– Закончите работу, и я свяжу вас с одним из наших фотографов.
– Прекрасно, – вежливо заметил я. – Каковы сроки?
– Номер идет в печать… так, сейчас посмотрим… двадцатого ноября. Значит, материал мы должны получить самое позднее утром семнадцатого. Но чем раньше, тем лучше.
Я взглянул на настольный календарь. До семнадцатого десять дней.
Люк Джон бросил мне письмо через стол, но Дерри перехватил его и пробежал глазами.
– «Глубокое исследование», – иронически скривил он губы. – Что ж, тебе не привыкать к глубинам. Там ты чувствуешь себя как дома.
– Да, – рассеянно согласился я. – Но стоит ли погружаться из-за ста пятидесяти гиней?
Мне неожиданно пришло в голову, что интересно было бы извлечь из глубин людей, обычно остающихся в тени. Имена звезд подолгу не сходят со страниц прессы. Подпольные же звезды не фигурируют в разделе новостей. Надо же хоть иногда вытаскивать их на свет божий!
Пару раз подобного рода оригинальные идеи уже приносили мне неприятности. Но что решено, то решено. Тогда я и понятия не имел, чем все это закончится.
К часу дня Люк Джон, Дерри и я утрясли все свои делишки и под мелким моросящим дождем отправились в бар «Девере», что в Девере-корт, напротив Дворца правосудия.
Там уже сидел Берт Чехов и, обжигая пальцы о спички, тщетно пытался разжечь свою старую вонючую трубку. Его тушу обтягивал бесформенный твидовый пиджак, как всегда щедро обсыпанный пеплом, на ногах красовались стоптанные, запыленные ботинки. Водянистые голубые глаза Берта блестели ярче, чем полагалось бы в этот час и в этом месте, – видно, ланч у него начался минут на сорок раньше, по самым скромным моим подсчетам.
Люк Джон поздоровался с ним, но он ответил лишь мутным, ничего не выражавшим взглядом. Дерри принес каждому по полпинте и вежливо пригласил Берта присоединиться, хотя не питал к нему особого расположения.
– Двойной скотч, – буркнул Берт. Дерри, по-видимому, вспомнил о своих закладных и помрачнел.
– Как дела? – осведомился я и тут же спохватился: Берт был поистине неистощим по части жалоб и воркотни.
Однако на этот раз плотина была перекрыта. Он с усилием сфокусировал на мне водянистый взор, и еще одна спичка обожгла ему пальцы. Он, казалось, и не заметил.
– С-с-совет тебе дам, – пробормотал он и тут же замолчал. Совет остался при нем.
– Ну так выкладывай свой совет, – предложил Люк Джон. – Он ему всегда пригодится.
Чехов перевел взор с меня на моего босса и рыгнул на всю катушку. Бледное лицо Дерри брезгливо искривилось, и Берт это заметил.
«И вот так каждую пятницу, и в следующую тоже», – подумал я, но ошибся. Берту Чехову оставалось жить меньше часа.
Люк Джон, Дерри и я сидели на табуретках у стойки и поглощали холодное мясо с маринованным луком, а Берт, покачиваясь, стоял сзади, выпуская трубочный дым и пары виски нам в затылки. Время от времени он издавал нечленораздельное мычание, сопровождавшее, по-видимому, ход его мыслей.
Что-то с ним неладно. Но меня это мало заботило: своих проблем по горло!
Люк Джон взглянул на Берта с состраданием и предложил еще виски. Алкоголь затопил мутно-голубые глазки, сократив зрачки до величины булавочной головки, что придавало взгляду совсем уж бессмысленное выражение.
– Пойду-ка, пожалуй, провожу его до конторы, – неожиданно для самого себя предложил я. – Не то еще под автобус угодит.
– И поделом ему, – тихо, чтобы не услышал Люк Джон, прошептал Дерри.
Ланч завершился сыром и второй кружкой пива. Чехова мотало из стороны в сторону, и он опрокинул содержимое моей кружки на брюки Дерри и на ковер. Ковер воспринял это стоически, чего нельзя сказать о Дерри. Одним глотком я допил пиво и принялся подталкивать Берта через толпу к выходу.
