Алексей Вязовский "Я – Распутин"

grade 4,3 - Рейтинг книги по мнению 60+ читателей Рунета

Самое начало двадцатого века. Царская Россия. Один попаданец и один шанс для страны избежать двух кровавых войн. Возможно ли спасти Родину? Вполне. Если ты новый фаворит царской семьи.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательство АСТ

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-17-151429-7

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 14.06.2023

– От его величества записка вашему степенству… – поклонился мне Прохор, подавая листок бумаги с имперским вензелем. В записке Николай приглашал меня в Воскресенскую церковь на панихиду по батюшке царю, Александру Третьему. Ровно двенадцать лет назад «Миротворец» умер от нефрита в Ливадии.

Голому собраться – только подпоясаться. Я протелефонировал в дом Лохтиных и уже через час был в Воскресенской церкви, ждал в притворе начала службы. Толстый протопоп (не тот ли Афанасий, о котором рассказывал Деревянко?) разговаривать со мной не пожелал, даже сделал вид, что плюет через правое плечо. Придворная публика тоже сторонилась – никого из вчерашней компании в церкви не было. Сторонились все, кроме двух аристократок, которые сразу подошли ко мне, стоило только выйти им из кареты.

– Григорий! Ты ли это?

Первая женщина откинула вуаль, подала манто подскочившему слуге. Красивая такая. Чернобровая, черноокая. Южанка. Но, как и у Лохтиной, красота ее уже пропела лето, наступила осень. Вторая дама тоже была из гречанок или турчанок. Нос бульбочкой, ухоженная, вся в драгоценностях.

Служка поднес аристократкам незажженные свечи, они перекрестились на иконы.

– Я, матушка, как есть я… – хотел поклониться, но потом решил не ломать спину, лишь кивнул.

Женщинам это явно не понравилось.

– Что же ты, Гриша, помимо нас в Царское захаживаешь?. Договорились же вместе!

– Стана, тише! – одна из дам склонилась к уху другой. – На нас смотрят.

Ага. Это, значица, Стана и Милица. Две сердечные подруги царицы Александры Федоровны. Любительницы всего тайного, оккультного. Стана – принцесса черногорская, герцогиня Лейхтенбергская и русская великая княгиня. Супруга герцога Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского, а вскоре великого князя Николая Николаевича. Милица – сестра ее из той же династии Петрович-Негош, супруга другого великого князя, Петра Николаевича. Две большие интриганки, главные организаторы травли Распутина. Но сейчас, кажется, у нас с ними полное сердечное согласие.

– Как же не прийти во дворец было, матушка, – пожал плечами я, – коли вызвали?

В церкви появился царь с царицей. Позади шли свитские, несколько священников… Все присутствующие подались вперед, показаться на глаза Николаю. Мне помог мой рост – я на голову возвышался над толпой. «Хозяин земли русской» заметил меня, приветливо кивнул.

Протопоп запел первые строчки начальной молитвы: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков…»

Встречаться с Николаем после панихиды я не планировал – задержит еще во дворце, а у меня много дел. Россия сама себя не спасет.

В самом конце службы тихо, по-английски, выскользнул из церкви, только у припаркованных карет вышла заминка. Не я один такой решил уйти пораньше – Стана забиралась на подножку, оглянулась. Поманила пальчиком в лайковой перчатке.

– Григорий! Чтобы вечером непременно был у нас. Расскажешь, как лечил царевича.

Ага, сейчас, только шнурки поглажу. Я нахмурился.

– Что же ты рожу кривишь?!

А вот это уже грубость. Я развернулся и, не отвечая, пошел прочь.

– Эй, паря, низзя так с княжной! – с облучка спрыгнул мордатый кучер, щелкнул кнутом.

Ловкий, сукин сын – самым кончиком кисть ожег. Я обернулся, потирая руку, кучер нагло скалил откормленную ряху, и терпение у меня разом лопнуло. Я прыгнул к нему, схватил правой рукой за грудки на камзоле, левой за пояс.

Рванул и под удивленный вскрик Станы бросил наглеца головой в сугроб у дороги.

– Охолони, защитничек!

* * *

После собрания боевой дружины товарищ Мирон как обычно уходил вместе с Дрюней. Слабый снег падал на город, Дрюня прокручивал в голове преподанную сегодня премудрость и оттого внимательных взглядов провожатого не замечал.

Уже у Нарвской заставы Мирон вдруг остановился, придержал парня за плечо и опустил ему в карман пальто нечто тяжелое.

– Завтра. В шесть утра за тобой зайдет Цапля.

– Что завтра? – растерянно спросил Дрюня. Он опустил руку в карман и выдернул ее, будто ожегшись – там, в драповой глубине, лежала холодная сталь пистолета.

– Завтра, – повторил товарищ Мирон. – Отомстишь за батю.

