978-5-17-138911-6
ISBN :Возрастное ограничение : 12
Дата обновления : 14.06.2023
Для Салли это ничего не значило. Клерки могли обсуждать все, что угодно, начиная с выигрыша на скачках, который обойдется еврейским букмекерам в кругленькую сумму, и кончая чем-нибудь совсем гнусным, но к ее делу все это не имело ни малейшего отношения. Однако она почему-то вспомнила о словах Маргарет уже после того, как уложила Харриет спать. Пытаясь занять себя чем-нибудь, чтобы отвлечься от своих проблем, Салли взяла полистать экземпляр «Иллюстрированных лондонских новостей».
Слово «евреи» в заголовке привлекло ее внимание, и она просмотрела статью. В журнале была иллюстрация погрома в Киеве, а сам текст живописал, как евреи подвергаются гонениям со стороны остальных жителей города, как те громят их магазины и поджигают дома. Это не было похоже на отдельные вспышки насилия, за всем этим стояла целая организация; как прочитала Салли, во время погрома раздавался свисток, и люди, поджигавшие дома, немедленно растворялись в толпе. Солдаты не делали ничего, чтобы защитить еврейское население. Они стояли и смотрели, например, как старого еврея избивают прямо на улице.
Салли где-то читала, что российское правительство проповедует политику антисемитизма с тех пор, как на трон взошел новый царь. Прежний был убит годом раньше, и правительство, видимо, хотело обвинить в этом евреев, но она даже не подозревала, что все зашло так далеко. Может, об этом говорили люди в офисе Пэрриша? Узнать наверняка не представлялось возможным.
В том же журнале она наткнулась на политэкономическую статью и стала читать ее, чтобы не думать о плохом. Но статья раздражала ее. Кто-то пытался возродить Международную ассоциацию рабочих, которая в свое время раскололась на социалистическую и анархистскую половины, и человек по имени Голдберг призывал всех сплотиться в борьбе против капитализма.
Поскольку Салли считала себя приверженкой капитализма, статья вряд ли могла ее тронуть. Она мало знала о социализме и еще меньше ей хотелось что-либо о нем знать. Она вынесла, что экономика не в лучшем состоянии и что агитация, пропаганда и дешевые писаки – она узнала, что Голдберг был вроде журналиста, – мало чем могут помочь.
Салли швырнула журнал на пол.
Боже, какая беспомощность… Шпион на кухне, фальшивая запись в метрической книге. Что происходит? Почему? И цель всего этого была обозначена последней строкой в ходатайстве: кто-то хотел забрать у нее Харриет. Кто-то хотел отнять у нее ребенка.
Она поднялась на второй этаж и принесла в комнату Харриет ночник. Дочка спала, ее густые волосы были расчесаны и блестели в темноте, одна рука лежала поверх одеяла, лицо было спокойным и таким невинным. Мишка покоился рядом на подушке. Он лежал на самом краю, Салли подвинула игрушку, чтобы она не упала на пол, и, наклонившись, поцеловала дочурку. Никто не отнимет у нее Харриет, никогда.
Она подоткнула ей одеяло и спустилась вниз. Можно написать Розе, как она раньше об этом не подумала! Сестра Фредерика была ее самой давней подругой, к тому же она замужем за священником, он мог бы посоветовать, как разыскать исчезнувшего мистера Бича из Портсмута.
Отлично, хоть чуть-чуть поднялось настроение. Она включила лампу, села за стол и начала писать.
Мистер Пэрриш в тот вечер интересовал не только Салли. В баре на углу Блэкмур-стрит уже некоторое время сидели два подростка, они расположились около двери, чтобы наблюдать за происходящим на улице. Окна в большинстве офисов уже погасли, а служащие и торговцы разъехались по домам в Холловей, Айлингтон, Кембервель, Эктон или Брикстон. Свет в конторе мистера Пэрриша все еще горел, и парни из бара были в курсе – почему; они знали, что им пора идти.
Оба были худощавы, и выражение их лиц нельзя было назвать доброжелательным. У обоих кепки были надвинуты на лоб, у одного шея обмотана белым шарфом, у другого – грязным бело-голубым платком, и у того и у другого были ремни с отполированными до блеска пряжками, украшенные медными гвоздями – по моде Ламбета. Один был темноволосый, другой – рыжий. Первый откликался на имя Билл, он был среднего роста и не казался силачом, однако мужчины вдвое здоровее его хорошенько подумали бы, прежде чем становиться у него на пути. В глазах парня читалось ледяное бесстрашие, а костяшки на его кулаках были испещрены шрамами. Его товарища звали Лайам, и он производил еще более жуткое впечатление, если это вообще возможно. Похоже, сказать им друг другу было особенно нечего.
Оставив свой стакан недопитым, Билл сдвинул кепку на глаза и выскользнул на улицу. Лайам молча последовал за ним. Через десять минут или около того, если все будет так же, как и последние три недели, на Блэкмур-стрит свернет человек и направится в офис мистера Пэрриша. На полпути от Друри-лейн, откуда обычно появлялся этот человек, до двери конторы находился узкий переулок, ведущий в тупик Клэр-Корт; в этот переулок и направились Билл и Лайам, причем с таким видом, будто оба там жили.
Чутье Билла подсказывало ему, что за ними по Блэкмур-стрит идет полисмен. Поэтому он сделал знак Лайаму, и оба вжались в дверной проем и подождали, пока шаги не удалятся. Внимание молодых людей привлекло основное неудобство этого места, а именно газовый фонарь, висевший на высоте двух с половиной метров. Билл заранее изучил его и знал, что с ним делать.
– Вот, держи, – обратился он к Лайаму. – Я тебя подсажу. Вынь оттуда горелку.
Он протянул приятелю пассатижи и, сцепив руки так, чтобы Лайам мог на них встать, поднял его повыше. Небольшое усилие, и лампа мгновенно поддалась. Лишь струйка газа поднималась в ночное небо. «Ну и пусть», – подумал Билл. Все равно долго они здесь не задержатся.
Он достал осколок зеркала (осколок был в картонной рамке, чтобы края не разрезали карман) и высунул руку за угол, чтобы увидеть нужного им человека, когда он подойдет к подворотне. На улице уже было тихо, даже бар опустел: посетители допили напитки и разошлись по домам к своим Аделинам, Кэрри и Эмили. Билл увидел в зеркальце несколько слоняющихся без дела личностей; замерев, он дождался, пока они пройдут мимо.
А затем появился человек, которого они ждали, он опоздал всего на одну-две минуты. Это был грузный мужчина в потертом твидовом пальто и котелке, на плече у него висела небольшая кожаная сумочка.
– Он идет, – прошептал Билл.
Лайам сделал шаг от стены, но все еще держался в тени. Когда мужчина поравнялся с ними, Билл заговорил:
– Пардон, приятель…
Человек неуверенно остановился, вглядываясь в темноту.
– Что вам нужно? – спросил он.
– Спички не найдется? – сказал Билл.
Мужчина начал рыться в кармане. Билл только этого и ждал. Он шагнул вперед, схватил толстяка за воротник пальто и изо всех сил дернул на себя. Человек даже крикнуть не успел; Лайам двинул ему в челюсть, и тот рухнул на землю. Ребята проворно утащили тело в темноту.
На земле оказалась и кожаная сумка. Она была тяжелой, внутри что-то позвякивало. Билл повесил ее себе на плечо и вдруг увидел, как что-то сверкнуло возле губ мужчины.
– Осторожно! – сказал он вполголоса, и Лайам ударил человека по руке.
Полицейский свисток покатился в сточную канаву. Билл схватил жертву за ворот и крепко тряхнул.
– Слушай, – прошипел он, – не вздумай сопротивляться. Будь наша воля, ты бы уже получил перо под ребра. И получишь, если придется. Выворачивай карманы, живо. Все вынимай. И только пикни – даже пожалеть об этом не успеешь.
Трясясь от страха, мужчина поднялся на колени и вывернул карманы. Роговый гребешок, горсть мелочи, ключи…
– Все вынимай! – настойчиво повторил Билл.
Спички. Носовой платок. Трубка. Кисет.
Билл потерял всякое терпение и сам принялся шарить по одежде мужчины. В кармане жилета он нашел то, что искал, – старую, замусоленную записную книжку.
– Есть! – сказал он. – А теперь я хорошенько тебе врежу, потому что мне не нравится, чем ты занимаешься.
Мужчина отпрянул:
– Нет, погодите, не надо…
– Успокойся, я же еще не бью. Просто говорю заранее, поэтому не жалуйся, что не предупреждал. Но сначала скажи мне: сколько еще народу работает на твоего хозяина?
– Больше никого, клянусь…
– Только ты один?
– Да, в этом отделе один, честное слово!
– А нет ли у него другого отдела, о котором ты не говоришь?
– Нет! Пожалуйста, отпустите меня! Я обычный человек, я просто пытаюсь заработать себе на кусок хлеба…
Билл ударил его и положил в карман записную книжку. Отойдя на пару шагов от мужчины, который стонал, лежа в сточной канаве, он сказал:
– Кстати, на твоем месте я бы не курил здесь трубку. Вон оттуда газ идет. Такой взрыв получится… Хочешь еще по морде? Нет?
Он пнул его ногой, и ребята, надвинув кепки на глаза, вышли из подворотни и свернули за угол. Когда они были уже довольно далеко от переулка, Лайам сказал:
– Ладно, давай мою долю, и я сваливаю.
Билл раскрыл кожаную сумку и достал оттуда несколько монет.
– Держи, – сказал он. – Двадцать. Как и договорились.
– Там больше, чем двадцать, это точно.
– Мы договорились – двадцать, – ответил Билл. – Ты их получил. Не нравится – в следующий раз возьму с собой Брайди.
– Не трогай Брайди, – ответил Лайам. – Не впутывай ее.
Они обменялись недружелюбными взглядами и разошлись. Лайам повернул налево и пошел на юг в сторону реки и Ламбета. А Билл двинулся по направлению к Сохо.
Маргарет Хэддоу узнала бы жертву нападения: это был человек, которого она видела утром в конторе мистера Пэрриша. Тот самый, что упоминал евреев. Звали его мистер Табб.
Через двадцать минут после того, как на него напали, он вновь направлялся к Пэрришу, но уже куда менее охотно, чем утром.
– Ты опоздал, – заметил Пэрриш, когда он вошел в кабинет.
– Мистер Пэрриш, я очень сожалею, меня ограбили…
Глаза комиссионера делались все шире по мере того, как он осматривал пришедшего. Разбитый нос, заплывший синяком глаз – все это произвело на него неприятное впечатление, однако лишь с эстетической точки зрения. Пропавшая кожаная сумка беспокоила его куда больше.
– Где сумка? – спросил он.
– В том-то и дело, сэр, видите ли, ее отобрали…
Мистер Пэрриш встал.
– А книжка?
Мистер Табб сглотнул.
– Ее тоже. Они все отобрали, – сказал он. – Обчистили до нитки.
Челюсти мистера Пэрриша были крепко стиснуты, глаза яростно сверкали.
– Когда? – спросил он.
– Всего минуту назад. Я сразу пришел к вам, сэр…
– Где?
– В маленькой подворотне за углом. Они ударили меня, затащили туда, сэр… Я ничего не мог поделать…
Мистер Пэрриш издал рычащий звук и выбежал из комнаты. Мистер Табб со скорбным видом сел на стул и вытер нос рукавом рубашки. Через несколько минут комиссионер вернулся. Он немного запыхался, слетев по лестнице вниз, добежав до Клэр-Корт, порыскав там и вернувшись обратно.
Он потряс полицейским свистком перед лицом Табба.
– А это я тебе зачем дал?! – закричал он.
– Я пытался, мистер Пэрриш…
– Я нашел его в канаве, ты, разгильдяй несчастный!
– Они выбили его у меня из руки, сэр…
Гнев мистера Пэрриша вылился в град ударов, которыми он осыпал голову и плечи мистера Табба. Удары были не так точны, как затрещины Билла, но не менее болезненны; потом комиссионер со вздохом отпрянул в сторону и опустился на стул.
– Список, – сказал он. – Давай составим список. Придется нам с тобой, Табб, все делать сначала. И нужно знать, сколько мы потеряли. Думаю, мистеру Ли все это не очень понравится, правда?
Мистер Табб, шмыгнув носом, кивнул. Мистер Пэрриш достал серебряный карандаш и лист бумаги.
– Итак, сколько было в сумке?
– Триста пятьдесят фунтов, – пролепетал мистер Табб.
– Хм… Маловато по сравнению с прошлой неделей. Ты уверен? Сколько было с каждого дома?
Я понимаю, в книжке все было записано, но память-то у тебя есть? Знаешь, зачем тебе дана память? Чтобы не забывать то, что не успел записать. Вот для чего она тебе. Сколько ты взял на Гревилл-стрит, двенадцать?
– Шестьдесят четыре фунта, мистер Пэрриш.
