Я возвращаюсь в монастырь, и меня раздирают противоречия. Конечно, мне любопытно. Конечно, я строила предположения. Часть меня отчаянно хочет узнать его настоящее имя. И его возраст. И в каком городе он живет. (Пожалуйста, пожалуйста, пусть только это будет не Сидней.)
Но часть меня не хочет этого знать. Пока еще нет. Мы находимся в том самом волшебном пузыре, и я хочу оставаться в нем как можно дольше.
Могу ли я, по крайней мере, выяснить одну деталь? Его настоящее имя?
Я останавливаюсь у входа в монастырь, обдумывая это.
Проблема в том, что, если я узнаю его имя, я тут же загуглю его. Я не собираюсь… Не хочу… но я сделаю это. Точно так же, как я зачастую не собираюсь или не хочу заказывать булочку к кофе, но ой, посмотрите, вот она на моей тарелке, как же так получилось?
Я уже вижу, как оправдываюсь, беру телефон, лихорадочно жду, когда загрузится результат…
И разрушит все блаженство.
Я медленно открываю ключом тяжелую деревянную дверь и вхожу под защиту толстых каменных стен. Возвращаю телефон на стойку регистрации и иду в главное здание монастыря. Фарида разговаривает с Джузеппе, который является носильщиком, водителем и главным помощником, но, увидев меня, кивает ему и поворачивается в мою сторону.
– Ария! – приветствует она меня. Ее волосы безукоризненно струятся по спине, янтарные бусины ожерелья постукивают друг о друга. – Я как раз иду на первое занятие. Вы готовы?
– Да! – говорю я и иду с ней в ногу, пытаясь вернуть свои мысли к главной задаче.
– Вы находите этот ретрит полезным? – по дороге спрашивает она.
Что ж, он помог мне переспать с мужчиной.
– Да, – серьезно отвечаю я. – Даже очень.
Утреннее занятие называется «Свободное письмо». Мы должны работать над любой темой, а затем поделиться этим с классом. Некоторые пишут в своих комнатах, другие нашли тенистые уголки в саду или во дворе.
Голландец объявляет, что будет писать в своей комнате, и я чувствую, что не стоит к нему присоединяться. Поэтому я брожу, пока не нахожу уединенную скамейку рядом с огромным кустом розмарина. Усаживаюсь, задрав ноги, и мой ноутбук балансирует у меня на коленях. Я рассеянно растираю в пальцах веточки розмарина. Я все еще чувствую возбуждение. И мечтательность. Я могу думать только о сексе. И прошлой ночи. И Голландце.
Но это нормально. На самом деле это хорошо. Это придаст силы моему тексту. Да! Меня переполняют слова и чувства, которые я хочу вложить в уста своих влюбленных, Честера и Клары. Я собираюсь ускорить их роман. Я вижу, как они падают на землю, Честер настойчиво дергает Клару за корсаж…
Подождите, им же нужно сначала пожениться? Я немного смутно представляю себе викторианские нравы. Может быть, водитель фургона с сеном может оказаться викарием и они быстренько поженятся по дороге?
Что угодно. Мне все равно. Самое главное, что у них будет секс. Скоро. Я никогда раньше не писала о сексе, но почему-то сегодня это буквально рвется из меня.
Он со стоном вошел в нее, быстро печатаю я, а затем съеживаюсь и быстро удаляю написанное. Или так… Он погрузился в нее.
Нет, это слишком рано. К погружению нужно подготовиться.
Сорвав с Клары корсаж, он застонал, как…
Как…
У меня в голове пусто. Как вообще стонут? Особенно – мужчины, занимающиеся сексом?
Хорошо, вернусь к этому позже. Я вернусь к тому участку с 4G и погуглю «как стонут мужчины».
Он уносил ее от реальности. Пьянил. Ее воспламеняло прикосновение его пальцев. От звука его голоса у нее кружилась голова. Все остальное в жизни казалось неважным. Какая разница, где он работает или как его зовут…
Стоп. Я пишу не о Кларе. Я пишу о себе.