– Бар еще не закрыт, – неожиданно отчетливо проговорил он.
– Для тебя закрыт, старина.
Он привалился к стене, размахивая трубкой, зажатой в пухлом кулаке.
– Никогда не уходи из пивной до закрытия. Никогда не бросай рассказ незаконченным. Никогда не держи женщину на пороге дома. Абзацы и юбки должны быть короткими, а фазаны и грудки – пухленькими.
– Точно, – вздохнул я. Вот тебе и совет!
Я взял его под руку, и без особых помех мы выбрались на тротуар Флит-стрит. Нетвердое наше продвижение в сторону Сити вызвало немало косых взглядов, но к столкновениям не привело. Слитые воедино, мы перешли улицу и двинулись на запад вдоль знаменитых фронтонов редакции «Телеграф» и черных стеклянных витрин «Экспресс». Флит-стрит немало повидала на своем веку, и пожилой репортер, накачавшийся, словно бурдюк, вином во время ланча, был никому не интересен.
– Совет, – сказал он вдруг, резко остановившись. – Небольшой совет.
– Ну? – терпеливо спросил я.
Он скосил на меня глаза:
– А ведь мы прошли мимо «Блейз».
– Ага.
Он попытался развернуть меня в обратную сторону.
– У меня дело в Лудгейт-серкус. Нам сегодня по пути, – солгал я.
– П-правда?.. – Он рассеянно кивнул, и мы потащились дальше. Еще через несколько шагов он снова остановился. – М-м-маленьки-ий… совет…
Он смотрел прямо перед собой. Я был уверен, что он ничего не видит, не замечает уличной суеты. Ничего, кроме какой-то одной навязчивой мысли, его не занимало.
Мне надоело ждать совета, который никак не мог материализоваться. Стало опять накрапывать. Я взял его под руку и попытался протащить последние оставшиеся до дверей редакции пятьдесят ярдов. Он не стронулся с места.
– Запомни последние слова, – вдруг сказал он.
– Чьи?
– Мои, ясное дело… Запомни последние слова. Маленький совет…
– Непременно, – вздохнул я. – Вымокнем тут.
– Я не пьяный.
– Ну конечно.
– Могу написать свою колонку в любую минуту. Хоть сейчас.
Он пошатнулся, и мы направились ко входу в редакцию. Еще три ступеньки, и он будет в тепле, в безопасности. Покачиваясь, он стоял у дверей.
– Если кто попросит, – выдавил он наконец, – не соглашайся.
По бледному мясистому лицу пробежала тень озабоченности. Нос был усеян крупными порами, на подбородке проступала жесткая черная щетина.
Рука его скользнула в карман, и выражение озабоченности сменилось радостной гримасой, когда она вновь вынырнула на свет божий с наполовину недопитой бутылкой виски.
– Надо же, а я уж думал, что потерял… – пробормотал он.
– Ладно, пока, Берт!
– Не забывай, помни мой совет!
– Ладно. – Я уже повернулся, как вдруг он сказал:
– Тай!
Мне это надоело.
– Ну что еще?
– С тобой этого не случится. Ты не допустишь… я знаю, но иногда именно самые стойкие попадают в худшие переделки. Я хочу сказать… Они не понимают, где надо остановиться.
Внезапно он качнулся вперед и ухватился за лацканы моего пальто. В нос мне ударил запах перегара, горячее дыхание смешивалось с сырым воздухом.
– Ты вечно будешь нищим из-за этой твоей… жены. Люк Джон мне рассказывал, я знаю. Вечно без гроша, будь я проклят. Но не соглашайся, не продавай свою бессмертную душу!
– Ладно, постараюсь, – устало пробормотал я, но он, казалось, не слышал.
С параноической настойчивостью, свойственной сильно пьяным, он продолжал:
– Сначала они покупают тебя, потом шантажируют…
– Кто?
– Не знаю… Только не продавай… не продавай свою колонку!
– Не буду! – вздохнул я.
– Я тебе серьезно говорю. – Он придвинулся еще ближе. – Никогда не продавай свою колонку.
