Сейчас бретель на месте, платье отглажено и упаковано в чехол. Смотрю то на него, то на пакеты, но выбросить не могу, не поднимается рука. Пускай висит, а вдруг именно в нем мы сделали нашу девочку?
С легкой грустью вешаю чехол с платьем обратно. Шелковые халатики и сорочки тоже решаю оставить, надо же в чем-то спать. И ночью подниматься к ребёнку через весь этаж голышом не самая лучшая идея.
После душа натягиваю джинсы, футболку, беру пакеты и иду на задний двор, где стоят мусорные баки. Оставляю пакеты возле баков и направляюсь на поиски беседки, о которой говорил Тимур. Уже по дороге вспоминаю, что не зашла к Робби, но мне совсем не хочется есть. Ничего, загляну на кухню на обратном пути.
Беседку замечаю сразу, снаружи двое охранников, внутри возле коляски та высокая женщина – Нина Аркадьевна, Тимур говорил, она горничная. Охранники незнакомые, но вежливые и предупредительные.
Да, непросто будет сбежать от тебя, Тим Талер. Но теперь я знаю, что в мире нет ничего невозможного, стоит только захотеть. А я очень хочу забрать свою дочь и спрятаться так, чтобы он нас никогда не нашел.
И снова я обманываю, на этот раз себя. Больше всего мне бы хотелось, чтобы у нас была обычная нормальная семья. Чтобы мы жили вместе: я, Тимур и наша девочка. Мы любили бы его, а он нас. Он очень хороший отец, и у нас когда-нибудь потом мог бы родиться мальчик, похожий на него.
Но как раз это невозможно, лучше об этом даже не думать. Я отпускаю Нину Аркадьевну, забираю коляску и иду гулять по дорожкам.
* * *
Тимур
Я смотрю из окна кабинета, как Ника катает по двору коляску, и не могу себя заставить уйти. У меня в руках моя рубашка, которую я стащил из корзины для грязного белья. Она в пятнах от молока, она пахнет Никой, и я как последний извращенец втягиваю носом этот полностью сносящий крышняк аромат.
Мне уже несколько раз звонили из офиса, звонили поставщики, и даже один раз позвонил Шерхан. Шерхану я, правда, ответил, и секретарю своему ответил, а остальных просто сбросил.
Еще пять минут, и я всем перезвоню, со всеми поговорю и все решу. Мне нужны эти пять минут, чтобы насмотреться на них, на обеих. Ника о чем-то задумалась, закусила губу и даже лоб наморщила. Такая смешная, она сейчас точно, как ее маленькая копия, которая лежит в коляске. Та тоже любит морщить лобик, особенно когда я ее укладываю спать.
Я уже просек эту хитрую мелочь, каждый раз она начинала хныкать и капризничать, когда я относил ее в кроватку. Потому что однажды случайно отрубился вместе с ней на своей кровати, и ей видимо понравилось. А я очень боюсь ее придавить, я же по сравнению с ней как слон против котенка.
Вижу, как спокойно себя ведет моя девочка, когда рядом Ника, и понимаю, что для дочки лучше нее никого не найти.
Я распорядился отнести в ее комнату вещи, которые все это время простояли в моей гардеробной в чемодане. Она оставила этот чемодан в машине Ильи, когда сбежала от меня, а я не смог себя заставить его выбросить.
Мне уже успели доложить, что Ника выставила к мусорным бакам пакеты с бельем и одеждой, и я сказал, пускай там остаются. Не хочет такое белье, купим другое. Если оно у нее каждый раз так намокает от молока, то кружевная «паутинка» там явно лишняя.
Смотрю на подсохшие пятна и набираю ту докторшу из роддома, которая обещала мне «крутую горку» и сына. Она рассказывает про специальные вкладки для кормящих и про специальное белье.
– А вы не знали, Тимур Демьянович?
Откуда же мне знать, если у меня ничего не течет? А если начнет подтекать, то это уже будет недержание, и тогда мне надо будет идти к совсем другому доктору.
Но врачихе ничего не говорю, ставлю себе пометку заехать в магазин для новорожденных. Там меня уже ждут, дня не прошло, чтобы я у них не затарился под завязку.
Надо бы у Ники узнать, что нужно ей, но мне она вряд ли выдаст список. Подошлю Нину Аркадьевну, пусть спросит. Ника даже сама выбрать может, у всех магазинов сейчас есть онлайн-версия.
Заставляю себя спуститься вниз и сесть в машину. Не хочется от них уезжать, так и тянет обратно. Сутками смотрел бы, как они там во дворе гуляют. Но уже все перезвонили по второму кругу, я еду, а у самого такое чувство, будто за рулем оболочка сидит от Талера. Сам я остался смотреть в окно, как гуляют две похожие друг на друга девочки – одна большая, а вторая маленькая. Одна моя, а вторая нет.
