– Намного-намного громче, – говорю я.
Я снова попытался заснуть, но грохот не прекращался. Вообще-то я не из тех, кто идёт к соседям скандалить из-за шума или ещё каких-то мелочей, но спустя час шум так и не утих, и я решил что-нибудь предпринять. И вылез из гроба.
– Но дедушка! – в ужасе восклицает Глобиночка. – Это же было днём! Солнце!
– Верно. Но в Англии солнце даже днём светит редко, чаще всего идёт дождь. Шёл он и в тот день. А, как вам известно, дневной свет сам по себе нам вреда не причиняет, если мы примем защитные меры.
– И солнечные лучи тоже, – прибавляет Вируся. – Лишь бы они не попадали ни на какие участки кожи. Я как-то уже стояла прямо на солнце, когда мы дневали в вампирской школе. Тогда мы были в костюмах астронавтов. Большинство моих одноклассников всё равно не решились выйти. А я решилась. Но было ужасно страшно.
– Да я так тоже делал, – говорит Резус. – Пустяки, только жарковато.
– Наверняка не так жарко, как в Сахаре, – вспоминается мне. – Там Ван Хельсинг выбросил меня из самолёта незадолго до восхода. Куда бы я ни полетел, ближайшая тень, которая могла бы меня спасти, находилась слишком далеко. Чтобы выжить, мне пришлось три дня подряд полностью зарываться в песок. Но это уже другая история. Вернёмся к моему шумному соседству…
Набросив накидку от дневного света, я поднялся по лестнице и постучался в квартиру. Но грохотало слишком громко, никто не открыл. Тогда я забарабанил в дверь кулаками, и она вдруг распахнулась. Шум усилился, и внезапно к нему добавилась музыка. Подойдя к одной из дверей, я приоткрыл её и осторожно заглянул в щёлку. Первым делом я увидел граммофон, на котором крутилась пластинка. Музыка была мне знакома – сюита «Щелкунчик» моего старого друга Чайковского, с которым за несколько лет до этого я провёл чудесное время в России. Однако грохот однозначно к его произведению не относился. Тут я заметил и то, что производило этот грохот. Или вернее сказать – того, кто производил. В центре комнаты танцевало самое очаровательное существо, какое мне когда-либо доводилось видеть. В розовой пачке она скакала, прыгала и крутила пируэты, вращаясь по всей комнате, словно эльф на седьмом небе от счастья. Не имело никакого значения, что весила она при этом по меньшей мере килограммов триста и всё тело её покрывала плотная белая шерсть. При каждом шаге и скачке пол ходил ходуном – это её танец создавал такой шум. Моя досада испарилась в мгновение ока. Как мог я злиться на это ангелоподобное существо? Пусть звучало это так, будто в комнате бушевал взбесившийся осёл, смотрелась она парящим облачком. Я стоял молча, попросту потрясённый. Когда музыка стихла, я захлопал в ладоши, не подумав о том, что она меня ещё не заметила. С леденящим душу криком она запрыгнула за сдвинутый в угол диван.
– Прошу прощения, – поспешно извинился я. – Не хотел вас напугать!
– К… кто вы? – в ужасе спросила она. – Ч… что вам здесь нужно?
– Со вчерашнего дня я живу под вами, – объяснил я. – Просто хотел проверить, всё ли в порядке. Меня несколько обеспокоил… шум. Дверь стояла открытой.
– Замок сломался, – сказала она. – Но это далеко не повод без спросу вторгаться в квартиру одинокой дамы.
– Целиком и полностью с вами согласен, – сказал я. – Но я же не знал, что тут живёт дама. Кстати, танцуете вы бесподобно.
– Правда? Вы находите? – вынырнув из-за дивана, спросила она.
– Абсолютно! Я даже утверждал бы, что вы самая лучшая танцовщица, которую я когда-либо видел, мисс?..
– Йети, – сказала она. – Можете называть меня Йети.
– Дракула, – представился я. – Граф Влад Дракула. Но зовите меня Владом, – подойдя к ней, я протянул ей руку и улыбнулся. Она, должно быть, увидела мои клыки, потому что снова ретировалась за диван.
