Луиза тем временем стала заместителем редактора, и их дом заполнили какие-то странные мужчины и женщины, которые говорили очень быстро и спорили о таких абстрактных вещах, как настенная живопись, современные романы, профессиональные союзы. Спиртное Луизы пили негры, пишущие короткие рассказы, множество евреев и здоровенные мужчины со шрамами на лицах и ссадинами на кулаках, которые медленно, но со знанием дела говорили о пикетах и стычках с охранниками и штрейкбрехерами у заводских ворот. И Луиза чувствовала себя среди этих мужчин как рыба в воде, понимала, о чем они говорят, высказывала мнения, к которым они прислушивались, спорила с ними на равных, словно мужчина. Она знала всех, ни перед кем не унижалась, читала книги, о которых Дарлинг и не слышал, чувствовала себя своей в этом огромном городе, где множество подводных течений.
Ее друзьям нравился Дарлинг, и иногда он находил человека, который отходил с ним в угол, чтобы поговорить о перспективном пареньке, игравшем защитником за Принстон, о новых тактических приемах, которые использовались в нападении, и даже о состоянии фондовой биржи, но обычно он сидел молча, неподвижной скалой в бушующем океане слов: «Диалектика ситуации… Театр отдали каким-то фокусникам… Пикассо? Кто дал ему право рисовать старые кости и получать за них по десять тысяч долларов? Я твердо стою на позиции Троцкого… По был последним американским критиком. Когда он умер, цветы возлагали на могилу американской критики. Я говорю это не потому, что они размазали по стенке мою последнюю книгу, но…»
Если он ловил задумчивый взгляд Луизы, брошенный на него сквозь сигаретный дым, то не решался посмотреть ей в глаза, а вставал, чтобы пройти на кухню за льдом или новой бутылкой…
– Послушайте меня, – говорил Кэтел Флагерти, стоя у двери с девушкой, – вы обязательно должны пойти и посмотреть этот спектакль. Театр недалеко, на Четырнадцатой улице, в здании старого городского склада. Идет спектакль только по воскресеньям, и я гарантирую, что вы будете прыгать от восторга, уходя из театра. – Флагерти – молодой крупный ирландец со сломанным носом – работал адвокатом в профсоюзе докеров, болтался в доме уже добрых шесть месяцев и громким криком заглушал всех, кто пытался с ним спорить. – Это новая пьеса. «В ожидании Лефти». О таксистах.
– Одетса, – сказала девушка Флагерти. – Она написана Одетсом.
– Никогда о нем не слышал, – признался Дарлинг.
– Он – начинающий драматург, – пояснила девушка.
– Это все равно что наблюдать за бомбардировкой, – продолжал Флагерти. – Я видел ее в прошлое воскресенье. Вы обязательно должны ее посмотреть.
– Пошли, бэби. – Луиза повернулась к Дарлингу, ее глаза уже сверкали в предвкушении нового и необычного. – Мы ведь все воскресенье проводим, уткнувшись в «Таймс». Сменим обстановку.
– Таксистов я вижу каждый день, – ответил Дарлинг. Не потому, что ему не понравилась идея. Просто не хотелось следовать советам Флагерти, которому так легко удавалось смешить Луизу и с чьим мнением она соглашалась едва ли не во всем. – Лучше сходим в кино.
– Ничего подобного вы не видели, – гнул свое Флагерти. – Он писал эту пьесу бейсбольной битой.
– Пойдем, – уговаривала мужа Луиза, – готова спорить, это отличный спектакль.
– У него длинные волосы, – вставила девушка. – У Одетса. Я познакомилась с ним на вечеринке. Он – актер. За весь вечер не произнес ни слова.
– Не хочется мне идти на Четырнадцатую улицу. – Дарлинг очень надеялся, что Флагерти и его девушка уйдут. – Слишком уж она мрачная.
– Черт! – воскликнула Луиза. Холодно посмотрела на Дарлинга, так, словно того только что представили ей и мнение у нее о нем сложилось не слишком положительное. Он чувствовал, она смотрит на него, знал, что в выражении ее лица появилось нечто новое и опасное, хотел что-то сказать, но Флагерти и его чертова девушка топтались рядом, да и нужных слов не находилось. – Я иду. – Она схватила пальто. – Мне вот Четырнадцатая улица не кажется мрачной.
– Говорю вам, – Флагерти помог ей надеть пальто, – это Геттисбергская битва, только в Бруклине.
– Никто не мог выжать из него ни слова, – говорила девушка Флагерти, когда они выходили из квартиры. – Он весь вечер просидел как памятник.
