– Мам, мне было пять.
– Потому это и было необычно, – искренне говорит Эмили. – Если подумать, что обычно едят дети в пятилетнем возрасте.
– Стараюсь об этом не думать, – отвечает Пэрис, многозначительно глядя на измазанное шоколадом лицо Чарли.
– А как насчет пиццы? – не успокаивается мама, совсем не понимая ее.
– Мам, я просто не голодная. Слишком жарко, чтобы есть.
– Хотя бы выпей чего-нибудь холодного.
Чтобы утихомирить мать, Пэрис подходит к раковине в фермерском стиле, спроектированной в Милане и заказанной через интернет. Кран плюет в нее грустной струйкой коричневой воды.
– Мам! Воды опять нет.
Далеко отсюда – хотя, может, и не так далеко, как кажется, – Петра Маккалистер сидит в подвальной кухне своего дома в Брайтоне и читает газету. Снаружи серый ливень хлещет по безлюдной набережной. Те немногие отдыхающие, которые осмелились выйти на пирс, теперь жмутся друг к другу под его фигурными викторианскими навесами. Огни аттракционов едва видно в тумане, а вездесущая музыка пляжного диджея придает всему странный, сюрреалистический вид. Из колонок звучат жизнерадостные летние песни о веселье, смехе и бесплатных напитках. Тем временем дождь неумолимо льется из низких туч.
Петру едва ли волнуют дождь, пирс или промокшие туристы. Она привыкла к летнему Брайтону. К тому же из своего подземного окна она видит только ноги, спешащие прочь. Мокрые ноги, замерзшие в надетых не по погоде босоножках, самодовольные ноги в резиновых сапогах, а иногда и босые ноги армии бездомных, спящих на площади неподалеку.
Петра наливает себе еще одну кружку кофе и расстилает газету на столе. Она слышит мальчиков в детской наверху, и, хотя их голоса повышены, она понимает, что так задумано для игры.
– Как ты посмел сломать мою дорожку?! – вопит Джек, но Гарри, не дрогнув, продолжает носовое исполнение мелодии из «Паровозика Томаса». Значит, все в порядке.
По привычке она сразу пролистывает газету до «Мыслей из Тосканы». Рядом с колонкой элегантно изображена тосканская вилла на склоне холма с одним идеальным оливковым деревом рядом. Петра ставит кружку на крышу тосканского дома, с удовольствием замечая, что немного кофе пролилось на его живописную пологую крышу.
«У лета на вилле “Серена” свой особый ритм, – читает она. – Я просыпаюсь в шесть в мерцающей красоте рассвета, съедаю кусочек прохладного арбуза, делаю столько дел, сколько мне хочется, и к полудню я готова к сиесте. В эти несколько часов я сплю лучше, чем когда-либо в Лондоне. Это глубокий упоительный сон под колыбельную сверчков снаружи и металлическое жужжание вентилятора в моей спальне. Я просыпаюсь в конце дня, а когда наконец наступает ночь, мы едим первый раз за день, сидя на террасе под звездами».
Петра вздыхает. Она и не помнит, когда последний раз у нее был хороший сон, упоительный или нет. Она думает об Эмили Робертсон, с которой они дружат еще с университета. С одной стороны, Петра счастлива, что Эмили так прекрасно живется в Италии, а с другой – ей хочется хорошенько ударить ту по поцелованной солнцем щеке. Еще она по ней очень скучает.
Петра лениво листает страницы. Это воскресная газета (хотя сегодня вторник), и страницы огромные и нескладные. Ее кот, которого Гарри нарек Томасом, а остальные члены семьи прозвали Толстым Контролером, прыгает на газету. Петра отталкивает его и начинает читать статью об опасностях кофе. Потом останавливается. Двигает пушистую тушку Томаса дальше и видит под его левой лапой фотографию мужчины лет сорока, симпатичного, с полуулыбкой. «Доктор Майкл Бартницки, – читает она, – консультант по неврологии в Королевском колледже Лондона…» Затем читает еще раз.
