– Мне кажется, это помогло бы ему. Он не может понять тебя по-настоящему.
– Это его проблема, – отвечает Миели.
Среди звёзд, в своём корабле, в своей песне, она чувствует себя в безопасности. Ей хочется забыть о воре, о Пеллегрини, о войнах, богах и поисках. Может быть, она сумела бы забыть и о Сюдян. Зачем кораблю нужно всё портить?
– Я подумала о том, – продолжает «Перхонен», – что он мог бы нам помочь. Ему ведь тоже не терпится получить свободу. Если ты скажешь ему правду…
– Я не хочу об этом говорить, – заявляет Миели.
– Неужели ты не видишь, что делает с тобой Пеллегрини? Сплошные обещания, клятвы, зависимость. К чему это нас привело? Почему мы должны…
– Хватит, – прерывает её Миели. – У тебя нет права сомневаться в её словах. Я её слуга и не желаю быть предателем. Не заставляй меня жалеть о том, что я тебя создала. – Теперь, когда её не успокаивают медитация и сияние свечей, гневные слова легко слетают с губ. – Я не твоё дитя, я твой создатель. Ты не представляешь себе…
И вдруг налетает нейтринный поток, лёгкий, словно дуновение ветра. Очень странно.
Миели замолкает. Корабль не отвечает. Спаймскейп спокоен.
Миели снова сканирует небо. Синтбиотические семена, оболочки мыслевихрей, и очень далеко, на главной артерии Магистрали, одинокий район Соборности. Тем не менее по коже пробегают мурашки.
Может, мне стоит извиниться, думает она.
«Перхонен» изо всех сил старается о ней заботиться. Она пыталась это делать с того самого дня, как её дух вышел из небытия…
Яркий луч молнией разделяет спаймскейп надвое. Изображение меркнет.
Миели рывком возвращается в своё тело. «Перхонен» вокруг неё гудит, словно колокол. Из неровной пробоины в корпусе заглядывают тьма и звёзды. Воздух с шумом вырывается наружу.
В центре каюты пляшет ослепительно-белая точка. Лучи разлетаются от неё во всех направлениях, как от обезумевшего маяка. Деревца-бонсаи рядом с Миели охватывает пламя.
Никогда не возноси молитвы Человеку Тьмы, проносится в голове Миели.
От воспоминаний об аресте удаётся избавиться с большим трудом.
Во рту привкус крови. Я прикусил язык, и это причиняет боль. Но вкус неудачи ещё хуже. Я сплёвываю. Капли слюны и крови рассыпаются передо мной цепочкой белых и тёмно-красных жемчужин.
Опасно было вести с Пеллегрини такую игру. Азарт игрока. В теле Миели, как и в прошлый раз, была она сама. Гоголы Соборности неловко чувствуют себя во плоти, их нетрудно узнать и нетрудно ими манипулировать, какими бы богоподобными они ни выглядели в вире. Она дала мне как раз то, что было необходимо. Дверь во дворце памяти открыта. Я помню Землю. Я помню принца в аль-Джанна[13 - А л ь – Д ж а н н а – в исламе рай.]. И, несмотря на боль, в моей голове складывается план.
И в этот момент в лицо мне ударяет алмазный полицейский.
Миели ещё держит в руках сосуд с чаем, когда на неё попадает луч. Жидкость мгновенно выкипает, а колба лопается с жалобным стоном, который заглушает рёв воздуха. После холода спаймскейпа жар в первое мгновение кажется даже приятным. Затем он обрушивается на неё, словно самый жестокий лёюлю [14 - Пар (фин.).]в оортианской сауне.
Метамозг реагирует мгновенно. Подкожная броня из интеллектуальной материи активизируется. Ожоги третьей степени остаются только в статистике повреждений. Система ускорения времени превращает мир в слайд-шоу застывших снимков.
В боевой сосредоточенности мир всегда подчиняется логике.
Включить увеличение.
В центре ослепительной белизны обнаруживается устройство длиной меньше миллиметра: гладкий предмет, похожий на кинжал, с узкими лепестками, торчащими из рукоятки. Вокруг тонкого, словно игла, кончика выгравированы лица. Продукт Соборности…
Кинжал-цветок продолжает двигаться. Даже в ускоренном времени среди бабочек-аватаров «Перхонен» он похож на осу, совершающую свой убийственный танец. Мелькающий луч создаёт стробоскопический эффект, он мечется по стенам каюты, оставляя за собой раскаленные шрамы. Луч поворачивается в сторону Миели.
