– Мы все устали, – заключил Ранд.
– Мы потребуем, чтобы полиция взяла под наблюдение Верст, – сказала Мэрибет, пытаясь шуткой смягчить ситуацию. – И за этой стервой Биверли Клири тоже.
– Мне следует кое-что вам сказать, – начал я. – Копы обычно в таких случаях…
– Начинают поиск преступника с мужа, – прервал меня Ранд. – Я сказал им, что это напрасная потеря времени. Они задавали много вопросов…
– И были очень настойчивы, – добавила Мэрибет.
– Так они уже говорили с вами? Обо мне? – Я подошел к мини-бару и небрежно плеснул в стакан джина. Глотнул три раза подряд и тут же почувствовал себя еще хуже. Желудок пополз вверх, к горлу. – О чем спрашивали?
– Не причинял ли ты Эми боль когда-нибудь, не жаловалась ли Эми, что ты ей угрожаешь, – перечислила Мэрибет. – Не обманывал ли ты ее с любовницей. Разве это похоже на Эми? Я ответила, что ни о чем подобном мы не слышали вообще.
– Ник, – Ранд положил ладонь мне на плечо, – вот что мы хотим сказать тебе в первую очередь. Мы знаем, что ты никогда не причинил бы Эми и малейшего вреда. Я даже поведал детективам историю, как ты спасал мышь в пляжном домике, когда она попалась в ловушку-липучку. – Он глядел на Мэрибет, словно она не знала об этом случае, и теща слушала с преувеличенным вниманием. – Целый час вылавливал, а потом вынес паршивого грызуна за город. Разве такой парень способен сделать больно своей жене?
Я почувствовал накатившую волну стыда и в течение секунды был готов разрыдаться.
– Ник, мы любим тебя, – закончил Ранд, сжимая напоследок мое плечо.
– Это так, Ник, – эхом вторила Мэрибет. – Ты нам как сын. Мы слишком расстроены исчезновением Эми – не позволим, чтобы на тебя упала хотя бы тень подозрения.
Мне не понравилось словосочетание «тень подозрения». Предпочитаю выражение «стандартная проверка» или «пустая формальность».
– Они спрашивали насчет твоей оговорки с рестораном «Хьюстон», – сообщила теща, косясь на меня.
– О моей оговорке?
– Будто бы ты сказал им, что вы собирались ужинать в «Хьюстоне». Они проверили: столика ты не заказывал. Складывается впечатление, что полиция заинтересовалась тобой после этого.
Я не заказывал столика и не покупал подарка для Эми. Но если бы я запланировал убийство жены в тот день, то наверняка позвонил бы в ресторан и заранее приготовил подарок. Именно так поступают прагматичные убийцы.
А я прагматичен до одури – друзья могли бы подтвердить это сыщикам.
– Мм… Нет-нет, я не заказывал столика. Наверное, меня неправильно поняли. – Я уселся на диван напротив Мэрибет.
Не хотелось, чтобы Ранд снова притрагивался ко мне.
– Ну ладно-ладно… – покивала она. – А Эми подготовила… Она подготовила для тебя охоту за сокровищами? Ну, прежде чем… – Ее глаза снова покраснели.
– Да, сегодня я получил первый ключ, от копов. Вместе с Джилпином мы нашли второй в моем кабинете в колледже.
– А можно нам взглянуть? – спросила моя идеальная теща.
– У меня его нет с собой, – соврал я.
– Но ты… ты попробуешь разгадать?
– Обязательно, Мэрибет. Я его разгадаю.
– Даже думать не хочется, что вещи, которых она касалась, где-то лежат совсем одни…
Заиграл мой телефон, я отклонил звонок, едва глянув на экран. Мне бы избавиться от этой штуковины, но я пока не мог этого сделать.
– Сейчас нужно отвечать на каждый звонок, – сказала Мэрибет.
– Я знаю этот номер. Фонд выпускников моего колледжа деньги собирает.
