Мы крепко обнялись в темноте, и я почувствовала, какая она костлявая. Она теребила мои волосы так, как это когда-то делала мама, отчего я буквально залилась слезами.
– Успокойся, Чио, – прошептала она мне. – Моя хозяйка убьет меня, если обнаружит тебя здесь. Почему ты так долго ко мне шла?
– Прости меня, Сацу. Я знаю, ты приходила ко мне в окейю…
– Несколько месяцев назад.
– Женщина, с которой ты разговаривала в окейе, – сущий зверь. Она очень долго не говорила мне об этом.
– Я должна убежать, Чио. Я больше не в состоянии оставаться в этом месте.
– Я побегу с тобой.
– У меня под матрацем есть расписание поездов. При любом удобном случае я воровала деньги, и сейчас их у меня достаточно, чтобы заплатить госпоже Кишино. Ее избивают за каждый побег из дома. Она не позволит мне исчезнуть до тех пор, пока я не заплачу ей.
– Госпожа Кишино… Кто это?
– Старуха, сидящая у входа. Она собирается увольняться, и я не знаю, кто придет на ее место. Я не могу дольше ждать! Это ужасное место. Ни за что, Чио, не пожелаю тебе оказаться на моем месте! А сейчас лучше иди. Хозяйка может появиться здесь в любой момент.
– Но подожди, когда мы бежим?
– Стой в углу и не говори ни слова. Я должна сходить наверх.
Я сделала так, как она мне велела. Пока она отсутствовала, я слышала, как старуха у входа приветствовала мужчину, а затем его тяжелые шаги застучали в моей голове. Вскоре кто-то спустился, и дверь отворилась. Сначала я ужасно испугалась, но это оказалась только Сацу, выглядевшая очень бледной.
– Во вторник. Мы убежим поздно ночью во вторник, через пять дней. Сейчас я должна идти наверх. Ко мне пришел мужчина.
– Но подожди, Сацу. Где мы встретимся? В какое время?
– Не знаю… В час-два ночи. Но я не знаю где.
Я предложила встретиться около театра минамиза.
– Но там нас смогут заметить и легко найти, – сказала Сацу.
Мы договорились встретиться напротив театра, на другом берегу реки.
– Я должна идти.
– Но, Сацу… если я не смогу выйти? Или если мы не встретимся?
– Постарайся прийти, Чио! У меня только один шанс. Я так долго ждала. А сейчас уходи, пока не вернулась хозяйка. Если она застанет тебя здесь, я никогда не смогу убежать.
Мне так много хотелось рассказать ей, но она вывела меня в вестибюль и закрыла за мной дверь. Старуха, не дав мне посмотреть, как Сацу поднимается по лестнице наверх, схватила меня за рукав и вытолкнула в темноту.
Я буквально бежала из Миягава-чо и с облегчением увидела – в окейе так же спокойно, как и до моего ухода. Я вползла внутрь и села на колени, вытирая со лба и шеи пот и переводя дыхание. Когда я уже решила, что мое исчезновение осталось незамеченным, я похолодела, заметив чуть приоткрытую дверь в комнату прислуги. Обычно никто ее так не оставлял, разве в особенно жаркие дни. Услышав какие-то звуки за ней, я понадеялась, что это крыса. В противном случае это могла быть только Хацумомо с ее другом. Я сильно пожалела о походе в Миягава-чо. Мне так захотелось силой только одного желания повернуть время вспять. Я проползла в грязный коридор, дрожа от страха, и, оказавшись у двери в комнату прислуги, заглянула в щелку. Было очень плохо видно. Но мне показалось, я увидела крысу с ходившей ходуном головой, как будто она что-то жевала. К своему ужасу, я даже слышала хлюпающие звуки, издаваемые ею при жевании. Казалось, она стоит на чем-то верхом, я не поняла на чем. По сторонам от нее лежали два свертка, скорее всего рулоны ткани. Должно быть, Йоко оставила что-то съедобное в комнате. Я уже хотела закрыть дверь, боясь, что крыса выбежит в коридор, как услышала женский стон. Потом из того места, где сидела крыса, появилась голова Хацумомо и уставилась прямо на меня. Я отскочила от двери. То, что я приняла за рулоны ткани, оказалось ногами Хацумомо, а за крысу – бледной рукой ее друга, торчащей из рукава.