«Перхонен» набрасывает на него сферу из ку-точек и повышает уровень энергии, связывающей искусственные атомы. Зеркальная сфера прыгает по каюте и начинает светиться.
Лазеры, мысленно обращается Миели к кораблю, одновременно настраивая собственное оружие. Приготовься вышвырнуть его и сжечь. Она занимает позицию между летающим кинжалом и вором, неподвижно висящим в воздухе с закрытыми глазами. Для его безопасности она воздвигает ещё один барьер из ку-точек.
Гоголы-стратеги передают результаты анализа в её метамозг. Луч устройства производит сканирование, как Врата Царства зоку, он собирает информацию, но уничтожает источник, а данные куда-то передаёт. Область высокой температуры определяет ширину энергетической зоны.
Уничтожить его, и пусть боги сами разбираются.
– Миели, – окликает её корабль. – Он не…
Ку-сфера лопается. Кинжал пулей несётся навстречу Миели. Она стреляет из гостгана, выпуская густое облако наноракет, но понимает, что опоздала. Устройство светящейся змеёй лавирует между микроскопическими зарядами.
Сканирующий луч когтём скребёт по телу Миели. Обезумевшая броня переходит к активным контрмерам. Кожа выбрасывает крошечные фейерверки, но это не помогает. Внутренности кипят и разрываются – натиск давления и высокой температуры чередуется с периодами восстановления, – а луч поднимается к голове и мечется из стороны в сторону, сопровождаемый стаккато рапортов о полученных повреждениях.
Она ожидала холодного отчуждения в этой битве, осознания того, что после её смерти останется другая Миели. Но вместо этого непреодолимый страх сковывает её мысли, несмотря на боевую сосредоточенность.
И она не сопротивляется.
Кинжал из бездны изменяет направление: лишь слегка задев её щеку, он перемещается к беспомощному вору. Процессор Нэша, содержащийся в метамозге, выдаёт три возможных варианта, но ни один из них не годится.
Миели игнорирует рекомендации и освобождает вора от оков.
Перед ударом алмазного снаряда я едва успеваю моргнуть, как вдруг превращаюсь в бога. В не слишком могущественного бога, но всё же я сознаю особенности оболочки из интеллектуальной материи, которая изображает человеческое тело, и свойства районного компьютера, встроенного в мозг.
Я только во второй раз получаю доступ к управлению им. В первый же момент меня поражают хитросплетения синтбиотических клеток вокруг алмазной основы, мощность термоядерного источника энергии в основании позвоночника и превосходные эмиттеры ку-частиц. Могучий мозг приводит меня в недоумение – моё собственное сознание в его сложнейшем лабиринте кажется невероятно малым, и какое-то время я просто брожу по его коридорам холодной логики и размышляю. План, который Пеллегрини невольно подсказала мне, тоже здесь, в виде мозаики, сложенной из взаимосвязанных фрагментов. Я изучаю его со всех сторон и даже что-то напеваю. Чего-то не хватает.
И тогда я слышу голос камня зоку, чувствительного к любым мыслям и потребностям. Я выражаю ему своё пожелание, и он превращается в недостающую часть, завершающую мозаику. Что-то подсказывает мне, что это неправильно, что я должен ощущать свою вину, но какой вред может быть от подобной красоты?
Я чувствую себя маленьким мальчиком, нашедшим на берегу красивые камешки. Я напеваю себе под нос. Я был бы счастлив навсегда остаться в своих мыслях.
Но издали доносится слабый голос, сигнализирующий о том, что моя плоть плавится, и о ярком, непереносимо ярком луче, который качается передо мной из стороны в сторону, словно часы гипнотизёра. И с этим надо что-то делать.
Я начинаю двигаться. Мне кажется, что на меня надели огромную оболочку робота – громоздкую и неуклюжую. Тело не успевает за реакцией разума. Левая рука исчезает в белом огне: искусственная кожа, плоть и кости – всё поглощает пламя. Метасущность моего тела спокойно сообщает, какое время потребуется для полного восстановления. И ещё выдает информацию о крошечном устройстве, которое сжигает меня заживо: злобное создание Соборности, двигающееся по зигзагообразной траектории по разгромленной каюте «Перхонен», нацелилось прямо на мой мозг.
Копы. Как бы ни менялся мир, они остаются прежними.
Я не большой любитель шахмат, но кое-что в этой игре приводит меня в восхищение. Спустя какое-то время начинаешь почти визуально различать линии атаки между фигурами. Опасные зоны, где физически невозможно предпринять какие-либо действия. Множества вероятностей, запретные участки.