* * *
Доминика
«Поля, Полинка, Полечка», – мысленно называю дочку. Только не эту, которая у меня на руках, эту я могу только крошечкой называть, лапочкой и доченькой. Но когда она подрастет, я бы могла называть ее Полечкой, Полинкой. Полиной звали мою маму, и мне всегда нравилось это имя.
Мы сегодня долго гуляли с малышкой. Она почти все время спала, но мне ни капли не было скучно. Когда дочка проснулась, мы вернулись в дом, я ее покормила и уложила спать, и только потом поняла, как проголодалась.
Сама прибежала к Робби и потребовала много-много еды, чем ужасно его удивила и обрадовала. Теперь мой друг сидит напротив, сложив ладони домиком, и с умилением смотрит как я уминаю все, что он приготовил. А вот чай я допиваю с трудом, глаза слипаются, голова не держится, приходится ее подпирать.
– Тебе нужно поспать, – качает головой Робби, – это никуда не годится, Ника.
– Я посижу тут у тебя, – бормочу, укладывая потяжелевшую голову на локти и устраиваясь удобнее.
У Робби в кухне уютно, пахнет выпечкой и корицей. Блок с приемником от радионяни лежит рядом на столе, я проснусь раньше, чем дочка заворочается. Я каждый вздох ее слышу. Такое ощущение, что у меня свой, особый приемник внутри вмонтирован.
Мне кажется, вокруг много воды, это море. Меня качает на волнах, я плыву, и мне так нравится плыть. Где-то рядом приглушенно звучат мужские голоса. Голоса знакомые, вот только звучат они как будто сквозь толщу воды. И я не могу разобрать, чьи.
– Она здесь работает, Роб, в договоре четко сказано…
– Девочки устали, Тимур, они гуляли почти три часа, хорошо поели, им обеим нужен полноценный дневной сон. Вот, здесь же написано…
Будто страницы шелестят, и меня снова качает, только уже не на волнах. Теперь я точно знаю, что это сон. Мне снится, что Тимур берет меня на руки и несет через весь этаж. Обвиваю его шею – это же сон, а во сне все можно! – и утыкаюсь носом в теплую, пахнущую Талером шею.
– Тим…
Он не отвечает, потому что снится мне, и я тоже замолкаю. Если бы он еще немного поносил меня, так уютно в этом сне, уютнее, чем на кухне у Робби.
Прижимаюсь к твердой груди и слышу, как гулко бухает за упругими мышцами сердце Тима. Странно, что я слышу это во сне. И что затылок у него колючий, чувствую. Тимур всегда стрижет его коротко, мне нравилось щекотать об него ладони.
А потом он исчезает, я чувствую щекой прохладную простыню и вздыхаю. Так намного удобнее, но на руках у Тима спать лучше. Хочется ему об этом сказать.
– Тим…
– Спи, Ника, – слышу прерывистый шепот. Тимур дышит глубоко и часто – наверное, это я такая тяжелая, хоть это и сон. Вот он и запыхался. Его дыхание слышится совсем рядом, похоже, Тим садится возле меня на корточки.
Не уходит, я чувствую его руку на своих волосах. Невесомо проводит по ним ладонью, я ее ловлю и подкладываю себе под щеку.
Это наяву он неприступный, ледяной Тимур Талеров, а здесь, со мной, он другой. И мне он таким намного больше нравится.
– Ты мне нравишься, Тим, – шепчу, удобнее устраиваясь на его руке, и удивленное хмыкание в ответ я уже не слышу, а скорее угадываю, прежде чем окончательно провалиться в сон.
Глава 5
Доминика
Открываю глаза, как будто меня изнутри толкнули. Я лежу на диване в своей комнате, хотя точно помню, что уснула за столом у Робби. Шторы задернуты, вокруг полумрак. Я в тех же джинсах и футболке, в которых гуляла с малышкой, только футболка снова наполовину мокрая.
Моя девочка, Полинка! Вскакиваю, как ошпаренная, и бегу наверх в детскую. С полдороги соображаю, что надо было переодеться, но уже отчетливо слышу детский плач. Так что бегу еще быстрее, через две ступеньки перескакиваю. Влетаю в дверь и первым, кого вижу, это Тимур.
Он держит на руках дочку, пытается ее успокоить, а она заходится плачем, и у меня этот плач отдается в каждой клеточке мозга. Не обращаю внимание на Тимура, стаскиваю мокрую футболку и выхватываю у него из рук малышку.
Она сразу набрасывается на грудь и жадно сосет, при этом одновременно выговаривая мне, какая я никудышняя мать. Бросила свою девочку и уснула.