– Что случилось? – услышала я голос ее любовника. – Здесь кто-то есть?
– Все нормально, – прошептала Хацумомо.
– Здесь кто-то есть.
– Да нет здесь никого, – сказала она. – Мне тоже послышались какие-то звуки, но там никого нет.
У меня не было сомнений: Хацумомо видела меня. Но она явно не хотела, чтобы ее друг узнал об этом. Я поползла обратно в холл, чувствуя себя так, словно меня переехал троллейбус. Какое-то время из комнаты прислуги доносились стоны и шум, затем они прекратились. Когда Хацумомо и ее друг вышли в коридор, он в упор посмотрел на меня.
– Этой девочки в холле не было, когда мы вошли, – произнес он.
– Не обращай на нее внимания. Она сегодня ушла из окейи, хотя не имела на это права. Я разберусь с ней позже.
– Кто-то следил за нами. Почему ты меня обманываешь?
– Койчи-сан, – сказала она, – вы сегодня в очень плохом настроении!
– Ты даже не удивилась, увидев ее. Ты знала, что она была здесь все это время.
Друг Хацумомо пристально посмотрел на меня. Я опустила глаза и покраснела. Хацумомо помогала ему обуться. Она заговорила с ним так, как никогда ни с кем не разговаривала, умоляющим, почти плачущим голосом.
– Койчи-сан, пожалуйста, – сказала она, – успокойтесь. Не знаю, что с вами случилось этой ночью. Приходите завтра опять…
– Я не хочу тебя завтра видеть.
– Я ненавижу, когда вы заставляете меня так долго ждать, и готова встретиться с вами в любом месте, где скажете, хоть на дне реки.
– Я нигде не хочу с тобой встречаться. Моя жена постоянно следит за мной.
– Тогда приходите сюда. У нас есть комната прислуги…
– Хорошо, если тебе нравится, когда за тобой следят… Хацумомо, я пошел. Я хочу домой.
– Пожалуйста, не сердитесь на меня, Койчи-сан. Обещайте мне, что вы придете, пусть даже не завтра.
– Однажды я не приду, – сказал он. – Я тебе это уже говорил.
Я услышала, как открылась и вновь закрылась наружная дверь. Спустя какое-то время Хацумомо вернулась в коридор и долго стояла, глядя в одну точку. Наконец она повернулась ко мне, смахивая слезы с глаз.
– Итак, маленькая Чио, – сказала она. – Ты ведь ходила навестить свою старшую сестру?
– Не надо, Хацумомо, – сказала я.
– А потом ты вернулась и подглядывала за мной!
Громкий голос Хацумомо разбудил одну из старших служанок. Она приподнялась на локте и посмотрела на нас, но Хацумомо закричала на нее:
– Иди спать, старуха!
Служанка покачала головой и легла на подушку.
– Хацумомо-сан, я сделаю все, что вы скажете, – сказала я. – Мне бы не хотелось расстраивать Маму.
– Конечно, ты сделаешь все, что я захочу. Это даже не обсуждается. Но у тебя будут проблемы.
– Я относила ваш сямисэн.
– Но прошло уже больше часа. Ты встречалась со своей сестрой, и вы строили планы относительно побега. Ты принимаешь меня за дурочку? А после этого ты вернулась и шпионила за мной!
– Простите меня, пожалуйста, – сказала я. – Я не знала, что вы были там. Я думала, это была…
Я хотела сказать: крыса, но подумала, что она плохо это воспримет.
Она долго смотрела на меня и в конце концов пошла наверх в свою комнату. Когда она вернулась, то держала что-то в руках.
– Ведь ты хочешь убежать со своей сестрой, правда же? – спросила она. – Думаю, это хорошая идея. Чем раньше ты исчезнешь из окейи, тем лучше для меня. Некоторые считают меня бессердечной, но это не так. Очень трогательно представить тебя и эту жирную корову, пытающихся жить где-нибудь еще, одних в целом мире. Чем раньше ты убежишь, тем лучше для меня. Вставай!
Я встала, хотя очень боялась, как бы она мне что-нибудь не сделала. Поэтому когда она шагнула, направляясь ко мне, я отошла назад.