Дверь закрылась. Луиза не пожелала ему спокойной ночи. Дарлинг четырежды обошел комнату, улегся на диван, прямо на «Таймс». Минут пять полежал, глядя в потолок, думая о Флагерти с его громовым голосом, – этот человек сейчас шел по улице между женщинами, держа их под руки.
Луиза выглядела прекрасно. Днем вымыла голову. С каждым годом она становилась все красивее, возможно, потому, что знала о том, как она хороша, и старалась максимально подчеркнуть свои достоинства.
– Безумие. – Дарлинг встал. – Чистое безумие.
Он надел пальто, пошел в ближайший бар, сел в углу и один за другим выпил пять стаканов виски. На шестой не хватило денег.
Последующие годы прошли как в тумане. Луиза была с ним мила, добра и заботлива, и они поссорились только один раз, когда он сказал, что собирается голосовать за Лэндона[7 - Лэндон, Альфред Моссман (1887–1987) – политик и бизнесмен, активный деятель Республиканской партии. На президентских выборах 1936 г. проиграл Рузвельту.] («Боже! – воскликнула она, – неужели в голове у тебя ничего не осталось? Ты не читаешь газет? Это отвратительный республиканец!»). Потом она попросила прощения за то, что обидела его, но извинилась, как извиняются перед ребенком. Он, конечно, старался, ходил в художественные галереи, на концерты, в книжные магазины, изо всех сил стремился разделять увлечения жены, но безуспешно. Он скучал – все то, что он видел, слышал или читал, не имело для него ровно никакого смысла, и наконец он сдался. По вечерам, обедая в одиночестве – теперь это случалось часто, – зная, что Луиза придет поздно и, ничего не объясняя, уляжется в кровать, он задумывался о разводе, но мысль о том, что в этом случае он больше не увидит ее, сразу отрезвляла. Поэтому он ни в чем не перечил ей, ходил всюду, куда она его брала, делал все, что она от него хотела. Даже нашел себе работу в брокерской конторе. Денег как раз хватало на выпивку.
А потом ему предложили другую работу – представителя компании по пошиву мужской одежды в различных колледжах.
– Нам нужен человек, – говорил мистер Розенберг, – одного взгляда на которого было бы достаточно, чтобы сказать: «Он – выпускник университета». – Мистер Розенберг одобрительно оглядел широкие плечи и узкую талию Дарлинга, аккуратно зачесанные волосы, гладкое, без единой морщинки лицо. – Признаюсь, мистер Дарлинг, я готов предложить вам это место. Я наводил о вас справки, в вашем колледже о вас очень тепло отзывались. Как я понимаю, вы играли в одной команде с Альфредом Дейдрихом.
Дарлинг кивнул.
– Как он поживает?
– Последние семь лет ходит в железном корсете. Стал профессиональным футболистом, и ему сломали шею.
Дарлинг улыбнулся. Хоть этот получил то, что хотел.
– Наши костюмы очень легко продавать, мистер Дарлинг, – продолжал Розенберг. – У нас отличный крой, превосходные материалы. Чем отличаются от нас «Брук бразерз»? Только именем. Мы им ни в чем не уступаем.
– Я смогу зарабатывать пятьдесят, шестьдесят долларов в неделю, – говорил Дарлинг Луизе в тот же вечер. – Плюс оплата расходов. Я смогу скопить денег, вернуться в Нью-Йорк и открыть собственное дело.
– Да, бэби, – соглашалась с ним Луиза.
– Кроме того, я смогу приезжать раз в месяц, а также на все праздники и летом. Мы будем видеться достаточно часто.
– Да, бэби.
Он смотрел на ее лицо, в тридцать пять лет еще более красивое, но словно отмеченное печатью скуки, исполненной терпения, доброты, отстраненности, и это выражение не сходило с него все последние годы.
– Что ты скажешь? Соглашаться мне на эту работу? – В глубине души он отчаянно надеялся услышать: «Нет, бэби, тебе лучше остаться здесь».
Но она ответила, как он и предчувствовал:
– Я думаю, да.
Он кивнул. Ему пришлось встать и отвернуться к окну, потому что на его лице она могла прочесть то, о чем не подозревала пятнадцать лет их совместной жизни.
– Пятьдесят долларов в неделю – это большие деньги. Я уж и не думал, что смогу их заработать.
Он рассмеялся. Как и Луиза.
Кристиан Дарлинг сидел на зеленой травке тренировочного поля. Тень трибуны стадиона подобралась к нему, накрыла. Вдали сквозь легкий туман светился огнями университетский кампус. Пятнадцать лет. Флагерти по-прежнему заглядывал к его жене, приглашал ее выпить, заполнял бар своим громовым голосом.