Мне так стыдно перед ней, а еще страшно перед Тимом. Если он сейчас своим металлическим голосом скажет, что ему не нужна няня, которая спит по полдня, даже не знаю, что буду делать. Просить, умолять или вцеплюсь намертво в ту же кроватку – пускай попробует оторвать.
Представляю, что малышку сейчас у меня отнимут, и слезы против воли текут по щекам. Опускаю голову, чтобы закрыться волосами, сажусь на пол возле кроватки. Здесь такой мягкий и пушистый ковер, на нем и лежать можно.
Вижу перед собой ноги Тимура, но боюсь поднять голову. Стоит же, как назло, не уходит. Знаю, что смотрит на меня, почему тогда молчит? Стараюсь повернуться так, чтобы хоть немного закрыться от его обжигающего взгляда.
– Сядь в кресло, Ника, – его надтреснутый голос звучит глухо. Мотаю головой.
– Нет. Мне здесь удобно.
– Ты простудишься и простудишь ребенка.
Послушно поднимаюсь, старательно прикрываясь дочкой. Без бюстгальтера, конечно, неудобно. Но это надо ехать домой, а мой Тим наверняка выбросил.
Тимур делает шаг навстречу, на миг наши взгляды встречаются, и я в изумлении чуть не сажусь обратно на пол. Я хорошо помню этот взгляд, помню, что он означает и что было потом. Лучшее подтверждение этого громко чмокает у меня на руках.
– Можно я пройду… – бормочу, Тим отступает, и я в совершеннейшем смятении усаживаюсь в кресло. Там лежит оставленная с утра пеленка, поспешно укрываю дочку, заодно спрятав грудь.
Тим шумно сглатывает, я по-прежнему избегаю смотреть ему в глаза, предпочитаю остановить взгляд у подбородка. Вижу, как двигается кадык на крепкой загорелой шее, и сама сглатываю. Куда-то не в ту сторону утекают мои мысли…
– Ника, завтра возьмешь машину и поедешь в магазин, недопустимо, что ты ходишь по дому без белья, – Тим заговаривает, я решаюсь посмотреть на него и с удивлением отмечаю, что он больше не пялится на мою грудь, а с преувеличенным вниманием рассматривает свои руки. – Или закажи все, что нужно, в интернете.
– Хорошо, Тимур, – согласно киваю, а сама замираю от того, что у меня будет это завтра.
Но это не все сюрпризы на сегодня. Тимур идет в свою комнату, а когда возвращается, вижу у него в руках блок приемника радионяни. Я помню, что положила его возле себя на столе у Робби, а когда проснулась в своей комнате, приемника уже не было.
– Тим, прости, – решаюсь позвать его, – я нечаянно уснула, обещаю, что такое больше не повториться, и что я…
– Ты, – Тимур обрывает на полуслове и вперяет в меня тяжелый взгляд, – ты кормишь моего ребенка. В твои обязанности входит усиленное питание и полноценный сон.
Беспомощно хлопаю ресницами, а он разворачивается и уходит.
* * *
Тимур
Если я перестал называть вещи своими именами, это не значит, что они перестали происходить в моей жизни. И к тому, что происходит сейчас, очень сложно подобрать нормальное слово. В общем, полный звездец у меня творится.
Этого я и боялся, что стоит Нике вернуться в мой дом, и я снова поведусь как сопливый пацан на ее темные глазищи, припухшие губы, которые она специально покусывает, чтобы у меня до точек в глазах все сводило.
Про остальное, думаю, говорить – только еще больше себя подначивать. Но когда она футболку сняла, у меня от перенапряжения чуть сосуды не полопались. Вместе с ширинкой.
А она как будто не замечает ничего, выхватила дочку из рук, на пол уселась и кормит. Не знаю, как я выдержал, а ведь всегда гордился, что могу себя контролировать. Мне девки голые на руки садились, а я при этом на двух пятерках блефовал так, что даже с тремя королями игру сбрасывали.
Здесь же весь самоконтроль в… Ну, вы поняли. Коту под хвост. А Нике все по боку. Или она специально меня дразнит? Я сначала так думал, но во сне же не притворяются. Я просто не мог смотреть, как она спит на кухне у Робби, неудобно улегшись на сложенные на столе руки перед чашкой недопитого чая.
А она меня обняла, прижалась во сне и потом вообще добила. Нравлюсь я ей, ну не охренеть? Я вот охренел в ее этой кладовке. Думал, она меня возненавидит за ту кладовку, презирать будет. А такое впечатление, что она бы и в будке жила на улице, если бы мне подобное пришло в голову. Хорошо, что не пришло.
И как это сложить? Расчетливая сука, укравшая мои деньги, готова терпеть что угодно, лишь бы быть рядом со своей дочкой?