– Вы… вы один из этих вампиров, да? – боязливо спросила она. – Я уже много слышала о вашем виде. Вы пришли, чтобы меня укусить?
– Нет, не волнуйтесь, – рассмеялся я. – Я никогда не смог бы причинить такого вашему восхитительно белому меху. Между прочим, мы, вампиры, кусаем людей только в случае крайней необходимости.
– Но я не человек, – сказала она.
– Я и это уже заметил. Можно спросить, к какому виду вы относитесь?
– Этого, к сожалению, я и сама не знаю, – вздохнула она. – Некоторые считают меня духом, другие называют чудовищем или даже монстром.
Я понимающе кивнул.
– И меня так уже называли. Не слушайте. Люди любят придумывать подобные ругательства для существ не таких, как они сами. Просто не умеют иначе. Кроме того, существует доказательство того, что вы не монстр. Никакой монстр не смог бы танцевать так, как вы. Я только что наблюдал вершину балетного искусства.
– О, вы даже представить себе не можете, как меня окрыляют ваши слова! – обрадовалась она. – Сколько себя помню, мечтаю стать примой-балериной.
– Что ж, значит, свою мечту вы уже осуществили, – сказал я. – Поздравляю!
– Нет, – удручённо откликнулась она. – К сожалению, не так всё просто. Настоящие примы-балерины танцуют на большой сцене, все их знают. Меня, к сожалению, не знает никто.
– Пока не знает, – сказал я. – Но это можно изменить.
Йети повалилась на диван.
– Легко сказать. Вы когда-нибудь видели прим-балерин? Они суперстройные и прекрасные. И не покрыты шерстью.
Я отмахнулся:
– Ах, это очень поверхностный взгляд.
– Да, возможно, – пробормотала она. – Но на безобразную приму-балерину никто смотреть не захочет.
Я энергично упёр руки в бока:
– Ещё как захочет! Я, например! Я хочу видеть безобразную балерину. И наверняка я не единственный. Вы уже обращались в какую-нибудь труппу?
Йети покачала головой:
– Я никогда на это не решалась.
– Значит, сейчас самое время! – заявил я. – Хотя для этой цели мы не в том городе. В области балета Лондон, к сожалению, несколько отстаёт. Нам нужно в Париж. Я знаю там руководителя только что основанной труппы «Русские сезоны». Я уверен, что он с радостью вас возьмёт.
– И вы… вы это сделаете для меня? – недоверчиво спросила Йети. – Вы даже съездите со мной туда?
Я недолго поразмышлял. Ван Хельсинг всё ещё находился в Париже, это я знал. А значит, возвращаться туда было для меня рискованно…
– Разумеется, я поеду с вами, – сказал я. – Можем отправиться прямо сегодня ночью!
Так мы и сделали. Сели на ночной паром до города Кале, а оттуда первым поездом в Париж, куда прибыли ещё до восхода солнца. Я выискал для нас маленькую, неприметную гостиницу вблизи театра дю Шатле, где мой старинный русский друг Сергей Дягилев содержал свою балетную труппу.
В Париже, к сожалению, стояла прекрасная погода, так что выйти из гостиницы мы смогли только вечером. Солнце зашло как раз к началу вечернего представления «Русских сезонов», и я купил нам билеты на верхний ярус прямо у сцены. Мы посмотрели балет с фантастической балериной Анной Павловой. Правда, Йети это скорее напугало, чем воодушевило.
– Она так грациозна, – шепнула мне Йети. – По сравнению с ней я похожа на куль с мукой.
– Только не когда танцуете, – возразил я. – В танце вы в сто раз грациознее Павловой.
– Ах, это вы просто для красного словца говорите! – Она слегка покраснела.
– Вот подождите, – прошептал я. – Пройдёт совсем немного времени, и вы будете танцевать на этой сцене.
Когда представление закончилось, Йети аплодировала до тех пор, пока из зала не вышел последний зритель.
Мы отправились за сцену, где находился кабинет моего друга Сергея. Я вошёл один.
Сергей удивлённо поднял взгляд от письменного стола.