Оторвавшись от клавиатуры, я выдыхаю и смотрю в бесконечное голубое небо. Он действительно уносит меня от реальности. И действительно пьянит. По правде говоря, я могу думать только о Голландце.
Как бы то ни было, к моменту, когда мы собираемся снова, мне удается написать фрагмент. На самом деле я так увлеклась, что опоздала, а Голландец уже сидит между Писцом и Будущим Автором. Это абсолютно предсказуемо, но не важно.
Когда Фарида приглашает нас поделиться утренними работами, я внезапно чувствую себя бесстрашной. Если я смогла прыгнуть со скалы, смогу прочитать вслух свою сцену.
– Я прочту, – говорю я, поднимая руку. – Сегодня утром я написала… – Я прочищаю горло. – Ну, вообще-то это моя первая в жизни сексуальная сцена.
Писец вскрикивает, и несколько человек, смеясь, аплодируют.
– Молодец! – подбадривает Будущий Автор. – Читайте!
Я поднимаю распечатку и откашливаюсь. На самом деле я вполне довольна этой сценой, потому что, помимо любовного аспекта, у меня там есть немного социальных ремарок.
– Итак, это из романа, над которым я работаю, о котором я вам рассказывала, – начинаю я. – Просто чтобы напомнить вам, действие происходит в викторианской Англии.
После небольшой заминки я начинаю читать вслух.
– Ты моя жена, – прорычал Честер. – И я заявляю о своих правах на тебя.
– Это устаревшая практика, – отрезала Клара, в ее глазах горел огонь феминизма. – Я предвижу, что в будущих поколениях женщины будут равны.
На лбу Честера выступил пот стыда.
– Ты права, – сказал он. – Я присоединюсь к борьбе, Клара. В последующие годы я буду мужчиной-суфражистом.
Но затем Честер больше не мог сдерживать свое пульсирующее желание.
Он сорвал с Клары корсаж и застонал, как… – я запинаюсь – …Heleioporus eyrei[27 - Heleioporus eyrei – стонущая норница, вид земноводных (лат.).].
– Что? – сразу же говорит Метафора, вскидывая руку.
– Это лягушка, – защищаюсь я. – Стонущая.
– Продолжайте, Ария, – тихо говорит Фарида. – Давайте пока оставим все вопросы и комментарии.
Он снял бриджи, и она познала его мужественность.
Я внутренне морщусь, потому что не в восторге от «мужественности», но что еще я могла написать? Я переворачиваю страницу и чувствую, что попадаю в свою стихию.
Он был изобретателен. Он был вдумчив. Они занимались сексом всю ночь. Когда светила луна, они сидели на широком каменном подоконнике, пили вино и грызли гриссини[28 - Гриссини – традиционные итальянские хлебные палочки.], чувствуя, как их голод друг к другу снова нарастает; зная, что он будет утолен. Они были практически незнакомы. Так мало знали друг о друге. Но их связь была такой реальной. Позже, когда он спал, она смотрела на его открытое, честное лицо. Густые темные волосы. Мощное, мускулистое тело. Она была очарована. Мучима как тем, что она знала о нем, так и тем, чего не знала. Он казался ей чудесной новой страной, ожидающей, чтобы ее открыли.
Я останавливаюсь, и раздаются аплодисменты.
– Молодец, – говорит Фарида, ободряюще улыбаясь мне. – Писать о таких интимных моментах нелегко… Да, Метафора? У вас есть еще вопросы?
– Всего несколько. – Метафора бросает на меня ехидный взгляд. – Гриссини? В викторианской Англии?
О. Упс. Я представляла Голландца и себя прошлой ночью. Надо было написать «леденцы».
– Просто небольшая оплошность, – легко говорю я. – Если это все…
– Нет, еще не все, – говорит Метафора. – Я думала, Клара и Честер выросли вместе в деревне. Как они вдруг оказались незнакомы?
– Я тоже задавалась этим вопросом, – вмешивается Писец.