Именно так теперь я вижу алмазного копа. Внезапно возникает ощущение скрытого внутри меня зеркального изображения.
Хороший охотник, быстрый охотник, отличный охотник, если найдёшь его, начнётся потеха…
Вот оно. Зеркала. Я отдаю приказы своему чужеродному телу. Оно повинуется.
Ку-слой под моей опалённой кожей трансформируется в метаматериал. Импровизированный плащ-невидимка. Я превращаюсь в блестящую статую. Смертоносный луч огибает меня. Он упирается в ряд изваяний из кометного льда в галерее Миели. Коп продолжает бушевать, но он в растерянности, и я успеваю сказать «Перхонен», что нужно делать…
Вокруг источника света возникает ку-сфера – сверкающий бильярдный шар, в котором отражается моё искажённое лицо. От неожиданного потока электромагнитного излучения пощипывает кожу. А затем «Перхонен» вышвыривает незваного гостя вдоль оси каюты в открытый космос, и после него остаётся только струя ионизированного воздуха.
Загораются лучи корабельных лазеров. Вдали сверкает вспышка взорвавшейся антиматерии. От вихря гамма-лучей и пи-мезонов начинается головная боль.
И замки на моём принадлежащем Соборности теле снова защёлкиваются. Миели парит рядом со мной, вокруг неё щупальцами медузы тянутся струйки тёмной крови. А потом в руке вспыхивает боль, и я не могу удержаться от крика.
Пламя постепенно угасает, корабль заделывает пробоины в оболочке, а Миели тем временем занимается рукой вора. В кабине стоит отвратительный запах горелой синтбиотической плоти, воняет озоном и дымом, в воздухе летает пепел бонсай. Рядом с Миели серым ароматным призраком парит пузырёк лакричного чая.
– Больно, – жалуется вор, с отвращением наблюдая, как восстанавливается плоть на его обгоревшей культе. – Проклятье, что же это было? Гоголы не могли такого сотворить.
Выглядит он ужасно. Вместо левой стороны лица сплошная кровавая рана, верхнюю часть туловища, словно кратеры на поверхности планеты, испещряют обугленные вмятины. Миели чувствует себя не лучше. Она вся покрыта по?том, а голова и живот гудят от напряжённой работы восстанавливающих нанитов. За исключением мозга, ничто в ней не представляет ценности, но Миели не намерена оставлять своё биологическое тело гнить.
– Что бы это ни было, – говорит «Перхонен», – боюсь, последует продолжение. Это устройство выделяет колоссальное количество тепла. Я проследила его путь. Там что-то есть. Что-то большое, не подчиняющееся протоколам Магистрали. Целый рой этой мелкой пакости, их несколько тысяч, и, судя по направлению движения, они намерены нас перехватить.
– Сколько у нас времени? – спрашивает вор.
– День или два, может быть, и три, если мы поднажмём, – отвечает «Перхонен». – Быстроходные мерзавцы.
– Проклятье, – шепчет Миели. – Пеллегрини предупреждала меня. Надо с ней поговорить. – Она мысленно обращается к богине, но не может её отыскать.
Вор поворачивается к ней здоровым глазом.
– Думаю, она будет скрываться, пока мы не избавимся от хвоста, – заявляет он. – Но противник силён, сильнее любого из нас. Наверное, сильнее, чем я могу себе представить. Честно говоря, на твоём месте я поискал бы другую работу. Дело становится скверным.
Миели приподнимает брови. Оба они напоминают сломанных кукол. Её одежда изорвана в клочья и покрыта пятнами крови. Лицо вора всё ещё разбитое и красное. Клочья лечебной пены, вырабатываемой восстановительной системой в его теле, прикрывают ужасные ожоги на руках, ногах и торсе.
– Да, очень скверным, – повторяет вор. Неповреждённая часть его лица становится серьёзной. – Я должен тебе кое-что сказать. Мне известно, кто твой босс и чего она хочет. Надо признать, ставки высоки даже для Основателей и Праймов. Всё это – результат какого-то конфликта между ними. А мы оказались в самом его центре.
– Благодаря тебе, – отвечает Миели.
– Туше, – признает вор. – Итак, можем мы убежать?
Разрушения от вторжения кинжала-цветка только поверхностные, и «Перхонен» уже контролирует ситуацию. Но Миели точно знает, на что способен её корабль, а что не в его силах. У неё самой в животе ещё покалывают иглы страха. И она чувствует, что не может от них избавиться.