Дрюня закаменел, неуверенно кивнул, вновь полез в карман и обхватил рубчатую рукоятку «браунинга».

Почти год назад, 9 января, совсем рядом от этого места, у Нарвских ворот, винтовочная пуля догнала отца. Был он человеком работящим, искренне и глубоко верующим, так же и детей воспитал – старшего, Петра, Дрюню и трех сестер.

После похорон Дрюне пришлось уйти из Политехнического – без отцовского жалованья стало трудно, надо было работать, подрядился на ломовой извоз. И тогда же ему в голову стали приходить разные мысли вразрез с христианским «не убий», а потом друг детства Демка позвал его в кружок, где и познакомил с товарищем Мироном.

Мало-помалу к Дрюне присмотрелись и летним днем взяли за город, где научили стрелять. Такие поездки становились все чаще, и вот, наконец, настоящее дело.

На следующий день Демка, известный в кружке как Цапля, не подвел, забежал в шесть. Через час они сидели в мастерской на Псковской и слушали Мирона, разложившего на столе карту города.

– В одиннадцать часов из портовой таможни, с Гутуевского острова выедет карета. Поедет по Обводному, Петергофской, Садовой и Подъяческой. Везут в губернское казначейство три баула – золото, кредитные билеты и процентные бумаги.

«Откуда знают?» – мелькнуло в голове Дрюни. «Ограбление?» – догнала следующая мысль.

– Охрана обычная, восемь жандармов, двое в карете, шестеро верхами. Теперь смотрите сюда, товарищи, – Мирон развернул поверх карты нарисованную от руки схему. – Вот здесь перекресток, карета пойдет медленней. И до казначейства уже близко, охрана расслабится. Тут мы их и встретим.

Еще за час распределили роли, кому где стоять, куда стрелять. Оказалось, что Мирон и еще два товарища за последнюю неделю все улочки и переулки вокруг этого места промерили шагами и просчитали расстояния. Дрюне поручили пролетку с лошадью, стоявшую в конюшне мастерской.

– Встанешь вот тут, у ресторана Кина. Делай вид, будто упряжь чинишь, седоков отшивай. Как сядет к тебе товарищ Труба, – Мирон глазами показал на барышню в пальтишке с каракулевым воротником и муфточкой, – так сразу гони сюда. Вопросы есть?

– Так это что, ограбление?

– Ограбление – это если мы эти деньги пропьем и прокутим. Но это экспроприация, и эти деньги пойдут на помощь нашим товарищам на каторге, в тюрьмах, на издание газет и листовок. Понятно?

Дрюня кивнул. В кружке много говорили об экспроприациях, и он сам мечтал отнять много денег у царских сволочей, чтобы помочь рабочим, чтобы сделать жизнь свободной.

Почти в половину двенадцатого Дрюня поставил пролетку у ресторана, слез с козел и принялся ковыряться с постромками, поглядывая по сторонам. Место было тихое, немноголюдное, не сравнить с соседним Вознесенским проспектом. Кое-какое шевеление было только у дверей портерной лавки, да шедший в сторону канала крестьянин с длинными распущенными волосами ожег Дрюню пронзительным взглядом.

Дрюня поежился, поглядел ему вслед и только сейчас заметил, что тот был не один, рядом шагал широкоплечий мужик с мрачным лицом. А крестьянин как будто почувствовал взгляд, обернулся и снова зыркнул своими глазищами, да так, что у Дрюни сердце ушло в пятки, погрозил пальцем и потопал дальше, к пешеходному мостику.

И сразу за ним из-за угла показалась карета с охраной.

Показалась, проехала перекресток с переулком и не успела скрыться за другим углом, как грохнул первый взрыв.

Дрюня подскочил и только инстинктивно успел схватить поводья и придержать захрапевшую лошадь.

Вдоль канала валил дым и сыпались стекла, страшно кричал бившийся на земле конь.

Застучали первые выстрелы.

И второй взрыв, аж земля вздрогнула!

Упала вывеска портерной, трех жандармов сбросило с седла, лошади поднялись на дыбы.

В сторону метнулся окровавленный человек.

Выстрелы звучали все чаще, вступила вторая группа товарищей.

Жандармы кое-как отстреливались, один присел за тумбой спиной к Дрюне, в каких-то двух десятках саженей, и Дрюня полез в карман за пистолетом, но вовремя спохватился, что его дело сегодня вовсе не стрелять.

Из портерной выскочили трое, товарищ Мирон на бегу выстрелил в жандарма за тумбой, тот повалился кулем, боевики подскочили к карете, распахнули двери, вытащили баулы и кинулись врассыпную.

Со всех сторон стали слышны крики прохожих и свистки городовых и дворников.

Послышался и троекратный свист Мирона – сигнал на отход.