– Майкл, – вслух говорит она. – Так вот куда тебя занесло.
В Тоскане Эмили безуспешно пытается разобраться с водой уже пару часов. Сначала она звонит в «Идраулику», компанию по водоснабжению, расположенную посреди футуристического великолепия всего в паре холмов от дома. Но, несмотря на то что она тщательно составила в голове предложение на итальянском (non abbiamo acqua[9 - У нас нет воды (итал.).]), женщина на другом конце провода, видимо, понятия не имеет, о чем она говорит, и хранит скептическое молчание. В конце концов Эмили хватает Чарли (Олимпия уже ушла домой) и с трудом тащится к своему крошечному «фиату».
– Пэрис! – зовет она. – Не хочешь прокатиться?
Ответом ей служит скептическая тишина, а затем раздается фырканье, которое Эмили принимает (и правильно) за отрицательный ответ.
Машина раскалена. Чарли визжит, когда касается кресла голыми ногами. Эмили суматошно опускает окна.
– Будет получше, когда поедем, – обещает она. Чарли угрюмо смотрит на нее. В машине Пола есть кондиционер, но она в аэропорту Пизы, ждет возвращения своего хозяина. «Сама подумай, дорогая, – сказал Пол. – Я же не могу встречаться с клиентами на “Фиате-панда”». Эмили сдалась без разговоров. Он призвал себе на помощь слово на «к», а клиенты в их семье священны.
Теперь, пока они съезжают с дорожки, горячий воздух дует через окна, как будто на них направлен гигантский фен. Зато Чарли немного веселеет, особенно когда Эмили включает его любимую кассету – детские песенки в исполнении невероятно веселого трио с успокаивающим северным акцентом. Дома Чарли презирал эту кассету как безнадежно детскую, а здесь цепляется за нее как за звуковой эквивалент одеяла безопасности. Может, дело в голосах, таких веселых, которые поют на английском с носовыми гласными и с придыханием. Эмили нехотя признает, что и ей голоса кажутся необъяснимо утешительными.
«Идраулика» всего в нескольких милях от виллы «Серена», но из-за того, что оба здания стоят на вершинах холмов, нужно спуститься с одного и подняться как минимум по трем другим. Эта местность называется Альп-делла-Луна, Лунные горы. Холмы здесь густо поросли лесом, в котором изредка мелькают белые скалы, плоские равнины и раскиданные по верхушкам городки, обнесенные стенами, как крепости. Ближайший к вилле город – Монте-Альбано, средневековая цитадель, построенная вокруг квадратной башни и живописной мощеной пьяццы[10 - Площадь (итал.).]. Эмили с трудом ведет машину по узким улочкам, минуя низкую каменную арку и толпу туристов, когда понимает, что проехала с нарушением несколько улиц со знаками senso unico[11 - Одностороннее движение (итал.).] (она живет в Италии достаточно давно, чтобы знать, что это не просто допустимо, но даже необходимо). Затем спускается с другой стороны через другую арку, вниз по холму через цепь пыльных и резких поворотов, на каждом из которых мелькает захватывающий, невероятной красоты вид. На кассете счастливые голоса распевают про двухэтажные автобусы. Кажется, что все это в миллионах миль отсюда.
Держась за руль мокрыми от пота руками, она проезжает несколько одинаково красивых городков на холмах, каждый с библейским пейзажем из кипарисов и гор. Едет мимо бесчисленных церквей и придорожных гротов, мимо одного прекрасного вида за другим. Когда они впервые были в Тоскане, Эмили восторгалась каждой полуразрушенной аркой или лазурно-голубой Мадонной, пока Сиена и Пэрис не начали ее грубо передразнивать: «О, смотрите! Мусорный ящик. Как очаровательно! O, а вот типичный итальянский наркоман. Che carina![12 - Как мило! (итал.)]» Пол тогда рассмеялся, и Эмили оскорбленно замолчала.
Она все еще считает итальянские пейзажи невероятно красивыми, это правда; но приходится признать, что и к красоте можно привыкнуть настолько, что она превращается в очередную ежедневную рутину: заправить кровать, приготовить обед, подмести полы, повосхищаться видом.
«Идраулику» видно за несколько миль, она выглядит как современный замок с новыми белыми стенами, ослепительно сверкающими на солнце. Azienda Idraulica Comunale[13 - Муниципальное гидравлическое предприятие (итал.).] – написано на вывеске маленькими неприветливыми буквами. Эмили проезжает ряды автоцистерн и паркует машину перед царственным входом из мрамора. Пока она вытаскивает Чарли, он с благоговением смотрит вверх.
– Это дворец? – спрашивает он.
После полуденной жары холл «Идраулики» кажется морозным. «Как странно, – думает Эмили, начиная дрожать, – что тело за секунду может забыть, как ему когда-то было жарко». Они пересекают, кажется, километры оранжевого мрамора и останавливаются у стойки, гротескно украшенной бронзовыми змеями. Изысканная мебель и ледяной холод создают ощущение, словно она в гробнице. Эффектная женщина-администратор без интереса смотрит на них из-за змеиных баррикад.
Эмили нерешительно начинает:
– Scusi. Abito a Villa Serena. Non abbiamo acqua[14 - Извините. Я живу на вилле «Серена». У нас нет воды (итал.).].
– Вы оплатили счет? – спрашивает администратор на безупречном английском, постукивая изящными ноготками.
– Да, – отвечает Эмили, послушно переходя на английский, – мы платим прямо…
Девушка вводит данные в компьютер.
– Платеж за последний месяц просрочен, – говорит она без улыбки.
– Разве? Но банк…
– Лучше заплатите мне сейчас, – категорично отвечает администратор, – а с банком потом разберетесь.
Эмили опустошает свою поношенную сумочку (чувствуя, как девушка смотрит на нее с ужасом; наверное, она бы предпочла минималистичную сумочку от Gucci, сделанную из какого-нибудь животного на грани вымирания) и наконец откапывает чековую книжку. Она выписывает чек на головокружительную сумму и протягивает через стойку. Все это время Чарли наблюдает за происходящим с открытым ртом.
Администратор печатает чек.
– Carino[15 - Красивый (итал.).], – говорит она, указывая на Чарли, и снова возвращается к своему компьютеру. Кажется, разговор окончен.
Когда они возвращаются, на вилле «Серена» из кранов победоносно льется вода. В порыве радости Эмили принимает душ и купает Чарли. Затем сидит на террасе и наблюдает, как он играет на пыльной земле под оливковыми деревьями. Легчайший порыв ветерка приподнимает ее мокрые волосы. Она закрывает глаза и чувствует, что, наверное, это и есть рай. Проходит несколько секунд, прежде чем она понимает, что Пэрис разговаривает с ней.
– Мам? У тебя телефон пищал. Сообщение пришло.
Эмили тянется за телефоном. «Должно быть, это Пол, – думает она, – он зависим от сообщений и вообще всех форм электронной коммуникации». Она надеется, что завтра он не привезет с собой клиентов. Эмили сомневается, что сможет вынести несколько часов за готовкой кростини[16 - Кростини (итал. crostini) – маленькие кусочки поджаренного хлеба, популярная итальянская закуска-антипасто.] и сальтимбокки[17 - Сальтимбокка (итал. Salt’ im bocca! – букв. «Прыгни в рот!») – блюдо римской кухни, представляет собой тонкий шницель из телятины с ломтиком прошутто и шалфеем.], пока немецкие бизнесмены пьют монтепульчано[18 - Монтепульчано – один из самых распространенных сортов красного винограда на территории Италии, из которого делают вино с таким же названием.] и обсуждают автомагистрали. «Я должна быть более хорошей женой, – упрекает она себя. – Я должна приветствовать людей в своем милом доме, теплом от домашней еды и семейной жизни. Никому не станет плохо, если будет чуть не прибрано. Нельзя так нервничать».
Она нажимает на значок сообщения. Оно довольно краткое: «Извини, дорогая, не приеду домой, ухожу от тебя. П.».
Глава 2
Мысли из Тосканы
Эмили Робертсон
Вечер пятницы – это вечер пасты фаджоли. В Италии все еще принято отказываться от мяса по пятницам. У местного торговца рыбой быстро раскупают креветки, гребешки и маленькую серую рыбешку, похожую на сардины. Даже некоторые рестораны отказываются подавать мясо, что, честно говоря, в стране с таким богатым разнообразием кулинарных изысков не такая большая потеря. Италия – настоящий рай для вегетарианцев. Даже Дочь Номер 2, которая в Англии мрачно ела консервированную фасоль с тостом на обед, внезапно уминает пиццу неаполитана и спагетти.
Паста фаджоли – национальное тосканское блюдо (в Италии тосканцев называют бобоедами), которым мы обязаны Олимпии, нашему сокровищу. Олимпия – наш ангел в платке и фартучке, которая пришла еще в самый первый день, чтобы «выручить нас», и стала частью семьи. Она готовит, убирает и ворчит на нас без перерыва, но не знаю, что бы мы без нее делали. Она невероятно изменила нашу жизнь, причем сильнее всего – рецептом пасты фаджоли, этой пьянящей смеси фасоли борлотти, томатов, чеснока и трав. В оригинальном рецепте еще есть бекон, который Олимпия упорно не добавляет по пятницам. Иногда я тайком кладу чуточку жира от панчетты[19 - Разновидность бекона.] и не говорю Номеру 2.
Итак, вечером пятницы паста фаджоли томится на плите. Керамический кувшин местного кьянти[20 - Кья?нти (итал. сhianti) – итальянское сухое красное вино, производимое в регионе Тоскана на основе винограда сорта Санджовезе.] стоит на вымытом деревянном столе. Хрустящая чиабатта[21 - Чиабатта (итал. ciabatta) – итальянский пшеничный хлеб, выпекаемый с использованием закваски, дрожжей и оливкового масла.] (по-итальянски это, кстати, значит «тапочки»), только что из духовки, остывает в плетеной корзинке. Супруг, который уезжал в командировку на неделю, стоит в дверях и одобрительно принюхивается. «Теперь я точно дома», – говорит он.
Кому: Петра Маккалистер
От: Эмили Робертсон
Тема: не заполнено
Пол ушел от меня. Козел.
Кому: Петра Маккалистер
От: Эмили Робертсон
Тема: Спасибо
Спасибо тебе большое за то, что позвонила вчера. Мне правда нужно было услышать человеческий голос. Конечно, дети тоже люди, но с ними о таком не поговоришь. Только что сказала им, что папу задерживают на работе, и, бог свидетель, они уже так к этому привыкли. Думаю, Сиена понимает, что что-то не так. Она постоянно задает вопросы, что очень на нее непохоже. Обычно она сосредоточена на своей жизни: Джанкарло, школе, шмотках и так далее. А сейчас постоянно интересуется, когда папа вернется, почему не звонил, что за важная встреча у него. И так без конца. Это сводит меня с ума. Пэрис ничего не говорит, но она всегда такая.
Ты спросила, ожидала ли я этого, и я сказала: «Нет конечно». Я даже разозлилась на тебя за такие вопросы. Но на самом деле не думаю, что это правда. В смысле, я не думала, что Пол уйдет от меня вот так, без какого-либо предупреждения, но я уже давно чувствовала, что что-то происходит. Прошлой ночью я не могла уснуть, поэтому просто сидела на террасе всю ночь и размышляла. В какой-то момент я услышала вой совсем неподалеку (ты знаешь, что в Италии до сих пор есть волки?) и подумала: «Вот Пол получит по заслугам, если меня съест волк, и он будет виноват». Но на самом деле он совсем не получил бы по заслугам, это только облегчило бы ему начало новой жизни с той… кем бы она ни была. И да, я уверена, что есть какая-то «она». Я просто знаю его очень хорошо. Возможно, он был сыт мною по горло, но никогда бы не ввязался во все эти перипетии с расставанием, если бы у него не было варианта получше. Помню, когда мы только познакомились, у него всегда были планы на вечер субботы. И если ему попадался более лакомый кусочек, он отменял первое свидание, но никогда не делал этого без веской причины. Поэтому я уверена, что он бы не ушел от одной женщины, если б его не ждала другая, получше.
О господи, Пит, какое длинное, депрессивное письмо. Я бы его удалила на твоем месте. Мне бы хотелось удалить весь вчерашний день, все последние пять лет, если бы это не значило потерять моего дорогого Чарли. Как говорится, жизнь – дерьмо. Помнишь, Майкл раньше говорил: «Жизнь – это пляж, а потом ты поджариваешься»? Иногда воспоминания ранят больнее всего.
Береги себя.
Целую.
Эм.
В понедельник утром Эмили сидит на террасе, стараясь не обращать внимания на Олимпию, которая ходит по дому и ворчит о грязных привычках англичан («Что такое биде?» – передразнивает она злобным фальцетом). Эмили уставилась в ноутбук. Файл в верхней части экрана называется «МыслиизТосканы50». Ее пятидесятая колонка о прелестях тосканской жизни. Она уныло печатает заголовок «Летние ночи на вилле “Серена”» и нажимает на значок, чтобы его подчеркнуть. Вздыхает. В голову не приходит ни единой мысли о летних ночах на вилле «Серена». В доме шумит пылесос Олимпии. Флаг Microsoft весело машет ей с экрана.
Сиена и Пэрис ушли в местный бассейн (Пэрис нехотя составила им с Джанкарло компанию). У Чарли сиеста. Эмили нужно сдать колонку завтра, а в голове огромная пустота с одной крошечной царапающей мыслью: «Пол бросил меня, Пол бросил меня». Она так привыкла, что его нет рядом, что его отсутствие никак не влияет на ее распорядок дня. Поэтому она не то чтобы скучает по его обуви под кроватью, по его телу в ду?ше, шепоту в ночи. Эта нелепая мысль нужна ей просто для того, чтобы напомнить, насколько все серьезно: «Пол ушел от меня, он ушел от меня».
В отчаянии Эмили печатает цепочку ключевых слов о Тоскане: свет, жара, оливковое масло, высушенный на солнце, вино, терракота, холмы, виноградные лозы, пьяцца, антипасто[22 - Антипасто (итал. antipasto) – традиционная в итальянской кухне горячая или холодная мясо-овощная закуска.], пасторальный, нетронутый, капучино. Потом она пытается собрать их в изящные, мечтательно-грустные предложения: «Мы ели антипасто под виноградными лозами на пасторальной пьяцце», «Высушенные на солнце томаты с каплей оливкового масла первого отжима – это идеальное антипасто», «Капучино на утренней жаре посреди красивой местной пьяццы». Она стонет и нажимает «Удалить», «Удалить», «Удалить». Потом печатает другой набор слов: дерьмо, козел, мерзавец, ублюдок, идиот.
Солнце печет ей шею сзади, поэтому она крутится в кресле, пока не оказывается в тени прекрасной, пасторальной и так далее и тому подобное виноградной лозы. Гроздья болтаются перед ней словно иллюстрация изобилия (хотя она знает, что на самом деле их еще нельзя есть, потому что они кислые и твердые). Две охотничьи собаки с колокольчиками на шеях продираются сквозь подлесок и исчезают за стеной дома, занятые своими делами. Ящерица загорает на раскаленных камнях, прикрыв глаза в доисторическом спокойствии. Эмили тоже закрывает глаза и думает о муже: «Он бросил меня, он бросил меня».
– Я не бросаю детей, – любезно объяснил Пол, когда она наконец дозвонилась до него поздно ночью в пятницу. – Я бросаю тебя.
– Но почему? – спросила Эмили в сотый раз.
– Наш брак окончен, – произнес Пол так, словно это был неоспоримый факт, который Эмили упорно отрицала уже какое-то время.
– Как ты можешь так говорить? Мы еще даже не выяснили всего.
– Эмили, – сказал Пол внушительным голосом, – я не хочу больше это обсуждать.
– Не хочешь? Ну а я хочу! Ведь это ты только что говорил мне, что семнадцать лет нашей совместной жизни окончены. Не думаешь, что я заслуживаю объяснений?
– Не впадай в истерику, Эмили.
– Я не истерю, – сказала Эмили. – Я, черт возьми, в ярости.
Затем она бросила трубку и следующие два часа провела в попытках дозвониться до него опять. Его телефон был выключен. В панике она позвонила его родителям в Портсмут – «Ни Дерек, ни Антея не могут ответить на ваш звонок в данный момент», – потом его брату в Грейвсенд.
– Но сейчас глубокая ночь, Эмили, – повторял Энтони.
– Я знаю. Твой брат только что ушел от меня. Мне нужно поговорить с ним. Ты знаешь, где он?
– Но сейчас глубокая…
Она повесила трубку и села в темной, с открытыми балками и гигантским камином, гостиной виллы «Серена», пытаясь ровно дышать. Затем Эмили отправила Полу (ублюдок!) сообщение и написала ему письмо на почту. Потом удалила его и отправила письмо Петре. Пошла на кухню и налила себе большой бокал вина. Пить было трудно, потому что горло словно сжалось, но она продолжала, глоток за глотком. Почему Пол ушел от нее? Они были счастливы вместе, разве нет? «Конечно, переехать в другую страну было непросто, ведь это было ожидаемо», – повторяла она себе. Ладно, Италия была ее идеей, но ведь Пол определенно задолжал ей после интрижки? И он выглядел довольно счастливым; это вполне совпадало с его представлениями о жизни (вилла в Тоскане, лыжи в Клостерсе[23 - Горнолыжный курорт в юго-восточной части Швейцарии.], рождественский шопинг в Нью-Йорке). Пол даже открыл собственную компанию по продаже итальянской недвижимости английским семьям, мечтающим о сельской романтике. А она получила работу, где нужно было писать о том, как все прекрасно. Полу повезло с ней. Она присматривала за детьми, преобразила дом, именно она торчала здесь все чертово время. Жалеть себя было опасно. Она сделала глубокий вдох. Что будет с ней теперь?
Телефон зазвонил, и она метнулась отвечать через коридор. За эти пару секунд она уже пережила полное примирение: слезливые извинения Пола, ее собственное благородное понимание, их восхитительное воссоединение. Второй (или третий) медовый месяц в каком-нибудь экзотичном месте (не в Италии), подальше от детей. Начать все заново. Может, даже завести четвертого ребенка.
Но звонил не Пол, звонила Петра.
Теперь Эмили сидит, застыв на солнце, и думает, что, возможно, уже никогда не увидит Пола.
Увидит, конечно. Пол наконец перезвонил вечером в субботу и предложил прилететь в Италию на следующих выходных, чтобы они могли «разумно все обсудить».
– Обсудить что?
– Ну, доступ к детям, адвокатов, все эти вещи.
Эмили потеряла дар речи. Слово «доступ» прозвучало так избито и формально. Как мог Пол, который однажды сравнил ее с Венерой Боттичелли в гостиничном номере Сиены, говорить с ней о доступе?
– Эмили? Ты тут?