– Посмотри, – сказала она и разжала пальцы. На ладони лежали деньги в таком количестве, какое мне не доводилось видеть раньше. – Я принесла их из своей комнаты для тебя. Благодарить меня не нужно. Возьми их, и все. Это плата за твое исчезновение из Киото и за счастье никогда больше тебя не видеть.
Анти советовала мне никогда не доверять Хацумомо, даже если она предлагает помощь. И когда я вспомнила, как сильно она меня ненавидит, то поняла, что это вовсе не помощь. Хацумомо помогала себе избавиться от меня. Я стояла неподвижно, пока она не заткнула деньги мне за пояс. Потом она повела себя очень странно: стала похлопывать меня рукой по голове, по-матерински глядя на меня. Сама мысль о возможности доброго отношения Хацумомо ко мне казалась дикой. Все равно как если бы ядовитая змея вдруг стала ластиться, как кошка. Потом она неожиданно схватила меня за волосы и дернула так сильно, что я едва устояла на ногах и взвыла от боли. Я не понимала, что происходит, но Хацумомо опять дернула меня за волосы и потянула в сторону лестничной клетки. Она громко кричала на меня, а я одновременно орала от боли, пожалуй, еще громче, чем она. И неудивительно, что мы многих разбудили на нашей улице.
Дотащив меня до лестницы, Хацумомо постучала в дверь комнаты Мамы и позвала ее. Очень быстро появилась сердитая Мама, завязывая на ходу пояс.
– Что с вами случилось? – спросила она.
– Мои украшения! – сказала Хацумомо. – Эта идиотка…
Тут она принялась избивать меня. Мне ничего не оставалось, как свернуться калачиком на полу и кричать ей, чтобы она прекратила. Маме и вышедшей на лестничную клетку Анти как-то удалось ее усмирить.
– О Мама, – вздохнула Хацумомо, – когда я возвращалась сегодня вечером домой, то в конце аллеи я увидела Чио, разговаривающую с незнакомцем. Я подумала, что ошиблась, ведь она сейчас не имеет права выходить из окейи. Но у себя в комнате на видном месте я обнаружила распотрошенную коробку с моими драгоценностями. Я выбежала на улицу и увидела, как Чио что-то передавала мужчине. Она попыталась вырваться, но я ее поймала.
Мама не проронила ни слова и не сводила с меня глаз.
– Мужчина ушел, – продолжала Хацумомо, – но Чио, видимо, продала драгоценности и получила от него деньги. Она, я думаю, собирается бежать из окейи… Это ее благодарность нам за все хорошее, сделанное для нее.
– Хорошо, Хацумомо, – сказала Мама. – Достаточно. Иди с Анти к себе в комнату и посмотрите, что исчезло.
Когда я осталась наедине с Мамой, я посмотрела на нее, продолжая лежать на полу, и прошептала:
– Мама, это неправда… Хацумомо была в комнате прислуги со своим любовником. Он ее чем-то огорчил, и она вымещает свою злость на мне. Я ничего у нее не брала.
Мама ничего не ответила, я не уверена даже, расслышала ли она мои слова. Вскоре появилась Хацумомо и сказала, что пропала брошь для украшения пояса.
– Моя изумрудная брошь, Мама, – произнесла она и заплакала, как хорошая актриса. – Она продала мою изумрудную брошь этому ужасному мужику. Мою брошь! Кто дал ей право воровать чужие вещи?
Однажды, в возрасте шести лет или около того, я увидела, как в углу нашего дома паук плетет паутину. Он еще не окончил свою работу, когда комар упал прямо в сеть и застрял в ней. Сначала паук не обращал внимания на комара, но, едва окончив свою работу, набросился на него и задушил. Сейчас, сидя на деревянном полу в окейе, я ощущала себя в паутине, сплетенной для меня Хацумомо. Я не могла объяснить происхождение наличных денег, оказавшихся у меня за поясом. Когда Хацумомо вынула деньги, Мама взяла их у нее из рук и пересчитала.
– Ты продешевила, изумрудная брошь стоит гораздо больше, – сказала она мне. – Но еще больше тебе придется заплатить, рассчитываясь за нее.
Она убрала деньги в карман своей ночной рубашки и сказала Хацумомо:
– У тебя сегодня был любовник.
Хацумомо слегка опешила от этих слов, но без заминки ответила:
– Откуда вы это взяли?
Последовала длинная пауза, и Мама обратилась к Анти:
– Подержи ее за руки.
Анти взяла Хацумомо за руки и завела их за спину. Мама приподняла кимоно и запустила руку между ног Хацумомо. Когда она достала руку, пальцы были влажными. Она понюхала их и ударила Хацумомо по лицу, оставив влажный след.
Глава 8
Наказанию подверглась не только Хацумомо. По приказу Мамы всю прислугу лишили сушеной рыбы за сокрытие визитов любовника Хацумомо в окейю. Тыква, например, принялась рыдать, узнав о приказе Мамы. Честно говоря, я чувствовала себя ужасно, постоянно ловя на себе сердитые взгляды и осознавая, что мне придется расплачиваться за брошь, которую я никогда не видела. Это делало мою жизнь все более невыносимой и только укрепляло меня в намерении бежать.
Мама скорее всего не поверила в историю с брошью, но она не сомневалась, что я покидала окейю той ночью, хотя и не должна была этого делать. Мой выход из окейи подтвердила Маме и Йоко. Узнав о распоряжении Мамы держать закрытой входную дверь, чтобы я больше не смогла выйти, я почувствовала, как моя жизнь ускользает от меня. Теперь я никак не могла сбежать. Ключ хранился только у Анти, и она носила его на веревке на шее, не расставаясь с ним даже во время сна. Были предприняты особые меры и в отношении меня: теперь не я, а Тыква ждала по ночам Хацумомо и будила Анти, чтобы та открыла ей дверь.
Каждую ночь, лежа в кровати, я обдумывала свой побег. Но в понедельник, накануне дня, на который мы с Сацу все запланировали, я еще ясно не представляла, как мне удастся осуществить задуманное. От отчаяния у меня даже не хватало сил на выполнение сыпавшихся на меня поручений. Одна из служанок велела мне вымыть деревянный пол в комнате прислуги, где Йоко сидела у телефона. И вдруг произошло чудо. Я отжала мокрую тряпку на пол, и вода, вместо того чтобы потечь к двери, потекла в противоположном направлении.
– Йоко, смотри, – сказала я. – Вода течет вверх.
Конечно, на самом деле она текла вовсе не вверх. Просто мне так показалось. Потрясенная, я еще раз отжала тряпку и наблюдала, как вода опять потекла в угол. А потом… Я не могу сказать точно, как это произошло, я вообразила себя взлетающей по ступеням на лестничную клетку второго этажа, затем по лестнице до люка и через люк на крышу.
Крыша! Как я не додумалась до этого раньше?! Отчетливого представления о том, что я буду делать, добравшись до крыши, у меня не было, но если мне удастся оттуда спуститься, я обязательно встречусь с Сацу.
Следующим вечером я беспрестанно зевала, перед тем как пойти спать, и плюхнулась на постель как мешок с рисом. Каждый, кто видел меня тогда, сказал бы, что я должна уснуть мгновенно. Но я не спала, а долго лежала, думая о своем доме и о том, какое выражение лица будет у отца, когда он увидит меня в дверном проеме. Может быть, он начнет плакать или улыбнется. Встречу с мамой я боялась рисовать себе даже в воображении, от одной мысли, что я опять ее увижу, слезы наворачивались на глаза.
Наконец служанки улеглись, а Тыква уселась в ожидании Хацумомо. Я слышала, как Грэнни затянула ежевечерние сутры. Затем через открытую дверь было видно, как она переодевается в свою ночную рубашку. Она сняла платье, и представшее моим глазам зрелище меня ужаснуло. Раньше я никогда не видела ее голой, а выглядела она на удивление несчастной, пытаясь натянуть на себя ночную рубашку. Чем больше я смотрела на Грэнни, тем больше мне казалось, что она тоже думает о своих родителях, продавших ее когда-то маленькой девочкой в рабство. Возможно, она тоже осталась без сестры. Странно, но я раньше никогда не думала так о Грэнни. Интересно, как прошло ее детство, походило оно на мое или нет? Не важно, что она была старой недоброй женщиной, а я лишь пытающейся бороться девчонкой. Может, именно неверно выбранная жизненная дорога делает человека злым? Я помню, как однажды в Йоридо какой-то мальчишка толкнул меня в колючие кусты около пруда. Выбираясь из них, я была вне себя. Если несколько минут страданий породили во мне такую злобу, то что могут сделать годы? Даже камень могут уничтожить капли бесконечного дождя.
Если бы я не приняла решения о побеге, то, возможно, страшилась бы мысли о страданиях, ожидающих меня в Джионе, и о возможности со временем превратиться в похожую на Грэнни старуху. Но надежда уже на следующий день оставить Джион лишь в воспоминаниях успокаивала меня. Я знала, как заберусь на крышу и спрыгну оттуда на улицу. Выбора не было, придется прыгать в темноту. Даже если приземление окажется удачным, скорее всего мои проблемы только начнутся. Жизнь в Джионе напоминала постоянную борьбу, жизнь после побега будет еще труднее. Мир ужасно жесток. Как мне удастся выжить? Я подумала: а есть ли у меня силы осуществить задуманное… Но Сацу будет ждать меня, и я верила: она знает, что нам делать.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как в своей комнате улеглась Грэнни. Громко храпели служанки. Я повернулась и посмотрела на Тыкву, сидящую на коленях на полу. Ее лицо разглядеть не удалось, но мне показалось, что она дремлет. Я хотела дождаться, когда она уснет, но не знала, который час, а к тому же в любой момент могла вернуться Хацумомо. Я встала насколько могла бесшумно, решив, что если кто-нибудь заметит меня, то просто пойду в туалет и вернусь обратно. Но никто не обратил на меня внимания. Платье, приготовленное для следующего дня, лежало на полу рядом с кроватью. Я подняла его с пола и пошла к лестнице.
Проходя мимо двери Маминой комнаты, я остановилась. Она обычно не храпела, поэтому сложно было понять, спит она или нет. В комнате стояла тишина, лишь сопела во сне ее маленькая собачка Таку. Чем дольше я стояла под дверью, тем больше в ее сопении мне слышалось мое имя: Чи-йо, Чи-йо! Я боялась выходить из окейи пока, Мама не уснет, поэтому решилась приоткрыть дверь и удостовериться в этом. Если она не спит, я скажу, будто мне показалось, что меня кто-то позвал. Как и Грэнни, Мама спала при свете настольной лампы. Таку лежала у нее в ногах, и ее грудь то поднималась, то опускалась, издавая звуки, похожие на мое имя.
Я закрыла дверь и переоделась в холле на втором этаже. Единственное, чего мне не хватало, – это туфель. Я не представляла себе, как можно убежать без туфель. Если бы Тыква не сидела у входа, я бы забрала ее пару. Вместо этого пришлось взять очень плохие и слишком большие для меня деревянные туфли, использовавшиеся для хождения по грязному двору.
Закрыв за собой люк, я засунула свою ночную рубашку под бак, залезла наверх и перекинула ногу через конек крыши. Не могу сказать, чтобы я не боялась, но голоса, доносившиеся с улицы, звучали где-то очень далеко внизу. Но поддаваться страху у меня не было времени, ведь в любой момент кто-нибудь из прислуги или даже Мама или Анти могли подняться наверх и обнаружить меня. Я взяла в руки туфли и осторожно пошла вдоль конька крыши. Путь оказался гораздо труднее, чем я себе представляла. Каждый шаг эхом отдавался на соседних крышах.
Переход на другую сторону окейи занял у меня несколько минут. Внизу, на улице, стояла абсолютная темнота. Я перебралась на более низкую крышу соседнего здания, но все равно слишком высокую и крутую, чтобы бесстрашно спуститься вниз. Не надеясь, что следующая крыша лучше, я запаниковала, но все равно продолжала двигаться вдоль конька до тех пор, пока не дошла до конца блока, выходящего одной стороной в открытый двор. Если бы мне удалось добраться до водосточной трубы, можно было бы спуститься по ней до низкой крыши сооружения, скорее всего бани, а оттуда спрыгнуть вниз.