Смотрю в окно, они снова гуляют, а мне наблюдать за ними – это какой-то неведомый ранее уровень удовольствия. Я реально кайфую, когда вижу, с какой нежностью Ника разговаривает с моей дочкой, как она бережно держит ее на руках, как улыбается ей. Про то, как кормит, я уже говорил.
На полном серьезе думаю установить в детской камеру и смотреть на них, и пусть мне хоть тысячу раз скажут, что я извращенец. Ничего нет для мужчины важнее, чем когда любят его ребенка. Ладно, не камеру, видеоняню. Скажу, что для подстраховки.
Снова в голову лезут мысли о родителях. Наверное, мать со мной также носилась, как Ника с дочкой, но больше всего меня интересует отец. Неужели и он, глядя на нас, превращался в такое же бесформенное желе, как сейчас я?
Когда мозги текут и плавятся, когда в груди распирает и сердце стучит медленнее раза в два. Может, поэтому он допустил столько ошибок?
Откидываюсь на спинку кресла и упираюсь подбородком на сцепленные перед собой пальцы. Ника осторожно ступает и толкает коляску перед собой так важно, как будто она на коронации в королевском дворце, а не на заднем дворе городского дома.
Склоняется над коляской – наверное, мелочь моя проснулась и хнычет. А Ника так ласково смотрит на нее, я никогда ее такой не видел. Что-то говорит и улыбается, поправляет покрывальце, пустышку.
Маленькая вредина не успокаивается, Ника достает ее из коляски и качает на руках. Потом озирается по сторонам, задирает футболку. Поднять голову она, конечно, не догадывается. А я не могу заставить себя не смотреть.
И снова все по новой. Мне бы встать и уйти, а я как дурак, поднимаюсь и стою, руки в карманы. Смотрю как одну мою девочку другая девочка кормит, прижавшись к стенке дома. Почему не моя, почему?
Прихожу в себя от боли в костяшках. Вмятина в стене уже не первая. Первая была, когда мне из роддома позвонили, сказали, что Ника плачет все время. Может грушу сюда принести? Или стены мягкой обивкой оббить, как в дурдоме?
Ника уже уложила мелкую обратно в коляску и футболку поправляет. А я джинсы поправляю, где давит, и ремень. Если покупать видеоняню, то приемник надо сразу в душе устанавливать, чтобы не мучиться.
Спускаюсь в гараж и несколько минут втыкаю, глядя перед собой. Я сам загнал себя в эту яму, из которой не знаю, как выбраться. Знаю только одно: Ника будет жить в этом доме при любом раскладе, и если все будет продолжаться в том же духе, то скоро я сам переселюсь к ней в ту кладовку под лестницей.
Трогаюсь с места и выезжаю в ворота. Скоро истекают тридцать дней, и надо регистрировать дочку. На самом деле я давно придумал ей имя, но теперь не знаю, наверное, правильно будет спросить Нику. А ей может не понравиться имя, не слишком оно современное.
Полина. Поля. Так звали мою мать, и мне очень хотелось бы, чтобы так звали моего ребенка.
* * *
Доминика
Не знаю, что происходит, но Тимура теперь все чаще можно застать дома. А я так радовалась, что он будет на целый день уезжать, и мы с малышкой сами по себе будем, только вдвоем.
Понятное дело, Тим мне не доверяет, боится оставить со мной дочку на весь день. Часто замечаю, как он наблюдает за нами из окна или из машины – по часу за рулем торчит, делает вид, что по телефону говорит. Но я же вижу, как он задумчиво аппарат в руках крутит, когда думает, что я не смотрю.
Что-то я делаю не так, что-то ему не нравится, но нет бы прямо сказать. И я спросить боюсь, зачем нарываться? Захочет выгнать – выгонит, и глазом не моргнет. Но пока он изводит меня своими гляделками, и я каждый раз боюсь напортачить еще больше.
Вечером иду в душ и сквозь шум воды слышу, как малышка плачет. Отчетливо так слышно, будто она в самое ухо кричит. Сердце обрывается, сразу думается о плохом.
Кое-как смываю гель, наскоро обтираюсь полотенцем, набрасываю халат и несусь наверх, через ступеньку. На бегу пытаюсь завязать пояс, а какой в тех халатиках шелковых пояс – шнурок шелковый тоненький.
Пока затягиваю пояс, по дороге с разгона врезаюсь в Тимура. Не поймай он меня, лететь мне затылком вниз по ступенькам, потому что инстинктивно руки вперед выставляю и от него отталкиваюсь.
Халат, естественно, нараспашку, одна рука Тимура меня за бедро держит, вторая за талию, а халат для красоты на мне болтается как на вешалке. Сама не знаю, как сознание не потеряла, когда его на меня качнуло, и он меня к перилам прижал.