– Берт, а ты?
Он молчал. Потом отвалился от меня и снова зашатался. Криво подмигнул:
– Вот такой совет…
Развернувшись, как на шарнирах, он нетвердой походкой направился через вестибюль к лифтам. Я видел, как он стоял в освещенной кабине, сжимая в руке бутылку, и твердил: «Совет, совет…» Тяжелые двери сомкнулись. Я пожал плечами и, несколько озадаченный, двинулся обратно к «Блейз». Зашел в машбюро посмотреть, готов ли материал. Они еще не закончили. Просили зайти в понедельник.
Когда я снова вышел на улицу, там кричала женщина. Прохожие оборачивались. Резкий истерический крик перекрывал шум колес и визг автомобильных клаксонов. Вслед за другими я побежал посмотреть, в чем там дело.
На тротуаре, в пятидесяти ярдах от «Блейз», быстро собиралась толпа. Я еще подумал, что именно в этом месте недостатка в штатных репортерах не будет. Примчатся через секунду.
На асфальте лежал Берт. Мертвый. Плиты мостовой вокруг него были усеяны сверкающими бутылочными осколками, и острый запах алкоголя смешивался с вонью выхлопных газов.
– Он упал, упал! – Женщина была на грани истерики и кричала не умолкая. – Выпал из окна, я видела! Вон оттуда! Упал!
– Бог мой! – несколько раз подряд повторил Люк Джон. Похоже, событие действительно потрясло его. Дерри выложил на стол груду газетных вырезок и начал рассеянно собирать их в стопку.
– А Берт точно погиб? – спросил он.
– Его комната на седьмом этаже.
– Да… – Словно не веря, он покачал головой. – Бедный старик!
Nil nisi bene[1 - О мертвых или хорошо, или ничего (лат.).]. Вот уж поистине резкая перемена в отношении!
Люк Джон выглянул из окна на улицу. Изуродованные останки Берта убрали. Мостовую вымыли. Ничего не ведающие прохожие бодро шагали по плитам, на которых он принял смерть.
– Он был пьян, – сказал Люк Джон. – Пьян, как никогда.
Сослуживцы Берта утверждали, что тот вернулся с ланча в совершенно невменяемом состоянии и просто выпал из окна. Нашлись и непосредственные свидетели происшествия – две девочки-секретарши. Они видели, как Берт, стоя у окна, хлестал виски прямо из горлышка, потом покачнулся, окно распахнулось, и он вывалился наружу. И удивляться нечему, если учесть, что Берт был пьян в стельку.
Но я вспомнил, с каким отчаянным упорством твердил он мне о каком-то совете. И призадумался.
Глава 2
Во внешности девушки, распахнувшей передо мной резную дверь особняка в стиле Тюдор в Вирджиния-Уотерс, меня поразили две особенности. Во-первых, ее осанка. Во-вторых, элегантность, с которой она была одета. И потом – цвет кожи. Кожа кофейно-медового оттенка, большие темные глаза и копна блестящих черных волос до плеч. Несколько широковатый в переносице нос и довольно крупный рот дополняли эту картину, над которой на славу потрудились негритянские и европейские гены.
– Добрый день, – сказал я. – Джеймс Тайрон. Я звонил.
– Входите, – кивнула она. – Гарри и Сара скоро будут.
– Что, до сих пор играют в гольф?
– Мм… – Она повернулась, улыбнулась слегка и сделала рукой приглашающий жест. – До сих пор завтракают, я полагаю.
Без десяти четыре… А почему бы, собственно, и нет?
Она провела меня через холл – прекрасно отполированный паркет, тщательно подобранные цветы, обтянутая кожей стойка для зонтиков – в уставленную хризантемами гостиную с мебелью, обитой ситцем. Потолок украшали балки из темного дуба с машинной резьбой. На гладких кремовых стенах резким пятном выделялась одна-единственная картина – модерновое импрессионистское изображение какого-то космического взрыва. Масляные краски были наляпаны на холст щедрыми кусками.
– Располагайтесь. – Она повела изящной рукой в сторону пышного дивана. – Хотите выпить?
– Нет, благодарю.