Ранд уселся рядом со мной на диван. Старая мебель с изношенными пружинами глубоко просела под нашим весом, придвинув нас друг к другу. Я опять прикоснулся к руке распрекрасного тестя. Он из той породы, что, едва увидев тебя, заверяет в самой искренней дружбе, позабыв поинтересоваться наличием ответного чувства.
– Мы не исключаем, – Мэрибет вернулась к деловому разговору, – что Эми мог похитить увлеченный ею человек с психическими нарушениями. – Она глядела на меня, словно ища поддержки. – Нам уже случалось иметь дело с такими субъектами.
Эми любила вспоминать о запавших на нее мужчинах. Не раз пересказывала эти истории за бокалом вина во время нашей совместной жизни. О мужчинах, только о ней и думавших и всегда вожделевших ее. Я подозревал, что всякий раз она сильно преувеличивала. Мужчины всегда получались опасными до известного предела: я успевал встревожиться, но надобности звонить в полицию не возникало. Короче говоря, моя жена вела игру, чтобы я мог почувствовать себя неустрашимым героем, который отстаивает честь своей дамы. Но Эми оставалась слишком независимой, слишком современной, чтобы на самом деле допустить нечто подобное. Ей просто хотелось играть в беззащитную деву, которой нужен защитник.
– А недавно?
– Нет, новых случаев не было. – Мэрибет пожевала губами. – Но вот в школе с ней училась одна девочка, очень подозрительная.
– В смысле?
– Она была одержима Эми. Ну ладно, Удивительной Эми. Звали ее Хилари Хэнди. Она отождествляла себя с лучшей подругой Эми из книг, Сьюзи. Вначале, наверное, это была просто игра. А потом девочке захотелось большего – подражать самой Эми. Хилари одевалась, как она, перекрасилась в блондинку, бродила вокруг нашего дома в Нью-Йорке. Однажды, когда я шла по улице, она догнала меня, крепко обхватила руками и сказала: «Я хочу стать вашей дочерью. Я убью Эми и стану вашей дочерью. Вам-то какая разница? У вас все равно останется Эми». Будто наш ребенок – это фрагмент книги, который можно переписать.
– Окончательным предупреждением для нас прозвучало, ко гда она в школе столкнула Эми с лестницы, – добавил Ранд. – Очень подозрительная особа. Подобная мания сама собой не проходит.
– А еще Дези, – вспомнила Мэрибет.
– И Дези, – согласился Ранд.
О Дези знал даже я. Эми училась в Массачусетсе, в школе-интернате под названием «Академия „Уикшир“». Я видел фотографии Эми в юбке для лакросса и в лентах, всегда с красивой природой на заднем плане, как будто школа располагалась за чертой города, а не внутри. Октябрьская природа.
Дези Коллингс учился в школе-интернате для мальчиков, которая находилась рядом с «Уикширом». По рассказам Эми, он был бледной романтической натурой. Его ухаживание разнообразило интернатские будни. Футбольные матчи на свежем воздухе и душные танцевальные залы, сиреневые корсажи и катание на винтажном «ягуаре» – этакое условное Средневековье.
На протяжении года Эми довольно серьезно увлекалась Дези, а потом он стал нервировать ее. Парень вел себя так, будто они уже женаты, прогнозировал число будущих детей и их пол. Хотел, чтобы у него было четыре сына, никак не меньше. Все это весьма подозрительно смахивало на собственное семейство Дези, особенно когда приезжала его мамаша. Встретившись с ней, Эми убедилась в поразительном сходстве между собой и миссис Коллингс. Женщина сдержанно ткнулась губами в ее щеку и прошептала: «Желаю удачи». Эми так и не поняла, пожелание это или угроза.
Когда Эми порвала с Дези, он продолжал бродить по окрестностям «Уикшира» – бесплотный призрак в темном блейзере среди зимних облетевших дубов. Однажды в феврале, вернувшись поздно вечером с танцев, Эми нашла его на своей кровати поверх одеяла – голого, да еще наглотавшегося каких-то таблеток до полусмерти. Вскоре после этого случая его выгнали из школы.
