не желая, чтобы муж выслушивал вымученные любезности мистера Коллинза. Элизабет пыталась понять, почему Шарлотта приняла предложение мистера Коллинза, сделанное в тот же день, когда она сама его отвергла, но Шарлотта, по-видимому, не забыла и не простила удивленную реакцию подруги на эту новость.
Элизабет подозревала, что однажды Шарлотта нашла способ ей отомстить. Она часто думала, как леди Кэтрин узнала, что она и Дарси могут обручиться. О его первом ужасном предложении она никому не рассказывала, кроме Джейн, и потому сделала вывод, что ее предала Шарлотта. Она припомнила вечер, когда Дарси вместе с семейством Бингли впервые появился в меритонском зале для приемов, и Шарлотта, заподозрив, что Дарси может заинтересоваться подругой, сказала Элизабет, уделявшую внимание Уикхему, не проявлять повышенного интереса к Дарси. Позже, когда Элизабет вместе с сэром Уильямом Лукасом и его дочерью приехали в пасторат, Шарлотта заметила, что мистер Дарси и полковник Фицуильям стали захаживать в их дом куда чаще, и отнесла это за счет чар Элизабет. Потом последовало само предложение. После ухода Дарси Элизабет бродила одна по саду, пытаясь унять смятение и гнев, а когда вернулась, Шарлотта, должно быть, поняла, что в ее отсутствие случилось что-то предосудительное.
Нет, никто, кроме Шарлотты, не мог догадаться о причине ее душевных страданий, и та в момент супружеских игр поделилась своими подозрениями с мистером Коллинзом. Тот же, не теряя времени, предупредил леди Кэтрин и, возможно, преувеличил опасность, переведя догадки в разряд фактов. Его мотивы представляли странную смесь. Случись этот брак, от родства с богатым мистером Дарси могла быть выгода; чего только тот не мог себе позволить? Но осторожность и чувство мести оказались более сильными мотивами. Он так и не простил Элизабет, отказавшую ему. Она должна была понести наказание и прожить жизнь одинокой и бедной старой девы, а не найти такую блестящую партию, от которой не отказалась бы и дочь графа. Разве не вышла леди Энн за отца Дарси? У Шарлотты тоже могла быть причина для более справедливого негодования. Она, как и все в Меритоне, была убеждена, что Элизабет ненавидит Дарси; та, ее единственная подруга, не одобрившая основанного на благоразумии замужества Шарлотты, сама приняла предложение человека, внушавшего ей отвращение, не в силах отказаться от чести быть хозяйкой Пемберли. Особенно трудно поздравить подругу с удачей, когда эта удача кажется незаслуженной.
Замужество Шарлотты можно было назвать счастливым, как и все остальные, в которых супруги получают то, на что рассчитывают. Мистер Коллинз обрел толковую жену и хозяйку, мать для его детей и одобрение покровительницы, а Шарлотта – единственную возможность получить независимость, на которую может надеяться некрасивая и не обладающая капиталом женщина. Элизабет вспомнила, как добрая и терпеливая Джейн советовала ей не порицать Шарлотту за ее помолвку, а лучше вспомнить, от чего она бежит. Элизабет никогда не нравились ее братья. Даже в юности они были буйными, недоброжелательными и малопривлекательными, и она нисколько не сомневалась, что, повзрослев, они станут презирать и третировать незамужнюю сестру, видя в ней обузу, и даже не попытаются скрыть эти чувства. С самого начала Шарлотта руководила мужем с тем же искусством, с каким управлялась с прислугой и птицефермой, и Элизабет уже в первый визит в Хансфорд с сэром Уильямом и его дочерью увидела плоды усилий Шарлотты по улучшению своей ситуации. Мистеру Коллинзу устроили кабинет в передней части дома, из окна которого он, мирно сидя в кресле, видел прохожих, а иногда и леди Кэтрин в карете; днем же по большей части он, поощряемый женой, возился в саду, демонстрируя в садовых работах и энтузиазм, и талант. Работу на земле принято считать добродетельным занятием, вид прилежно трудящегося садовника обычно вызывает прилив одобрительного сочувствия, хотя бы перед ним была всего лишь горка свежевыкопанного картофеля или гороха. Элизабет подозревала, что никогда Шарлотта не была довольна мужем так, как в те часы, что он проводил, согнувшись, над грядкой.