Дарлинг прикрыл глаза и буквально увидел, как пятнадцать лет назад он высоко выпрыгивает за мячом, освобождается от полузащитника и бежит вперед, улыбаясь, зная, что ему удастся пройти и опорного защитника. «Высшая точка, мое высшее достижение», – думал Дарлинг. Пятнадцать лет назад, во второй половине осеннего дня, в двадцать лет, когда воздух легко наполнял грудь, а в душе ты знал, что весь мир в твоей власти, ты можешь сбить с ног кого угодно, обогнать любого соперника. А затем душ и три стакана холодной воды, ночной воздух, холодящий влажные волосы, и Луиза, сидящая в автомобиле без шляпки, и первый поцелуй, которым она признавалась, что готова отдаться ему. Высшее достижение, рывок на восемьдесят ярдов и поцелуй девушки. Потом он только катился вниз. Дарлинг рассмеялся. Наверное, не тем он занимался на тренировках. Не смог подготовиться ни к двадцать девятому году, ни к Нью-Йорку, ни к тому, что девушка превратилась в женщину. «Наверное, – думал он, – был момент, когда она сравнялась со мной, когда я мог взять ее за руку, если бы уловил этот момент, крепко взять и пойти с ней рядом». Что ж, этого момента он не уловил. И теперь сидел на поле, на котором пятнадцать лет назад играл в футбол, а его жена в другом городе обедала с другим, более достойным мужчиной, говорила с ним на другом, новом языке, которому никто не удосужился обучить его, Дарлинга.
Он встал, чуть улыбнулся – знал, что заплачет, если не улыбнется, – огляделся. Вот эта точка. О’Коннор направлял мяч именно туда… высшая точка. Дарлинг вскинул руки, вновь почувствовал, как шлепнулся о них кожаный мяч. Крутанул бедрами, освобождаясь от полузащитника, перепрыгнул через второго, бросившегося ему в ноги, оставив их лежать на линии схватки, легко, набирая скорость, пробежал десять ярдов, держа мяч двумя руками, ушел от центрального защитника, высоко поднимая ноги, чуть ли не по-женски виляя бедрами, врезался локтем в опорного защитника и, не сбавляя скорости, занес мяч в «город».
И лишь после этого, перейдя на быстрый шаг, заметил юношу и девушку, которые сидели на траве и изумленно таращились на него.
Он остановился, опустил руки.
– Я… – Он запнулся, хотя ничуть не устал и после рывка у него не перехватывало дыхание. – Я… когда-то я тут играл.
Юноша и девушка молчали. Дарлинг смущенно рассмеялся, сурово глянул на них, сидевших рядышком, пожал плечами, повернулся и зашагал к отелю, чувствуя, как на лице выступают капли пота и стекают на воротник рубашки.
1941
Бог, вечер, пятница
Сол тихо вошел в дом и легким шагом по длинному коридору направился на кухню. Его туфли из дорогой кожи лишь чуть поскрипывали. Увидел мать, с раскрасневшимся лицом склонившуюся над духовкой, в которой жарилась курица.
– Ма! – позвал он.
Она что-то буркнула, не поворачиваясь к нему.
– Ма, это я, Сол.
Мать закрыла духовку, выпрямилась, уперлась рукой в бедро.
– Поцелуй маму.
Сол поцеловал. Она села, посмотрела на него:
– Ты неважно выглядишь, Сол. Совсем не так, как в молодости.
Всякий раз при встрече она повторяла эту фразу.
– А что ты хочешь, ма? – Сол вздохнул. – Я уже не мальчик. Мне тридцать шесть.
– И что? – Она вытерла лоб. – Все дело в жизни, которую ты ведешь.
– Человек, который зарабатывает на жизнь играя в ночных клубах, не может выглядеть как призовой жеребец. – Сол перегнулся через стол и нежно накрыл руку матери своей. – Как ты, ма?
Мать вздохнула:
– Что тут скажешь? Почки. Всегда почки. Замужняя женщина стареет со скоростью курьерского поезда. – Она пристально посмотрела на сына. – Сол, дорогой, как ты одет? Прямо какой-то шут гороховый.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/irvin-shou/oshibka-mertvogo-zhokeya-68005148/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Notes
1
Перечисляются имена знаменитых джазменов тридцатых годов.
2
Десять центов.
3
Десерт из фруктов с орехами и мороженым.
4
Обычное в Америке прозвище трусов.
5
Кулидж, Джон Калвин (1872–1933) – 30-й президент США (1923–1929), республиканец.
6