– У меня тоже есть вопрос, – мягко вставляет Остин. – Я думала, Честер – светловолосый и стройный? Но теперь он вдруг стал смуглым и мускулистым?
Метафора многозначительно смотрит на Голландца, затем поднимает брови, глядя на Остин. Она догадалась? Я откидываю волосы, испытывая некоторую тревогу. Как я могла забыть, что Честер – блондин?
– Это… работа в процессе, – говорю я, избегая смотреть всем в глаза. – В любом случае давайте послушаем кого-нибудь еще.
Я складываю свои распечатки, прежде чем кто-нибудь еще сможет меня поймать.
– Очень хорошо, Ария, – быстро добавляет Остин. – Очень… ну, вы понимаете. Реалистично.
– Спасибо, – улыбаюсь я ей, а Фарида говорит:
– Кто еще хочет прочитать нам свою работу?
Голландец сразу же поднимает руку, и все смотрят на него.
– Голландец! – Фарида, похоже, тоже удивлена.
– Я знаю. – Он смущенно усмехается. – Последний человек, которого вы ожидали услышать. Но сегодня на меня снизошло вдохновение. – Он поднимает исписанную от руки страницу, и Писец, которая сидит рядом с ним, восклицает: «Вау!»
– У меня раньше никогда не было вдохновения писать. Но… – Он пожимает плечами, и его лицо расплывается в заразительной улыбке. – Сегодня слова почему-то потекли рекой.
– Тогда это особый момент, – мягко сверкая глазами, замечает Фарида.
– Молодец, старина! – восклицает Будущий Автор, хлопая Голландца по спине.
– Видите? Каждый может стать писателем при правильном вдохновении, – улыбается нам Фарида. – Это очень волнующе. Голландец, нам не терпится услышать, что вы написали.
Голландец бросает взгляд на свою страницу, затем добавляет:
– У меня еще нет сюжета или чего-то в этом роде. Наверное, я пытался обрести свой голос. Как вы нам вчера говорили? – Он смотрит на Фариду. – Вы сказали, надо быть смелыми и честными. Вот к чему я стремился. К смелости и честности.
– Браво! – восклицает Фарида. – Действительно, я так и говорила. Давайте же послушаем этот смелый, благородный голос.
На мгновение воцаряется тишина, затем Голландец переводит дыхание и начинает:
Они трахались.
Его голос звенит в комнате, и в нем слышится легкое удивление.
– Дерзко, – бормочет рядом со мной Книголюб, а Голландец продолжает.
Это было невероятно. Она была горячей. И она была громкой. Громче, чем он ожидал. Это впечатляло. После этого они пили вино и ели гриссини. Тогда…
Он делает паузу, хмуро глядя на собственный почерк. По комнате пробегают искры интереса, и я чувствую, как несколько взглядов устремляются в мою сторону.
– Гриссини, – бормочет Метафора. – Кто бы мог подумать?
Я чувствую себя слегка не в своей тарелке. Мне почему-то хочется подать Голландцу знак, но он набирает в грудь воздуха и читает дальше.
Ее кожа была красивой, как…
Мужчина снова замолкает и говорит:
– Извините, не могу разобрать собственный почерк… Это «шелковый»? Или?.. – Он поворачивает голову и внимательно изучает мою ногу, как будто ждет подсказки, и его лоб внезапно разглаживается. – Ах да, помню, «молоко».
– Извините, что прерываю, Голландец, – говорит Метафора, вежливо поднимая руку, – но поскольку мы на паузе… это художественный вымысел?
Голландец кажется застигнутым врасплох.
– Конечно, – говорит он через мгновение. – Вымысел. Верно.
– Как зовут ваших персонажей? – с милой улыбкой спрашивает Метафора.
– Как их зовут? – Мужчина выглядит сбитым с толку. Он смотрит на меня и снова отводит взгляд. – До этого я еще не дошел.
О боже. Неужели он не понимает, насколько это очевидно? Я ерзаю на стуле, но Голландец переворачивает страницу и уверенно продолжает.