Но Дези названивал ей даже сейчас, несколько раз в год присылал пухлые конверты, которые Эми вначале показывала мне, а потом выбрасывала не раскрывая. Согласно почтовому штемпелю они шли из Сент-Луиса. Сорок минут езды отсюда.
– Это просто досадная случайность, – пояснила Эми.
Родственники со стороны матери Дези жили в Сент-Луисе. Вот и все, что она знала, не заботясь о том, чтобы выяснить больше. Один раз я раскопал мусорное ведро, чтобы прочитать залитое соусом альфредо письмо. Оно показалось совершенно банальным: что-то о теннисе, путешествиях и других развлечениях золотой молодежи. О спаниелях, например. Я попытался представить себе этого субтильного денди, в галстуке-бабочке и черепаховых очках, который врывается в наш дом, круша мебель в гостиной, хватает Эми мягкими наманикюренными пальцами, бросает в старинный автомобиль и увозит в антикварный особняк, скажем, в Вермонте. Нет, разве можно обвинить Дези в похищении?
– А Дези сейчас живет как раз поблизости, – сказал я. – В Сент-Луисе.
– Ну и ну! – встрепенулся Ранд. – А почему копы еще не у него в гостях?
– Кто-то должен его навестить, – ответил я. – Пойду, пожалуй. Встретимся здесь же завтра.
– Очевидно, полиция считает, что надо искать поблизости от дома, – сказала Мэрибет, задержав на мне взгляд на секунду дольше, чем следовало, а потом тряхнула головой, будто отгоняя непрошеные мысли.
Эми Эллиот-Данн
23 августа 2010 года
Страницы дневника
Лето. Птички. Солнышко. Я весь день гуляла туда-сюда по Проспект-парку. Кожа у меня тонкая, кости хрупкие. Борюсь с депресняком. И это еще прогресс, ведь предыдущие три дня я провела дома, не снимая грязной пижамы, с нетерпением дожидаясь пяти часов, чтобы глотнуть спиртного. Пытаюсь вспомнить, что там в Дарфуре стряслось. Взглянуть, так сказать, на мир со стороны. Но что-то мне подсказывает: я лишь эксплуатирую беды дарфурского населения.
Столько всего произошло за последнюю неделю! Думаю, в том, что все навалилось разом, в одночасье, есть какой-то знак, поэтому даю волю чувствам. Месяц назад Ник потерял работу. Официоз твердит, что финансовый кризис пошел на спад, да только, похоже, всем на это плевать. Вот Ник и вылетел. Второй этап сокращений, как он и предсказывал, последовал через несколько недель после первого. «Упс, мы маловато выгнали в прошлый раз». Придурки.
Поначалу мне казалось, что с Ником все в порядке. Он составил длинный перечень дел, в основном всякой мелочовки. Он меняет батарейки в часах и устанавливает точное время, монтирует новый сифон под раковиной, перекрашивает комнаты, цвет которых нам не слишком нравился. В общем, делает много полезного. Самое подходящее время заняться тем, до чего раньше руки не доходили. А потом он замахивается вообще на подвиг. Представьте только: он решает прочесть «Войну и мир»!
От безделья Ник ходит на уроки арабского. Не жалеет времени на попытки спрогнозировать, какие знания и навыки будут востребованы в последующие десятилетия. Эти потуги разбивают мое сердце, но я притворяюсь, будто мне все нипочем.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Вначале задаю вопрос серьезно, когда мы пьем кофе лицом к лицу, рука в руке. Потом пробую спросить ненавязчиво, легко, как бы между прочим. Потом – нежно поглаживая его волосы, лежа в постели.
Ответ всегда один и тот же:
– Да, в норме я. Но говорить об этом, вообще-то, не хочется.
Я написала опросник на злобу дня.
