Получалось, придется проработать в Поясе астероидов каких-то семьсот лет, чтобы накопить на билет к Сидусу. Но все равно зарплата была куда выше, чем я где-либо получал за последние десять лет. Поработаю год-два, а там, глядишь, рейсы на Сидус подешевеют или подвернется что-то еще.
Элиот мое замешательство принял за сомнения и усилил натиск:
– Поверьте, Первая Марсианская заботится о своих сотрудниках! Хочу напомнить, что в Поясе у вас не будет никаких затрат. Все, включая питание и проживание, за наш счет!
– Когда я смогу вернуться на Землю?
– Минимальный срок службы – год. Однако мало кто возвращается сразу. На Церере прекрасная база со всем, что есть на Земле. Бары, рестораны, центры релаксации… – Молодой человек подмигнул. – Жить будете как на курорте!
Глядя на лучащегося от счастья менеджера, я мысленно обругал его, не особенно стараясь убрать с лица скептическое выражение. Дураком я себя не считал и прекрасно понимал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Но куда мне было деваться? К тому же тысяча фениксов в неделю – неплохие деньги. Не заоблачные, но достаточные, чтобы достойно жить, ни в чем не нуждаясь. Подзаработать на новую полноценную руку, создать запас на будущее, а потом можно вернуться и попробовать на Земле найти работу получше – чем не план?
В любом случае даже такая работа – лучше, чем бездействие. Сидя сложа руки на Сидус не попасть.
– Ладно, – кивнул я. – Присылайте контракт.
Элиот улыбнулся еще шире и выдал голографический текст договора. Я внимательно его изучил, не нашел подвохов и подписал, приложив ладонь.
– У вас день, мистер Райли, – напомнил Элиот. – Не явитесь завтра в космопорт… В общем, не опаздывайте, иначе возникнут проблемы.
Какого рода проблемы – он не уточнил, попрощался и отключился.
И в этот момент я осознал жуткую вещь: что как минимум год не смогу обнять Микки. До ближайшего космопорта лететь часа три, а ведь еще нужно собрать вещи, отказаться от арендованной комнаты, попрощаться с друзьями… Нет. С утра в первую очередь нужно повидаться с дочерью.
Полночи я собирался. В космос с собой много не возьмешь, да и не надо, а вот об остальных вещах стоило позаботиться. Не то чтобы они имели ценность, но были дороги как память. Немного поспав, я еще затемно сходил и сдал все, дорогое сердцу, на склад временного хранения.
При мне остался лишь рюкзак со сменным бельем и древним голографическим планшетом. Элиот говорил, что на Церере нам предоставят все необходимое, так что я без колебаний выкинул старую латаную-перелатаную одежду. Вряд ли она теперь пригодится.
Потом вернулся в снимаемое жилье и сдал его дроиду-менеджеру. Это позволило вернуть депозит – появились деньги на подарок Микки и чтобы добраться до космопорта.
Уже с улицы я связался с бывшей женой. Предполагал, что договориться о внеплановом визите будет непросто, и еще больше уверился в своих опасениях, когда Джослин с явной неохотой ответила на звонок и с вызовом презрительно выплюнула:
– Чего надо, Райли?
Я тяжело вздохнул, подавил гнев и принялся уговаривать бывшую жену, чтобы позволила попрощаться с дочерью.
– Хорошо, – вздохнула Джослин. – Можешь приехать. У тебя будет час, чтобы повидать Микки и попрощаться. О большем не проси.
До пригорода, где жила бывшая, добирался я часа два. По пути заехал и купил для Микки маленького, с кулак, робокотенка. Дочь о таком давно мечтала.
Дальше я ехал без остановок и чем был ближе к дому, где раньше жил, тем больше волновался. Вот знакомая площадка с фонтаном, а за следующим поворотом – серебристая крыша моего дома. Бывшего дома.
Настроение тотчас испортилось. Мне было больно приезжать сюда примерно так же, как на кладбище к матери, которой еще бы жить и жить, но новый штамм вируса Рока вынес ей приговор.
Здесь был любимый дом, где навсегда в заложниках осталась часть моей души. Дом, куда можно приезжать не чаще раза в месяц. Порой казалось, что без этого дома мне больнее и труднее, чем без руки.
Я только вышел из машины, а Джослин, очевидно, ждавшая на пороге, открыла дверь и позвала дочь. Дальше порога бывшая меня не пустила.