Шарлотта не зря была старшей в большой семье, там она обрела умение справляться с мужским несовершенством, и ее метод руководства мужем был весьма искусным. Она последовательно хвалила мужа за качества, которыми он не обладал, в надежде, что, польщенный ее похвалой и одобрением, он их приобретет. Элизабет видела эту систему в действии, когда по настойчивой просьбе Шарлотты ненадолго приехала к ней одна через полтора года после собственного замужества. Когда они возвращались в пасторат в экипаже леди Кэтрин де Бер, зашел разговор об одном из гостей, молодом священнике из соседнего прихода, дальнем родственнике леди Кэтрин.
– Несомненно, мистер Томпсон прекрасный молодой человек, но, на мой взгляд, слишком болтлив, – отметила Шарлотта. – Он хвалил каждое блюдо, это отдавало лестью, а сам он выглядел обжорой. Раз или два посреди его пространной речи я заметила недовольный взгляд на лице леди Кэтрин. Жаль, дорогой, что он не взял пример с тебя. Тогда бы он говорил меньше и к месту.
Ум мистера Коллинза не отличался достаточной утонченностью, чтобы определить иронию или заподозрить уловку. Тщеславие проглотило комплимент, на очередном обеде в Розингсе он необычно много молчал, и Элизабет даже побаивалась, что леди Кэтрин может стукнуть ложкой по столу и потребовать ответа, почему он молчит, словно воды в рот набрал.
Последние десять минут Элизабет, отложив перо, перенеслась мыслями в Лонгборн, в дни их долгой дружбы с Шарлоттой. Но подошло время покончить с бумагами и пойти взглянуть, что миссис Рейнолдс приготовила для Бидуэллов. Пока Элизабет шла к комнате экономки, ей припомнилось, как леди Кэтрин в свой прошлогодний приезд сопровождала ее в Лесной коттедж с корзинкой провизии для смертельно больного человека. Леди Кэтрин не пригласили войти в комнату больного, да она и не выказывала такого желания, а на обратном пути сказала: «Диагноз доктора Мерфи внушает подозрение. Я никогда не одобряла затяжное умирание. У аристократов это свидетельство манерности, у низших классов – возможность уклониться от работы. Второй сын кузнеца, по общему мнению, умирает последние четыре года, однако, когда я проезжаю мимо их дома, я вижу, как он помогает отцу, и по виду пребывает в добром здравии. Семья де Бер никогда не затягивала с умиранием. Люди должны для себя решить, жить им или умереть, и поступать соответственно, не доставляя неудобства другим».
Элизабет не нашла, что сказать, так она была изумлена и шокирована. Как могла леди Кэтрин так спокойно говорить о затяжной смертельной болезни, если она всего три года назад потеряла единственного ребенка, болевшего долгие годы? Однако после первого взрыва горя, несомненно, искреннего, хотя удерживаемого ею под контролем, она с удивительной быстротой восстановила душевное равновесие – а с ним и прежнюю нетерпимость. Жизнь мисс де Бер, деликатной, простой и молчаливой девушки, прошла едва замеченной в мире, такой же незаметной была и ее смерть. Элизабет, ставшая к тому времени сама матерью, делала, что могла: посылала теплые приглашения в Пемберли, ездила в Розингс, чтобы поддержать леди Кэтрин в первые недели траура; эти приглашения и искреннее сочувствие, которых несчастная мать, возможно, не ожидала, сделали свое дело. Леди Кэтрин осталась, по существу, той же самой женщиной, что и была, но теперь на Элизабет, занимавшуюся физическими упражнениями в тени деревьев, не изливался яд, и леди Кэтрин полюбила бывать в Пемберли и посещала супругов чаще, чем они этого желали.