Как вы справляетесь с вынужденным перерывом в работе:
а) сижу дома в пижаме и ем мороженое – дурацкие поступки успокаивают;
б) пишу гадости о моем бывшем начальнике на форумах – так я даю выход негативным чувствам;
в) пока не отыщется новая работа, пытаюсь с пользой проводить свободное время, например изучить востребованный язык или прочитать «Войну и мир».
Правильный ответ, конечно же, в). Это мой комплимент в адрес Ника. Но он только криво улыбнулся, прочитав опросник.
Прошло несколько недель, и бурная деятельность утихла, пропало желание что-то делать, как будто однажды утром он проснулся под пыльным ветхим постером: «К чему вся эта гребаная суета?» Взгляд его потух. Теперь Ник смотрит телик, проклятую порнуху он смотрит по ящику. Заказывает много еды с доставкой на дом. Пенополистироловые коробочки уже переполнили мусорное ведро и громоздятся под раковиной. Со мной не разговаривает, как будто сам процесс беседы доставляет ему физическую боль, а я просто мерзавка, что требую от него общения.
Когда я завожу речь о его увольнении, лишь пожимает плечами. Например, на прошлой неделе.
– Это просто гаплык, – сказал он. – У тебя хотя бы деньги есть, голодная смерть не грозит.
– Это наши общие деньги. Но мне нравилась моя работа.
– Ты не сможешь всегда получать то, что хочешь…[4 - Из одноименной песни «Роллинг стоунз».] – запевает он. Фальшиво, надтреснутым голосом, при этом приплясывает на заплетающихся ногах. Я вижу, что он пьян.
Дело близится к вечеру, на исходе прекрасный густо-синий день. В доме сыро, сладковато приванивает гнилой китайской едой. Занавески полностью задернуты. Я хожу из комнаты в комнату, открывая окна, чтобы проветрить, отдергиваю шторы, поднимаю облака пыли и, когда попадаю в особенно темную берлогу, спотыкаюсь о сумку, стоящую на полу. Затем цепляюсь еще за одну, и еще, и еще… Дальше я уже шагаю, как кот из мультфильма, которому надо пересечь комнату, заполненную мышеловками. Включив свет, вижу десятки пакетов из магазинов, и вовсе не из таких, куда уверенный в себе мужчина не пожелает заходить. Узнаю эмблемы брендовых мужских бутиков, ателье, где продавцы индивидуально обслуживают покупателей, развалившихся в мягких кожаных креслах. Я имею в виду, все это дерьмо сделано на заказ.
– Что это, Ник?
– Для собеседований. Вдруг где-нибудь начнут набирать персонал.
– А зачем же столько?
– У нас же есть деньги, – мрачно заявляет он и скрещивает руки на груди.
– Может, вещи стоит хотя бы повесить?
Я вижу, что Бликер уже прогрыз несколько полиэтиленовых упаковок. Небольшая кучка кошачьей рвоты высится рядом с костюмом за три тысячи долларов, а сшитая на заказ белая рубашка покрыта ярко-рыжим волосом – это кот еще и повалялся.
– Да ладно… – отвечает он, скаля зубы в усмешке.
Я никогда не была сварливой хозяйкой. Всегда, скорее, гордилась, что не пилю мужа. Но Ник просто вынуждает меня придираться, это вскипает во мне. Я готова допустить в быту некоторое неряшество – от лени, от беззаботности. Я знаю, что, в отличие от Ника, принадлежу к типу «А», и стараюсь вести себя осторожнее, не навязывать ему мою тягу к порядку и планированию. Ник – не тот парень, чтобы размышлять: пропылесосить пол или вымыть холодильник. Он в самом деле не видит, что накопилась грязь. Совершенно. Но мне по душе определенный уровень комфорта, – полагаю, справедливо требовать, чтобы мусорное ведро не заполнялось с горкой, а на тарелках не сох неделями кетчуп. Это нормальное поведение взрослых людей, живущих вместе. И когда Ник не выполняет элементарных правил, я должна ворчать, хоть меня это и бесит. Ты превращаешь меня в стерву, которой я никогда не была и не хотела стать, вынуждаешь цепляться к бытовым мелочам. А все потому, что не выполняешь простейших правил. Не делай этого. Не советую.