Мимо Дрюни пронесся Цапля, на ходу закинул баул в пролетку, и тут же из дверей ресторана вышла Труба, повелительно махнула рукой и села в коляску. Дрюня поклонился, бросил постромки, запрыгнул на облучок и тронул.

– Хватай их!

По другой стороне пробежал еще один боевик с баулом, стреляя за спину, ему отвечал городовой, и Дрюня хлестнул лошадь еще раз, обернулся и увидел упавшего в крови Цаплю, которого добивал прикладом набежавший солдат, а офицер стрелял из револьвера в другого боевика.

На канал он свернул мимо убитых и раненых лошадей, пяти неподвижных тел на мостовой и ползущих к дому жандарма и боевика.

За обоими тянулся широкий кровавый след.

– Держи! Лови!

На мостике косматый мужик и его спутник обхватили каждый по боевику и выламывали им руки – одному с пистолетом, второму с баулом.

Последним он увидел товарища Мирона с поднятой рукой, из которой выпадал пистолет.

Свистнули запоздалые пули, за поворотом, в переулке, бухнул еще один взрыв, но Дрюня уже мчался в сторону от побоища, подгоняя лошадь вожжами, мимо спешащих к центру событий городовых, дворников, солдат…

– Вылезай, Труба, приехали, – грубовато кинул Дрюня за спину, загоняя пролетку во двор мастерской.

Труба сидела, открыв рот с ровными зубками, привалившись к правому бортику, и смотрела в небо широко распахнутыми мертвыми глазами. Тонкая кисть, сжимавшая маленький «браунинг», наполовину вылезла из муфточки.

Дрюня понял, что остался один. Цапля и Мирон погибли, больше связи не было ни с кем. Самое меньшее двоих схватили, и значит, жандармы скоро будет здесь.

Баул.

Тугие пачки красных и синих ассигнаций, пуд или даже полтора…

И за все это заплачено десятком жизней.

Господи, прости!

Дрюню охватило отчаяние, он хотел было добежать до канала и утопить баул, но тогда… тогда все жертвы зря.

В мастерской нашелся драный кожушок, картуз с треснутым козырьком, два рогожных куля через плечо… Дрюня пересыпал пачки, завалил сверху найденной тут же ветошью, переоделся и кинулся в бега.

Через заборы и дворы он выбрался на Садовую, потом на Фонтанку и остановился на углу Дровяной.

Куда идти?

Домой ему точно нельзя. Теперь уже никогда, и Дрюня сглотнул слезу, до конца осознав весь ужас своего положения. Куда же?

Вдали тренькнули колокола Троицкого собора.

Помолиться за убиенных!

И он зашагал на звон.

* * *

Со Стольниковым уговорились встретиться на углу Фонарного и Мойки, он собирался разузнать про один дом на Екатерининском канале, а у меня был шоппинг. Придумал я себе одежду, чтоб все вздрагивали, вот и пошел к портным. Адресов мне накидали Ольга и капитан, я выбрал те, что поближе к Фонарному, чтобы зря ноги не бить. Но первые два не понравились – один был на публику побогаче, влезть со скандалом было можно, но что мне это даст?

Второй не понравился из-за слишком ушлого приказчика, а вот третий был что надо. Ателье явно видело лучшие времена, так что за денежного клиента уцепятся и сделают все, как потребую.

– Чего желаете-c? Костюм, пальто, сюртук, визитку? – поклонился хозяин.

Ну точно, даже подмастерьев нет, все сам.

– Нет, то без надобности.

– Видите ли… – замялся портной, – если армяк или поддевку, то это не по моей части, могу порекомендовать…

А он еще и честный малый, совсем хорошо.

– Нет. Смотри.

И я попытался изобразить Нео – длинная гладкая куртка с широкими рукавами, глухая застежка до самого воротника-стойки.

– Довольно необычно, вам такой фасон точно подойдет?

– Ты не спрашивай, ты делай.

Дальше он уточнял про материю, сыпал ничего не говорившими мне названиями – донегол, драп, шевиот, английский габардин, – и, наконец, по моей просьбе принес обрезки шелка. Я перебрал их и ткнул в плотный кусок зеленого цвета.

– Такой, но темно-синий.

– Дорогая ткань, – с сомнением поглядел на меня швейных дел мастер. – Рублей на тридцать пойдет.

– Пущай, – я вытащил пачку и отсчитал шестьдесят. – Бери на два.

Портной сразу стал называть меня а-ля Прохор – ваше степенство, полчаса порхал вокруг с сантиметром в руках и карандашом за ухом и под конец застенчиво попросил рублей десять задатка. Получив их и требование сделать все быстро, назначил первую примерку на завтра.

В магазине товаров для спорта и охоты мне навстречу выскочил приказчик – вот точь-в-точь, как показывали в сериалах про это время. Прилизанные волосы, пробор посередине, завитые усишки, стоячий воротничок, белые нарукавники, жилет…

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом