– Ну и ну! – Бабушка озадачена. Она пристально смотрит на Фридера и на его высунутый язык. – Что это на тебя нашло? Почему ты сегодня так себя ведёшь?
– Я же сказал, – кривляется Фридер, – я сегодня хочу плохо себя вести, бэ-э-э!
И высовывает язык три раза подряд.
– Какая муха тебя укусила? – удивляется бабушка и от изумления садится на пылесос. – Может, у тебя температура?
Она боязливо протягивает к Фридеру руку, чтобы пощупать лоб.
Фридер увёртывается от бабушкиной руки и радостно кричит:
– Нет у меня никакой температуры, просто я сегодня плохой.
Потом становится перед бабушкой в позу и говорит громко и отчётливо:
– Бабушка – глупая!
– Ха! – восклицает она и хочет броситься на Фридера, но всё-таки не делает этого, а устраивается на пылесосе поудобнее и говорит – тоже громко и отчётливо: – Сопляк!
– Бабушка – дура! – ухмыляется Фридер и садится перед бабушкой на пол.
– Только попробуй сказать это ещё раз! – восклицает возмущённая бабушка.
Но потом она тоже ухмыляется, немножко думает и говорит:
– А ты – грязнуля!
– Бабушка – жиртрест! – кричит Фридер воодушевлённо и ёрзает по полу туда-сюда.
– А ты – подглядыватель! В замочную скважину! – говорит бабушка.
– Бабушка – старая перечница! – говорит Фридер.
– Внук – бездельник и шалопай! – говорит бабушка.
– Бабушка – очковая змея! – говорит Фридер.
– Внук – выскочка, внук – дурачок, внук – мучитель бабушки! – быстро-быстро выпаливает бабушка и переводит дух.
– А из бабушки… песок сыплется, – кричит Фридер и даже подпрыгивает от восторга. – Из бабушки песок сыплется, песок сыплется!
Бабушка молчит. И довольно долго.
Потом достаёт из кармана фартука носовой платок, промокает им глаза и шепчет:
– Ты сказал, что из меня… песок сыплется?
Фридер озадачен.
– А ты мне сказала «мучитель бабушки»! – возражает он, но не очень уверенно.
– «Сыплется песок» хуже, – говорит бабушка и по-настоящему немножко всхлипывает.
– Ой, бабушка, – Фридер встаёт и вдруг прыгает бабушке на колени, так что пылесос даже зашатался. – Ой, бабушка… – повторяет Фридер ещё раз. А потом говорит: – Не плачь, ба! Я же просто так, для смеха…
И громко чмокает её в щеку.
Бабушка глубоко вздыхает.
– Это уж слишком, – говорит она и сгоняет Фридера с колен. Потом снова вставляет вилку в розетку, и пылесос начинает жужжать.
– Ты нахал, – заявляет она, толкая пылесос по комнате.
– Что?! – кричит возмущённый Фридер. – А ты – болтушка, бабушка!
– Мой любимый гном, – смеётся бабушка под шум пылесоса.
– Бабушка ловкая, как белочка, – восклицает Фридер и прыгает вокруг неё.
– Мальчик-поцелуйчик, – отвечает бабушка и, сделав изящный разворот, подкатывает пылесос прямо к ногам Фридера.
– Любимая бабулечка! – кричит он и отпрыгивает в сторону.
– Родной мой мальчик! – поёт бабушка. – Мой котёночек!
Фридер улыбается и хватается за пылесос с другой стороны. Внук и бабушка вместе пылесосят пол. И вместе придумывают замечательнейшие слова любви: «Бабушка-шоколадушка»… «Фридерчик – мой сладкий марципанчик»… «Бабулечка самая любимая»… «Фридер – утешение моего сердца»… «Бабуленька расчудесная»… «Фридер самый послушный»… и так до тех пор, пока пол не заблестел.
Фридер чувствует, что проголодался, и вместе с бабушкой марширует на кухню. Рука об руку. Чтобы пообедать.
– «Фридерчик – сладкий марципанчик» мне понравился больше всего, – говорит Фридер, усаживаясь за стол.
– А мне – «любимая бабулечка»! – говорит бабушка и садится рядом с Фридером.
Говорим по-иностранному
– Бабушка! – кричит Фридер и дёргает бабушку за юбку. – Бабушка, а давай будем говорить по-иностранному! Прямо сейчас!
– Да отстань ты от меня ради бога, внук! – ворчит бабушка, чистя морковь. – Говорить по-иностранному! Ещё чего не хватало! Я разговариваю так, как у меня язык присобачен, и точка.
– «Присобачен» – так не говорят, – возражает Фридер, хватает морковку, которую бабушка ещё не успела почистить, и высоко подбрасывает её.
– А я вот говорю, – отвечает бабушка, ловит морковку и начинает её чистить. – А теперь давай, шагай из кухни да пойди поиграй. И не приставай ко мне. Мне нужно готовить, ты меня понял?
Фридер вздыхает, кивает и выходит из кухни. Он идёт в свою комнату. Когда бабушка готовит, тут уж ничего не поделаешь. К сожалению. Никогда и ни за что она не будет говорить с ним по-иностранному. А ему так хочется! Поговорить бы хоть разочек по-другому, не так, как всегда! Но только он совершенно не знает, как это – говорить по-иностранному.
Фридер садится на корточки и берёт с кровати плюшевого мишку.
– Мишка, – спрашивает он, – ты можешь говорить не по-нашему?
И трясёт мишку так и сяк. Тот рычит по-медвежьи. Он всегда так делает, если его потрясти.
– Это не по-иностранному, глупый ты! – ругает Фридер мишку. – Скажи ещё что-нибудь.
И снова трясёт его. Мишка опять рычит, на этот раз очень долго, но и только.
– От тебя никакого толку, – вздыхает Фридер и снова кладёт мишку на кровать.
Фридер обводит взглядом свою комнату. Кто ещё сможет поговорить с ним по-иностранному?
Юла! Если её запустить, она будет издавать звуки.
Фридер берет юлу, ставит её на пол и аккуратно заводит. Юла звенит, начинает вращаться, и слышится «Зур-р-р-р… зум-зум-зум-зум-зум» – такая у юлы музыка.
– Это я всё уже знаю, – мрачно ворчит Фридер. – Это тоже не по-иностранному. А просто юла поёт.
Фридер дожидается, пока юла остановится, и ногой пинает её подальше. Под кровать. От юлы тоже никакого толку. Она умеет говорить только по-своему.
Никто не может сказать ему, как говорить по-иностранному! Совсем-совсем никто!
И музыкальная шкатулка тоже не может. Её даже спрашивать не нужно. Фридер и так знает, что она скажет. Он тянет за маленький шнурок, и шкатулка начинает петь: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты…» Это колыбельная песня, и поётся она совсем не по-иностранному. Это любому младенцу ясно.
По-иностранному – значит так, чтобы было ничего не понятно. И это должно звучать красиво. Фридер вздыхает. Как хочется сказать что-нибудь по-иностранному… Но в голову ничего не приходит. Ничего иностранного. Фридер чувствует только голод. Подошло время ужина. И уже давно.
Фридер распахивает дверь и кричит:
– Я голодный!
– Руммельдибумм! – раздаётся в ответ. Фридер прислушивается. Что это?
Но тут снова слышится:
– Руммельдибумм!
Фридер напряжённо слушает. Это голос бабушки, он его всегда узна?ет. Только что это с ней такое?
– Бабушка? – зовёт он испуганно. – Бабушка, это ты?
– Кики! – слышится из кухни, и Фридер мчится туда. Может быть, бабушке плохо? Она так странно говорит… Она никогда ещё так не говорила.
Бабушка стоит в кухне, стол накрыт для ужина. Всё как всегда.
– Что с тобой, ба? – спрашивает Фридер и испуганно смотрит на неё.
Бабушка ставит на стол миску, которую держала в руке, и говорит:
– Мампфпампф!
Потом призывно похлопывает по стулу Фридера и говорит:
– Дадада!
И смотрит на Фридера. А Фридер смотрит на бабушку. Что с ней стряслось? Может, она сошла с ума?
– Дадада! – снова говорит бабушка, снова хлопает по стулу, а потом садится, кладёт себе на тарелку хорошую порцию картофельного пюре и моркови и безмятежно принимается за еду.
– Мампф-пампф эббеле блууси! – говорит она и довольно гладит себя по животу.
И, повернувшись к Фридеру, снова повторяет:
– Дадада! – и смотрит на его стул.
Фридер стоит, будто оцепенев. Такой он бабушку никогда ещё не видел. Может, у неё чего-нибудь болит? Горло или ещё что-то? Но на вид она совершенно здорова, она ест, она улыбается… и вдруг Фридер понимает. Бабушка говорит по-иностранному! С ним!
Одним прыжком он плюхается на свой стул, быстро накладывает себе пюре и ухмыляется бабушке:
– Мампф-дампф?
Бабушка усмехается в ответ, качает головой и говорит:
– Мампфпампф! Ма-а-а-ампфпа-а-а-ампф!
И Фридер повторяет:
– Мампфпампф.
– Кики! – смеётся бабушка и кивает.
Потом она говорит: «Блуууси!», и Фридер тоже говорит: «Блуууси» – и начинает есть.
Он любит картофельное пюре. И морковку тоже.
– Кинкельбринкель? – спрашивает он, показывая на морковь.
– Кики! – смеётся бабушка.
– Блуууси, – смеётся Фридер.
– Шнодд тирфрациклатци бумм, – говорит бабушка и накладывает себе ещё пюре.
– Тектектек, – говорит Фридер, наморщив лоб, и тянет миску с пюре к себе.