Да знаю я, знаю… Я знаю! Потеря работы переносится невероятно тяжело, особенно мужчинами. Для них это равносильно потере близкого родственника. Тем более для таких, как Ник, которые вкалывали всю жизнь. Потому я сворачиваю гнев в алый упругий шар и мысленно вышвыриваю его в пространство.
– Ладно. Ты не против, если я их повешу? В гардеробе целее будут.
– Отстань!
Когда работу теряют и он и она, хорошего очень мало. Я знаю, нам повезло больше, чем многим другим. Каждый раз, когда нервничаю, я вхожу в Интернет и проверяю «стабилизационный фонд». Раньше я никогда не называла так свой банковский счет – первым эти слова подобрал Ник. Приличная, симпатичная сумма. На данный момент 785 404 доллара. Благодарить за эти сбережения я должна своих родителей. Не те деньги, чтобы податься в домохозяйки навсегда, особенно в Нью-Йорке. Но благодаря родительской заботе я могла чувствовать себя достаточно защищенной и не задумываться о деньгах – в обучении, выборе профессии и так далее. Хотя их и не так много, чтобы возгордиться. Ник посмеивается, но лично мне кажется, что это благородный жест со стороны моих родителей. И плата за незаконное использование моего детства для книг.
Я все еще чувствую себя разбитой из-за увольнения, из-за нашего увольнения, когда звонит папа и спрашивает, не могут ли они с мамой приехать. Они хотят с нами поговорить. Да, сегодня, прямо сейчас, если нас не затруднит. «Конечно, само собой», – отвечаю я, а в голове тревожно крутится: рак, рак, рак…
На пороге стоят родители, с таким видом, будто явились через силу. Отец отлично одет, выбрит и вообще блистает, разве что под глазами мешки. На маме шикарнейшее бордовое платье, которое она надевала раньше на презентации и встречи с читателями, когда еще получала приглашения. Она говорит, что этот цвет придает уверенности в себе.
Родители выглядят отлично, но кажутся немного смущенными. Провожаю их к дивану, где все мы сидим молча минуту-другую.
– Дети, кажется, мы с мамой… – заговаривает отец, но останавливается и кашляет. Обхватывает колени руками, показывая крупные бледные костяшки. – Ну ладно… Похоже, у нас проблемы. Финансовые. И очень серьезные.
Не знаю, как реагировать – удивляться, утешать, огорчаться? Обычно родители не посвящали меня в свои неприятности. Да и вряд ли у них было много неприятностей.
– Дело в том, что мы повели себя безответственно, – продолжает Мэрибет. – В последние десять лет тратили деньги с тем же размахом, что и в девяностые. Не зарабатывали и половины от прежнего, но не хотели этого замечать. Поддались излишнему оптимизму, мягко говоря. Каждый раз надеялись, что новая книга об Эми принесет больше денег, чем предыдущая. Но ничего не получалось. А мы продолжали совершать неверные шаги. Неудачно вкладывали деньги. Совершали глупые траты. И теперь…
– Можно сказать, что мы разорены, – закончил за нее Ранд. – Больше не можем выплачивать ипотеку за наш дом… и за этот тоже.
А я-то думала – принимала как должное, – что родители сразу купили дом для нас. Понятия не имела, что он взят в ипотеку. Вот тут я впервые усомнилась в своей расхваленной Ником финансовой защищенности.
– Как я уже сказал, мы допустили ряд серьезных ошибок, – сказала Мэрибет. – Нам бы следовало написать книгу «Удивительная Эми и плавающая ставка ипотечного кредита». Это была бы страшная сказка, книга-предостережение! И чтобы у Эми была бы подружка Венди Хочу-Все-Сейчас.
– И дружок Гарри Голова-в-Песке, – добавил Ранд.
– И что же будет дальше? – спросила я.
– Это наши трудности, – заявил папа.