– Папа приехал! – донесся сверху радостный голос Микки, а вскоре спустилась и она сама.
Обернувшись к матери, дочь спросила:
– Можно папа зайдет в мою комнату?
– Нет. Прогуляйтесь, пообщайтесь, а в нашем доме мистеру Райли делать нечего. – Джослин посмотрела на меня и одними губами напомнила: – Час.
А дочь упрямо поджала губы и сказала:
– Я тоже Райли!
Тяжело вздохнув, я обнял дочь и с трудом сдержал навернувшиеся слезы. Целый год! Сейчас я уже не был уверен, что поступил правильно, подавшись в шахтеры. Впрочем, обратный путь отрезан, а контракт подписан.
Будто что-то предчувствуя, робокотенку дочь не очень обрадовалась, даже не стала распаковывать. Отнесла к себе в комнату, вернулась, и мы пошли гулять.
Осень в дистрикте выдалась очень жаркой, шататься по такой погоде – сущее мучение, а потому я посадил Микки в арендованную машину и повез в парк, где можно было прогуляться в тени вековечных дубов и вязов, поесть мороженого и выпить содовой. Новость о том, что улетаю в Пояс астероидов, я решил отложить напоследок, а о Сидусе вообще пока ничего не собирался рассказывать. Микки не удержится, поделится с матерью, а та найдет лишний повод назвать меня ненормальным.
Отпущенное время лучше было потратить не на слезы, которые обязательно хлынут у Микки, не на обещания, уверения и сожаления, а на обычную болтовню и дурачество. Сразу вспомнились годы, проведенные вместе, то, как дочь росла, как любила со мной играть или вместе заниматься ничегонеделаньем. Как мы часами бегали во дворе, гоняясь за ее растолстевшим и разленившимся псом, или объедались пиццей, сговорившись скрыть сей факт от матери. Теперь всего этого в моей жизни не будет как минимум год. А может, и больше…
Потому я натянул на лицо самую беззаботную из своих улыбок и, стараясь не смотреть дочери в глаза, предложил купить мороженое.
Но Микки мне никогда не удавалось провести. Даже когда ей было четыре, а я убеждал, что наш первый пес, корги Рокки, отправился в волшебную собачью страну, из которой любимцы не возвращаются, потому что не хотят, она не поверила. Сейчас ей уже двенадцать, она повзрослела и поумнела, а потому взяла меня за руку, потянула к себе и внимательно посмотрела в глаза. Брови дочери почти соприкоснулись над переносицей, отчего лицо ее стало и потешным, и суровым.
Микки помолчала минуту, а потом сказала всего одно слово:
– Говори.
Если я и мог чем-то гордиться в своей жизни, то только дочерью – не по годам умной, проницательной и рассудительной. Всю мою исповедь она выслушала, сверля взглядом орущих и носящихся за нашими спинами детей, и только в самом конце строгим голосом уточнила:
– Значит, мы не увидимся целый год?
Я почувствовал себя ужом на сковородке. Голову неожиданно сильно припекло солнце, и под требовательным взглядом дочери я принялся топтаться на месте, бормотать какую-то чепуху, которую вовсе не собирался говорить:
– Ну, год – это же всего ничего, оглянуться не успеешь. Ты закончишь шестой класс, и я вернусь. А там разбогатею… – Я сбился, потом начал врать: – Это знаешь какая работа?! Ух! Конкурс был огромный, народу – не протолкнуться, а взяли только меня. Большие деньги заработаю, вот вернусь – и поедем с тобой к морю. Или на Луну, да? Ты же всегда хотела там побывать! А еще возьмем тебе щенка, как ты мечтала, и кучу… – Я бы, наверное, еще долго нес ерунду, заикаясь на каждом слове и выдумывая немыслимые богатства, которые не светили мне ни при каком раскладе – во всяком случае, не с этой работой и не с такой рукой.
Но Микки, внимательно посмотрев на меня, тяжело вздохнула, сжалилась и просто сказала:
– Я буду скучать. Очень-очень.
Обнимая дочь, я почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Может, ну ее, эту шахтерскую работу, ну что мне сделают, если не явлюсь? Не убьют же, в самом деле. Микки за год вырастет, станет совсем другой, а я все пропущу – не смогу видеть ее даже раз в месяц.