3
Каждый день приносил новые заботы, и Элизабет находила в ответственности за Пемберли, семью и слуг спасение от ужасных предчувствий. Сегодня ей предстояло исполнить их с мужем долг. Она понимала, что не может больше откладывать посещение Лесного коттеджа. Выстрелы в ночи, сознание того, что жестокое убийство произошло в сотне ярдов от их жилища в то время, когда Бидуэлл находился в Пемберли, должно быть, угнетали миссис Бидуэлл, добавляя ей горя. Элизабет знала, что Дарси навещал семейство в прошлый четверг, предлагая освободить Бидуэлла от его обязанностей в вечер перед балом, чтобы в это трудное время он оставался с семьей, но и муж, и жена твердо стояли на своем, говоря, что в этом нет необходимости, и Дарси понял: его настойчивость в тягость. Бидуэлл всегда противостоял любому намеку на то, что его можно – даже на время – кем-то заменить в Пемберли; перестав быть старшим кучером, он всегда чистил фамильное серебро вечером перед балом леди Энн и не сомневался, что нет в Пемберли другого человека, которому можно доверить это дело.
На протяжении прошлого года, когда молодому Уиллу становилось все хуже и надежда на выздоровление постепенно таяла, Элизабет регулярно посещала Лесной коттедж, и первое время ее впускали в маленькую спаленку, где лежал больной. Но недавно она заметила, что ее появление вместе с миссис Бидуэлл у постели больше смущает Уилла, чем радует, и, возможно, выглядит как некий искусственный ритуал, и тогда она осталась в гостиной, утешая, как могла, убитую горем мать. Когда в Пемберли приезжало семейство Бингли, Джейн и сам Бингли неизменно сопровождали ее, и сегодня Элизабет в очередной раз осознала, как ей не хватает Джейн и какое утешение иметь рядом любимую и любящую сестру, которой можно открыть все свои печали и невзгоды и чья доброта и мягкость смягчат любое страдание. В отсутствие Джейн с ней ходила Джорджиана и кто-нибудь из старших слуг, но тактичная Джорджиана, считая, что миссис Бидуэлл легче говорить с миссис Дарси наедине, обычно ограничивалась кратким приветствием и ждала невестку возле дома на деревянной скамейке, которую сколотил Уилл, когда еще был здоров. Дарси редко к ним присоединялся: передача корзины с лакомствами, приготовленными поваром из Пемберли, считалась женским делом. Сегодня, помимо посещения Уикхема, у Дарси могли возникнуть неожиданные проблемы и в Пемберли, поэтому ему не хотелось покидать дом, и за завтраком было решено, что Элизабет и Джорджиану будет сопровождать слуга. Элвестон тихо сказал Дарси, что почтет за честь проводить дам, если они не возражают; его предложение с благодарностью приняли. Бросив быстрый взгляд на Джорджиану, Элизабет увидела на ее лице радость, которую девушка постаралась скрыть, отчего ее реакция на предложение молодого человека стала еще очевиднее.
Элизабет и Джорджиана ехали в ландо; Элвестон на своем Помпее скакал рядом. Ранний туман после сухой ночи освежил лес, утро было великолепное – холодное, но солнечное, в свежем воздухе ощущались привычные осенние запахи: листьев, влажной земли и слабой примеси паленого дерева. Казалось, даже лошади радовались погоде, они вскидывали головы и натягивали удила. Ветер стих, но о буре давали знать сорванные ветки на дороге; сухие листья хрустели под колесами или, отброшенные ими, кружили позади. Деревья еще не потеряли всю листву, алые и золотые цвета осени казались еще ярче на фоне лазурного неба. В такой день сердце Элизабет билось с учащенной силой, и первый раз с момента пробуждения она ощутила слабый прилив надежды. Со стороны может показаться, что они едут на пикник, подумала Элизабет, – развевающиеся гривы лошадей, кучер в ливрее, корзина с провизией, красивый молодой человек, гарцующий у экипажа. Когда они въехали в лес, огромные темные сучья, казавшиеся в сумерках непроницаемой тюремной крышей, теперь пропускали столбы солнечного света, освещавшего засыпанную сухой листвой дорогу и преображавшего потемневшую зелень кустов в весеннюю молодую поросль.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67816107&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Деревня на границе с Шотландией, где убежавшие влюбленные могли обвенчаться без соответствующих документов. – Здесь и далее примеч. пер.
2
Род глинтвейна.
3
Одно из четырех английских учебных заведений, готовящих барристеров.
4
Лондонский центральный уголовный суд.
5
Твердыня (англ.).
6
Уничижительное прозвище Наполеона в Англии.