– Нет, – говорит она. – Но мы можем драться.
Может, это наилучший способ покончить со всем сразу. Сразиться с непобедимым врагом в надежде на славную гибель.
Вор окидывает её недоверчивым взглядом.
– Я с уважением отношусь к твоей способности убивать врагов, – сообщает он, – но неужели в оортианских школах не учат основам математики? Одно такое существо едва нас не убило. Ты уверена, что сражаться с несколькими тысячами его собратьев – это хорошая идея?
– Это мой корабль, – произносит Миели. Цепочка с драгоценными камнями обжигает ей кожу. Сюдян. Может, другая я сумеет её вернуть? Она прикрывает глаза. – И это моё решение.
Миели, шепчет «Перхонен». Эта штука – высокотехничное устройство Соборности. На Марсе я истратила значительную часть боеприпасов. Мы, конечно, хороши, но не настолько. Что ты творишь?
– Миели, – окликает её вор. – Ты в порядке?
Миели глубоко втягивает вонючий воздух и открывает глаза. Вор смотрит на неё с искренним беспокойством.
– Послушай, – негромко говорит он. – Давай подумаем. Всегда есть какой-то выход.
– Отлично, – отвечает она после паузы. – Что ты предлагаешь?
Вор некоторое время молчит.
– Эта штука, похоже, очень хотела добраться до меня, – заявляет он. – Может, нам удастся использовать это обстоятельство?
– Сделать твоего гогола и пожертвовать им? – саркастически предлагает Миели.
По лицу вора пробегает тень.
– Нет, это невозможно. Жозефине, похоже, достаточно одного меня. Должно быть что-то ещё… – Его здоровый глаз поблёскивает. – Конечно. Какой же я идиот. Дело вот в чём. Если копу нужен я, мне придётся стать кем-то другим. Мне необходимо новое лицо.
Вор пытается почесать окровавленную вмятину отсутствующей рукой и разочарованно разглядывает обрубок.
– Потребуется ещё кое-что, но я, кажется, знаю, где всё это найти. Если «Перхонен» права, у нас осталось меньше двух дней, чтобы открыть Ларец.
– И как мы это сделаем? – спрашивает Миели.
– Так, как делаются все по-настоящему важные вещи: при помощи дыма и зеркал.
– Жан, прошу тебя, оставь свои игры.
Вор не без труда улыбается ей и достаёт из кармана небольшое янтарное яйцо. Камень зоку.
– Как быстро ты сможешь отыскать маршрутизатор зоку?
6
Таваддуд и гуль
Район Бану Сасан располагается вокруг Базы Соборности. Изначально он задумывался как модель города Соборности: высокие массивные дома, площади, статуи и загрузочные храмы. Но после Крика Ярости почти все здания пустуют, и лишь в обширных складах размещаются чужеземные товары, предназначенные для тех, кому благодаря торговле гоголами они доступны. В этом районе прячутся от дикого кода слабые и нищие обитатели города.
Таваддуд осторожно наблюдает за Абу. Она ожидала, что при виде грязи и нищеты торговец гоголами задерёт нос, но вместо этого он смотрит вокруг с бесстрастным вниманием, даже когда они проходят по площади Тахт аль-Калаа, где живёт женщина-паук. Дикий код вырастил на её груди паучьи железы, и женщина сплела из паутины огромный шатёр. Внутри на тонких нитях, словно загадочные фрукты, висят маленькие статуэтки и кувшины джиннов.
В сухом воздухе чувствуется неистребимый запах озона, смешанный с едкой вонью немытых тел. Актёры театра теней под негромкую музыку создают картины на поверхности высоких колонн, старики с отметинами дикого кода на лицах играют в шахматы в уличных кафе. Акробаты-химеры в шёлковых костюмах поигрывают мускулами, усиленными сапфиром.
Абу останавливается, чтобы дать несколько соборов мужчине с клеткой, в которой заперта ещё одна химера: похожее на розовый эмбрион существо размером с собаку, с прозрачным голубым панцирем и тонкими паучьими ногами. Мужчина несколько раз кланяется и громко объявляет собравшимся вокруг людям, что в клетке у него принц Торопливого Нью-Йорка, получивший это обличье от Ауна. Химера якобы понимает священные тексты и, постукивая ногами по бетону, диктует ответы на вопросы. Через атар-очки Таваддуд различает цепочки, которые соединяют странное существо с мозгом его хозяина.