Микки, кажется, думала о том же. Потому что, отпустив меня, вдруг принялась судорожно копаться в своем рюкзаке. А через мгновение с победным вздохом выудила оттуда новомодную коробку-клетку. Этот продукт современных технологий не так давно купила ей мать, так что теперь Микки могла повсюду таскать с собой ручного хомяка, не опасаясь рассыпать подстилку, потерять его или случайно раздавить. Технологическая клетка сама следила за состоянием питомца, поддерживая оптимальные для жизнедеятельности параметры, что самым благотворным образом сказалось на рыжем мохнатом комке, лоснящемся сейчас на солнце. И, конечно, там было шаровое колесо, бегать в котором грызун мог в любом направлении.
– Вот, пап, – гордо заявила Микки, сунув коробку мне под нос, – возьми с собой. Его зовут Тигр, он… Он присмотрит за тобой.
Я в первое мгновение растерялся – к чему мне хомяк в Поясе астероидов? Выдержит ли он перегрузки? Невесомость?
Хомяк, кажется, тоже в восторг от этой идеи не пришел, презрительно посмотрев на меня прищуренными от яркого солнца глазами.
– Он тебя защитит, если снова влипнешь в неприятности, – уверенно проговорила Микки, сморгнув выступившие слезы.
Толстые мохнатые щеки хомяка возмущенно надулись, усы затряслись. Но, кажется, спрашивать ни хомяка, ни меня никто не собирался.
Глава 4. Космопорт
Когда я зарегистрировался на рейс до Цереры, до посадки оставалось часа два.
Орбитальный шаттл, в народе называемый Лифтом, вознесет нас в космос и состыкуется там с пассажирским лайнером, зафрахтованным Первой Марсианской компанией. На нем мы и полетим к Поясу астероидов на карликовую планету Церера, где земляне разбили базу, специализирующуюся на изучении внешних планет. Также огромный вклад в микроэкономику Цереры вносит добыча полезных ископаемых.
Как в наше время известно любому школьнику, в Поясе просто кладезь золота, кобальта, осмия, палладия, платины, рения, родия и рутения. Если ученые не ошибаются, все эти металлы на Земле по факту – космические гости. Они по сути – остатки астероидов, которые свалились на нашу планету во время ранней метеоритной бомбардировки. Случилось это тогда, когда земная кора начала остывать.
Я вспомнил это, разыскивая место, чтобы скоротать время до посадки.
Космопорт жил своей жизнью, напоминая вокзал начала века, только рев от взлетающих кораблей стоял такой, что и в помещении хоть уши затыкай. Сектору, где я сидел, было далеко до VIP-зон. Отсюда стартовали только рабочие – на Луну, Марс или в Пояс астероидов.
Зато нашлось несколько ресторанов и кафе, в одном из которых я и решил пересидеть, заняв место в самом углу, лицом к стене, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Если вербовщик не соврал, деньги на Церере мне не понадобятся, так что я решил покутить напоследок, заказав не только двойной бургер из настоящей органики, но и салат из свежих овощей.
Неторопливо и со смаком пережевывая сытную еду, натуральный вкус которой позволял сполна насладиться чревоугодием, я беседовал с хомяком. Поставив клетку на стол напротив тарелки, изливал ему душу, а Тигр внимательно и сочувственно слушал, то и дело согласно подрагивая необъятными щеками и пощелкивая органическим кормом, «содержащим полный набор витаминов и питательных веществ, необходимых счастливому питомцу». Закончив задушевную совместную трапезу, я чокнулся опустевшим стаканом со стенкой клетки и грустно подвел итог:
– Вот так-то, Тигра. Такой вот я чертов неудачник.
Хомяк был во всех отношениях приятным собеседником. Не перебивал, охотно слушал, сочувствовал, лишь изредка прерываясь на то, чтобы накрутить пару сотен кругов в своем колесе. Я же, разговаривая с ним, представлял, что исповедуюсь перед дочерью. Давно заметил, что, когда проговариваешь проблему, создается более полная картина.
– Хотите добавки? – поинтересовался подкативший дроид-официант.
Долив газировки был бесплатный, а я столько нарассказывал хомяку, что в горле пересохло.
– Не откажусь.
Дроид наполнил стакан и отъехал. Я залпом его опустошил, а когда поставил на стол, рядом появился мужчина лет шестидесяти, почти седой, грузный, с выпирающим из-под рубашки пузом. Взгляд его бегал, словно незнакомец боялся смотреть мне в глаза.
– Прошу прощения за беспокойство, – сказал он, тяжело дыша. – Вы не в Пояс?