– Хорошо. Я смотрю, ты уловил мою мысль. Дорсет-плейс, пятьдесят два?
Мистер Табб назвал очередную сумму, а потом сказал:
– Э-э… мистер Пэрриш.
– Да?
– А зачем мы это делаем?
– Чтобы ты мог пойти завтра на Гревилл-стрит, двенадцать, и взять там шестьдесят четыре фунта. А потом в Дорсет-плейс, на Тэкли-стрит и так далее. Иначе мистер Ли разозлится, и у нас будут неприятности, понимаешь? Тебе необязательно идти завтра. Можешь начать прямо сегодня. Итак, сколько ты взял на Энделл-стрит?
Сохо в то время был одним из самых густонаселенных районов Лондона; на улицах стояли шум, гам, смрад, причем пахло там отнюдь не благовоспитанностью. Это было оживленное, многонациональное и притягательное место.
Билл с кожаной сумкой на плече и записной книжкой в кармане ничем не выделялся из толпы. Размашистыми шагами он шел по узеньким людным улочкам, воздух которых был пропитан запахами супа, чеснока, сыра, печеного мяса и жареной рыбы. Если вы любили поесть – места лучше Сохо было не сыскать во всем Лондоне. За три шиллинга вы могли пообедать так, что потом с трудом передвигали ноги. Билл явно был голоден. Он остановился, поглазел на витрину еврейской булочной и потряс в кармане мелочью. Денег хватало. У него оставалось несколько пенни, он зашел внутрь и купил булку.
Он прикончил ее к тому моменту, когда дошел до Дин-стрит. На Новом королевском театре висела афиша мюзик-холла, но Билл прошел мимо. Также не обратил он внимания и на здание Общества человеколюбия и согласия, где, сообщалось в объявлении, миссис Литиция Миллс читала лекции о пользе умеренности во всем, сопровождая их показом диапозитивов.
Следующим после этого центра благонравственности и просветленности стоял обшарпанный дом, где сдавались меблированные комнаты. Его двери были открыты, и оттуда на улицу вырывались свет и шум. Билл зашел внутрь, пробрался сквозь толпу, которой не хватило места на собрании социалистов, и теперь люди вынуждены были толкаться в коридоре, и по лестнице поднялся на третий этаж. Дом этот скорее напоминал клуб: одна комната была завалена книгами и газетами, несколько человек сидели там и читали; в другой комнатушке разыгрывались три партии в шахматы, и сгрудившиеся вокруг столов люди шепотом обсуждали перипетии поединков; в следующем помещении бородатый человек объяснял группе студентов преимущества анархизма, хотя, казалось, его мало кто слушал.
Билл постучался в дверь, из-под которой выбивалась тоненькая полоска света, и из комнаты донесся голос:
– Ja? Immer herein![4 - Да? Войдите! (нем.)]
Билл вошел. В комнате было накурено и душно, лампа стояла на стопке книг, бумаг и журналов, которыми был завален не только стол, но и пол вокруг истертого ковра. За столом сидел человек, к которому и пришел Билл, а напротив него – некто Малыш Мендел. Билл замер на месте с широко открытыми глазами и машинально сдернул с головы кепку, потому как Малыш Мендел был не кем иным, как известным главарем еврейских банд в Сохо. Власть в районе делили между собой евреи, ирландцы и итальянцы, и Мендел слыл настоящим королем. Ему шел четвертый десяток, он был высок, с озорными глазами и заметной лысиной, одет с иголочки. Поговаривали, будто он голыми руками убил двух человек и организовал ограбление банка на Веллингтон-стрит; об этом знали даже в полиции. Но он был слишком умен, чтобы попасться им в лапы. Как-то Мендел заявил, что в грядущем веке отойдет от дел, уедет в Брайтон и там, богатый и всеми уважаемый, попытается добиться места в парламенте. А поскольку он был Малышом Менделом и говорил это абсолютно серьезно, никто и не подумал усомниться в его намерениях.
И конечно, авторитет мистера Голдберга в глазах Билла не мог не возрасти, когда он увидел, что в гости к нему пожаловал такой великий человек.
Мистер Голдберг помахал в воздухе своей сигарой.
– Мой друг, Билл Гудвин, – представил он его. – Мы почти закончили, Билл.
– Здравствуй, – сказал Малыш Мендел, и Билл робко шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. – Ты откуда будешь, Билл?
– Из Ламбета, мистер Мендел, – сиплым голосом ответил он.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом