Он и она – и никого больше. Ни рядом, ни отдаленно, ни в мыслях. Или, как это теперь принято говорить: по умолчанию. Все, чтобы чисто было между ними. Открыто. Искренне и любяще. Он всегда об этом мечтал. Всегда этого требовал от своих женщин. Те не всегда понимали, глупые. Со временем принимались скучать и желать кого-то еще. Детей!
– Зачем они? – изумлялся он всякий раз подобным желаниям. – Сопли, слюни, ор, бессонные ночи, болезни. Ты в своем уме, чтобы желать этого?
Не дожидаясь, как правило, ответа, он принимался рисовать картину ужасной жизни с детьми. Никакой свободы. Отдыха на островах. Постоянные траты, по большей части бесполезные.
– Ты готова сократить свое довольствие ради орущего эгоиста? – изумленно округлял он глаза. – Готова отказаться от платья, туфель, сумочки ради пластикового танка или автомата?
Некоторые, подумав, говорили, что – нет, не готовы жить в ущерб себе и своим привычкам. Некоторые, подумав, были готовы к жертвам. С этими он расставался сразу. Первые, насладившись эгоизмом еще какое-то время, уходили сами. Он потом узнавал: они благополучно выходили замуж и рожали детей. И конечно, расползались в талии и бедрах.
Фу-у-у! Этого он не выносил в женщинах. Мужчине, он считал, простительно быть обладателем лишнего веса. В конце концов, он добытчик, воин, самец. Дополнительный сантиметр подкожного жирка не помешает. Расходуя столько жизненных сил и энергии, мужчина должен иметь запас.
Он покрутился голышом перед зеркалом и тут же накинул на себя махровый белоснежный халат.
В свои пятьдесят четыре года он выглядел потрясающе. Мускулист, подтянут, смугл и гладок кожей. Темные волосы не тронуты сединой. Легкая сетка морщин в углах глаз его не портила. И особенно его не портило состояние его банковских счетов. Все это – внешность и достаток – внушало ему уверенность, что он вправе требовать от женщины того, чего захочет.
Все были послушными. Почти все. Непослушных он изгонял сразу. Капризных дурочек ему только не хватало! Укрощать строптивых ему наскучило давно. Хотелось мягкости и покорности. Но…
Но была одна женщина, которую он готов был терпеть всякой. И строптивой, и ноющей, и в слезах, и непричесанной. С ней он давно расстался. Правильнее, она сама от него ушла. Но, несмотря на это, он помнил о ней. И каждую следующую свою даму с ней сравнивал.
– Может, ты ее любишь, Федя? – подозрительно щурился в его сторону его лучший друг и бывший партнер по бизнесу Иван.
Почему бывший партнер? Потому что Федор продал ему свою долю в бизнесе за очень хорошие деньги. И наслаждался теперь и покоем, и тишиной, и искренней дружбой.
– Кого? Таньку? Люблю? – делал он ужасные глаза. – Смеешься! Что вообще такое любовь?
– Скажу банальность, но любовь каждый понимает по-своему. Для кого-то это поэзия. Для кого-то секс. Кому-то боль. У тебя вот – непроходящая досада.
– Ой, да ладно! – посмеивался Федор.
Но в глубине души не мог с ним не согласиться. Таня бросила его почти на заре их отношений. Он еще толком не успел разобраться ни в себе, ни в ней. Не успел обложить ее условиями, как красными флажками, а она возьми и упорхни.
В тот день, он отчетливо это помнил, он так долго и тщательно выбирал ей украшение в подарок, что разболелась голова. Приехал домой, а ее нет. И на столе записка отвратительного содержания.
– То, что она написала это на бумаге, очень хорошо ее характеризует, – пытался часом позже утешить его Иван. – Она не сбросила тебе сообщение на телефон. Она написала это на бумаге!
– Это что-то меняет? – смотрел он на друга злыми больными глазами.
– Это в корне меняет все! Это говорит о том, что она не безмозглая дура. А серьезная женщина, которой было сложно сделать выбор, которая не хотела сделать тебе больно.
– Ты сейчас с какой целью ее расхваливаешь? – со стоном обращался к Ивану Федор. – Чтобы я окончательно понял, какую великолепную женщину потерял?…
Разговору тому было два года. После Татьяны в его доме проживало много женщин. Не одновременно, конечно, по очереди. Но ни одна из них не могла с ней сравниться.
– Хотя бы потому, что никому из них не придет в голову: взять в руки лист бумаги и авторучку.
Это он вчера вечером ворчал на Ивана, взявшегося расхваливать Виолу, проживающую у него уже как с месяц.
Девчонка была очень симпатичной, длинноногой. Обладала пухлыми губами и красивой грудью от природы. Умела вкусно готовить и быть незаметной. И все равно она его раздражала.
– Ну почему? – округлял глаза Иван, рассматривая сквозь стекло девушку, поливающую розы на участке. – Она же чудо как хороша! Работяща и ненавязчива…
– Она – не Таня. Она не может смотреть так, как она, – отмахивался Федор.
– Ну как? Ну вот как смотрит твоя Таня?
– В душу, Ваня. Она всегда смотрела мне прямо в душу…
Иван вчера пробыл недолго. Уехал, сильно его разозлив негативными отзывами о Тане. Из-за него, да-да, Федор вчера накричал на Виолу и не лег с ней вместе спать. Утром проснулся в скверном настроении, потому что вчера не было привычного секса. А обнаружив, что Виола укатила по магазинам, не дождавшись его пробуждения, разозлился еще сильнее.
Он позвонил ей, долго слушал ее нелепые объяснения. А потом отрывисто произнес:
– Можешь не возвращаться.
– Феденька, ну ты чего? Я же просто так уехала, совсем не желала тебе отомстить, – принялась она лопотать, выдавая себя с головой.
Не просто так. И отомстить желала. Вот дура! Ну что за бабы ему попадаются?
– Твои вещи пришлю с водителем. На этом все. Приедешь к дому – спущу собак.
– Но у тебя нет собак, – возразила Виола озадаченно.
– Как раз договариваюсь о покупке, – соврал он.
И, отключив телефон, дико расхохотался. Тут же смех оборвал и недоуменно уставился за окно. Оно выходило на залив, левее его дома. Правильнее, на берег залива – крутой и обрывистый, густо поросший корабельными соснами. Когда случалось ненастье и сильный ветер, сизые волны с ревом набрасывались на крутой берег, подмывая корни. Но что странно, сосны не страдали. Ни одной засохшей он не обнаружил за все это время. А живет он тут уже десять лет.
Сейчас на этом крутом берегу что-то происходило. Группа лиц, как охарактеризовал бы их Ванька, суетилась на узкой полоске суши, отделяющей воду от высокого склона. И все бы ничего, и внимания бы не обратил, если бы не представители правопорядка, которых он угадал по их форменным фуражкам и кителям.
– Ваня, там что-то случилось! – громко зашептал он, тут же позвонив другу.
– Кто-то утонул? – предположил его друг.
– Не знаю. Не пойму. Водолазов не видно. Зато вижу мужиков с лопатами. Что-то нашли. Может, схрон какой? С оружием или наркотиками?
– Может быть. Тебе что за печаль? – поинтересовался Иван.
– Интересно же, ну! Сейчас, погоди, погоди…
Федор распахнул оконные створки, высунулся наружу. И отчетливо рассмотрел, как нечто упаковывают в черный пластиковый мешок.
– Ванюша, там труп! – прошептал он трагично.
– Значит, кто-то утонул, – повторил друг со вздохом.
– Да нет же, не утопленник. Там с лопатами люди.
– Значит, кого-то откопали. – Друг помолчал и добавил с печальным вздохом: – Что гораздо хуже утопленника.
– Почему? – не понял Федор, закрывая окно.
– Если откопали, значит, кого-то когда-то там зарыли. А это уже убийство. А кто сунется на залив, кроме местных? А это значит что?
– Что?
– Что пойдут по домам. Будут вести опрос. И к тебе придут, будь уверен, – пообещал со странным удовлетворением Иван.
– А ко мне зачем?
– Ты же по соседству. Мог что-то видеть или слышать.
– Но я не видел и не слышал! – возмутился Федор.
Он подошел к посудному шкафу в простенке между окнами. Открыл его и потянулся за бокалом. Ему срочно надо было выпить. Конечно, еще только первая половина дня. Не время для тяжелого алкоголя. Но обстоятельства диктуют!
– Если не видел и не слышал, это неплохо. Но ведь ты мог и сам закопать, – вкрадчиво проговорил Иван и вдруг рассмеялся: – Да шучу я. Не пугайся ты так.
– Я не пугаюсь. Я обескуражен. – Федор сделал глубокий глоток коньяка. – Еще и Виолу прогнал так некстати.
– Это действительно некстати, – тут же сделался серьезным друг. – Верни ее. Позвони и верни. Тебе нужно будет алиби. И кому, как не ей, его подтвердить?…
Ему даже звонить не пришлось. Бестолковая девушка сама явилась через пять минут после того, как они с Иваном закончили разговор. Встала у ворот с огромными пакетами и жалобно заныла в домофон.
– Впускаю, но это был первый и последний раз, когда ты исчезала из дома так внезапно, – ворчал он, забирая у нее пакеты.
– Прости, прости, прости, – прыгала она вокруг него на высоких каблуках и в короткой юбке. – Думала, ты проснешься, обнаружишь, что меня нет, и расстроишься.
Вот дура!
– Я обнаружил, что тебя нет, и… – Он поймал ее настороженный взгляд и со вздохом закончил: – И расстроился и рассердился одновременно. Так же нельзя! Я без завтрака. И…
– Милый, все сейчас сделаю. Только потерпи десять минуточек.
Босоножки на высоких каблуках улетели в угол, босые пятки зашлепали по плиткам его пола. И ровно через пять минут запахло чем-то вкусным. Какой-то сдобой.
– Я купила замороженный морковный пирог. Удивительно вкусно и полезно, – кричала Виола из кухни, погромыхивая посудой. – Сейчас сделаю соус к нему. Заварю чай, и станем завтракать.
Федор уронил себя в глубокое кресло на крытой веранде, с которой прекрасно просматривалась суета группы лиц на берегу слева от его участка. Несколько человек унесли нечто, упакованное в черный пластиковый пакет. Двое ерзали на коленях возле размытой водой ямы. Один фотографировал. Второй занимался чем-то еще. Трое из оставшихся стояли в стороне и о чем-то оживленно разговаривали. Руки их без конца указывали в разные стороны света, не обойдя и дом Федора.
Точно придут с вопросами, сделал он вывод. И стало противно и гадко на душе.
Вот зачем ему вся эта плешь?! Он поселился здесь – вдалеке, как он думал, от цивилизации. Хотелось покоя, умиротворенности, невмешательства суеты мирской. А теперь какие-то люди придут к нему в дом после того, как вдоволь наобщались с трупом. Станут вонять здесь. Задавать свои зловонные вопросы…
– Там, на берегу, что-то произошло, – начал он разговор за вторым куском морковного пирога, который чудо как был хорош. – Возможно, полиция придет в дом и станет задавать вопросы. Ты лучше помалкивай.
– А я знаю, что там произошло. Они уже говорили со мной, – открыто улыбнулась Виола, подбирая салфеткой каплю соуса с верхней губы. – Дорогу перекрыли. И говорили с теми, кто въезжал и выезжал в поселок и из него. Меня даже не хотели пускать. Пришлось сказать, что я твоя невеста. Ничего, что я так осмелела?
Взгляд, которым она на него уставилась, не имел ничего общего с глубоким и полным достоинства взглядом Тани. В глазах Виолы жил звериный инстинкт. Выживание. Приспособленчество. Угодничество. Он не мог ошибиться. Он все это видел.
– Что там произошло? – не ответил он на ее вопрос.
– Нашли тело молодой женщины. Ее закопали у берега. Видимо, убита, – беспечно ответила Виола, хватая чайную чашку двумя руками.
Если женщина, то о нем непременно вспомнят, тут Иван прав. Въезд в поселок под камерами и охраной. Его видели с разными прелестницами. Когда много женщин, много риска привлечь к себе внимание.
– О чем они тебя спрашивали? – спросил Федор, закидывая руки за голову.
– Обо всякой ерунде. Где живу, с кем живу, как давно живу? – принялась перечислять Виола, наморщив лобик.
– Что ты отвечала?
– Правду, – коротко ответила она, улыбнувшись. – Адрес дома дала, твое имя, сказала, что мы давно вместе. Точно не помню сколько.
– Умница, – вырвалось у него.
– Сказала, что мы все время вместе. Не расстаемся вообще. – Она выразительно поиграла бровями. – И что наше алиби безупречно.
Он рассмеялся. Тут же вспомнил, что вчера уснул без секса. Выбрался из-за стола и потащил ее в спальню.
Глава 3
– Это… Это может быть Маша? Мария Белозерова?
Поляков сидел перед столом подполковника Звягина в районном отделении полиции, в чьем ведомстве оказалось расследование по факту обнаруженного женского тела на берегу залива.
Он сразу поехал сюда, как узнал подробности. Не из газет, нет. Из своих источников. И сразу поехал к Звягину. Именно Звягин занимался поисками Маши три с половиной года назад. Именно с ним вместе Поляков не ел и не спал трое суток подряд. И Звягин вполне по-человечески реагировал, когда Тимофей злился на медлительность и бюрократизм системы.
– Не могу сказать тебе, майор, точно. Все после экспертизы. Но тело какое-то время пролежало в земле. Тут сомнений никаких. По предварительным заключениям… – Звягин сделал паузу, принявшись поглаживать себя по обширной лысине, коротко глянул на Тимофея. – Да, это может быть она. Примерный возраст, цвет волос, одежда… Предварительно да. Но, сам помнишь, сколько раз мы тогда ошибались. Пришлось даже ее брату анализ сдать, чтобы исключить ошибки.
Он помнил. Первые полгода были самыми страшными. Они с Иваном наперегонки ездили на опознания каждого женского трупа. Выдыхали. Снова искали. И снова ездили.
– Но предварительно, товарищ подполковник, предварительно, что говорят эксперты?
Тимофей с силой сжал в ладони маленький резиновый шарик. Он помогал ему справляться в те страшные дни три с половиной года назад. Психолог посоветовал, чтобы он зубы не разрушил, с такой силой он их тогда стискивал, чтобы не выть без конца.
Два года, что жил с Таней, он не доставал эту детскую игрушку с полки. Теперь снова понадобилась.
– Предварительно? – Широкая ладонь Звягина снова легла на лысину. – Предварительно: труп точно принадлежит женщине. Достаточно молодой. Волосы… Волосы светлые. Одежда в не очень хорошем состоянии, что указывает на то, что труп достаточно долго пролежал в земле. Остатков кожи на скелете почти нет. Что указывает…
– Понял, – упавшим голосом оборвал его речь Тимофей. – Значит, все-таки Маша.
– Не факт, майор. Мало женщин тогда пропадало? Забыл?
Звягин выразительно на него глянул, намекая на серийного убийцу, которого они – с ног сбились – искали всей областью. Тот вздумал женщин убивать: молодых, красивых, стройных. Что ни неделя – то новая жертва.
– Он не прятал их, товарищ подполковник. Вы же помните, – как будто даже с упреком проговорил Поляков. – Он намеренно оставлял их на видном месте. За остановкой. За рестораном. В тупике автомобильной стоянки.