Я кивнул, не настроенный общаться, уже выговорившись перед хомяком. Мне сейчас хотелось покоя, да и человек не понравился.
– Случайно не по контракту с Первой Марсианской? – задал еще один вопрос неприятный мужчина.
– Именно, – лаконично ответил я и не удержался, съязвил: – А что, в Поясе кто-то еще работает?
– О, много кто! – всплеснул руками мужчина. – Простите, я не представился. Ирвин. Ирвин Горовиц.
Руки он не протянул, напротив, спрятал за спину. Я назвал свое имя и критически изучил Горовица. Одет тот был в недешевый, но видавший виды костюм, а из расстегнутого пиджака выглядывала мятая рубашка. Ирвин никак не походил на будущего шахтера. Что он забыл в Поясе? Да и на сотрудника Первой Марсианской совсем не тянул…
Тем временем человек, представившийся Ирвином Горовицем, не замечая моей неприязни, показал взглядом на стул:
– Не против?
Только сейчас я обратил внимание, что гул ожидающих усилился, причем с каждой минутой выкрики становились все более нетрезвыми, и огляделся. Пока я ел и общался с хомяком, сектор посадки заполнился публикой разной степени потрепанности. Даже в кафе не осталось ни одного свободного столика.
Я пожал плечами:
– Садитесь.
Ирвин тяжело опустился на стул напротив, покосился на хомяка и вздохнул:
– Вы, наверное, думаете, что мне здесь не место? Какой из меня космический шахтер, ведь так?
– Ничего я не думаю.
– Я все же объясню, – сказал Горовиц, и по его тону стало понятно, что это скорее нужно ему, чем мне. – Понимаете, я всю жизнь работал на фондовом рынке…
– Рад за вас. Только не понимаю…
– Дослушайте! – горячечно перебил навязчивый собеседник. – Я сделал состояние, но потерял его во время панического обвала – помните, когда открыли Сидус? Народ тогда решил, что грядет конец света или по меньшей мере все земные корпорации обанкротятся… Потом… – Он почмокал губами, взгляд его наполнился вселенской печалью. – Потом…
– Вложились в оборонные технологии, решив, что грядет война с чужими, и разорились?
– Нет, хуже. Запаниковал, вышел в деньги и вложился в «Дрисколл Инкорпорейтед».
– Без понятия, что это.
– Производство бункеров! – объявил Ирвин, словно это все объясняло. Впрочем, я и в самом деле понял – и чуть не рассмеялся ему в лицо.
– Это вы зря.
– Тогда так не казалось! Но вы правы. Зря, потому что апокалипсиса не случилось и паника быстро спала. В общем, я прогорел. А потом… – Ирвин запнулся, махнул рукой. – А, чего уж там, это и так не секрет. Я, значит, начал играть на бирже деньгами клиентов. От тюрьмы удалось откупиться, но остался ни с чем. Слетел в самый низ гражданской иерархии… Даже дети от меня отказались и запретили общаться с внуками…
– Сочувствую, – сказал я и на этот раз не соврал. Ведь сам страдал из-за того, что суд запретил частые встречи с Микки, а потому впервые почувствовал к Горовицу симпатию. – И тогда вы решили податься в Пояс?
– Ха, решил! – крякнул тот. – Если бы! У меня не оставалось другого выхода, потому что работы на Земле не нашел, как ни старался… В общем, решил начать новую жизнь.
– Шахтером? – удивился я.
– В этом я ничего не смыслю! – Горовиц издал нервный смешок. – Но меня взяли учетчиком. На Цереру. Так что будем работать вместе.
Жестом подозвав дроида, он заказал себе двойной виски и, глянув на меня как на собрата по несчастью, поинтересовался, не составлю ли я компанию. Выпить хотелось, но после драки с ухажером Джослин восемь лет назад я не только зарекся употреблять спиртное, но и запретил себе все, из-за чего мог бы потерять над собой контроль.
– Не пью.
Ирвин посмотрел удивленно, но во взгляде промелькнуло уважение.
– А я не могу себе отказать, – будто оправдываясь, пробормотал он. – Никаких других радостей в жизни не осталось.
Ожидая посадки, мы обсудили будущую работу в Поясе, я скупо рассказал о себе, о Микки и подаренном ею хомяке, после чего Ирвин, приняв озабоченный вид, прошептал:
– Мистер Райли, позвольте мне держаться вас? Лететь к Поясу недели две, не меньше, а коллеги у нас с вами… – Он заозирался. – Сами видите.