– Влад, старина! – Он восторженно приветствовал меня, расцеловав в обе щёки, как это принято во Франции. – Что ты тут делаешь? Разве ты не собирался уехать из города?
– Да, – ответил я. – Я уже был в Лондоне. Но потом обнаружил там кое-кого, с кем тебе непременно нужно познакомиться. Поверь, ты не пожалеешь, она лучшая танцовщица, какую я когда-либо видел. Лучше Павловой!
– Танцовщица? Лучше Павловой? – изумился Сергей. – Не может быть. Никого нет лучше Павловой, пусть она и устраивает концерты, чем страшно меня раздражает.
– Знаю-знаю, – закатывая глаза, говорит Глобиночка. – У нас в детском саду одна тоже всё время устраивает концерты на блок-флейте, это жутко раздражает.
– Даёт концерты, – смеясь, откликается Вируся. – Это называется «давать концерт». Когда кто-то играет на музыкальных инструментах, а другие слушают.
– Вот как, – говорит Глобиночка. – А что же тогда такое «устраивать концерты»? Звучит противно.
– Противно и есть, – бурчит Резус. – Особенно, когда их устраиваешь ты.
– А вот и нет! – негодует Глобиночка. – Я такого вообще никогда не делаю!
– Ты уверена? – спрашивает Резус. – Ты же даже не знаешь, что это значит.
– Ну и пусть! – топает ногой Глобиночка. – Я не даю концерты и не устраиваю! У меня вообще нет никаких концертов! Потому что все они фу-у-у! Правда, дедушка?
– Да, – смеюсь я. – Ты совершенно права, устраивать концерты – это фу-у-у.
Сергей во всех подробностях излил мне своё горе по поводу затратных прихотей Павловой.
– С Йети бы у тебя таких проблем не возникало, она очень скромна, – сказал я. – Она стоит за дверью. Давай я вас познакомлю.
– Скромная прима-балерина? Это и правда что-то новенькое! – рассмеялся Сергей. – Ну, давай её сюда!
Открыв дверь, я подал Йети знак. Она вошла в кабинет, застенчиво потупив взгляд.
– Э-э-э… – шепнул мне на ухо Сергей, – ты уверен, что она танцовщица? Скорее уж напоминает танцора. Танцора из цирка. Очень волосатого танцора из цирка.
– Я так и знала, – вздохнула Йети, обладавшая, по-видимому, тонким слухом. – Это бессмысленно.
Повернувшись, она собралась было выйти из кабинета, но я остановил её.
– Да подождите же вы! – сказал я и с серьёзным видом повернулся к Сергею. – Дай ей шанс. Ты должен посмотреть, как она танцует. Лучше всего прямо сейчас.
– Ну ладно. – Взгляд у Сергея был скептический. – Только ради тебя. Пойдём на сцену, там сейчас никого.
Я взял Йети за руку, она дрожала, и мы пошли вслед за Сергеем.
– Нам нужна музыка, – сказал он, указывая на другой край сцены. – Поможете мне выкатить на сцену репетиционный рояль?
– Оставьте, – сказала Йети. – Я сама.
Подойдя к роялю, она подняла его обеими руками над головой, пронесла через всю сцену и опустила у ног Сергея.
– Для балерины вы очень сильная, – поразился Сергей. – Под какую музыку вы хотели бы танцевать?
– Под сюиту «Щелкунчик», пожалуйста, – сказала Йети.
Одобрительно кивнув, Сергей сел за рояль. Йети встала в позицию на середине сцены, всем телом вибрируя от волнения. Но стоило раздаться первому звуку, как Йети дрожать перестала. Она мгновенно очутилась в своём мире, там, где не важно, как она выглядит и какой её видят другие, там, где она – танцовщица, не больше и не меньше. Лучшая танцовщица всех времён.
Она танцевала и кружилась, прыгала и крутила пируэты, и глаза у Сергея округлялись всё больше. Один раз он даже немного сфальшивил.
Не успела прозвучать последняя нота, как Сергей, вскочив, громко зааплодировал.
– Это… это было… это было совершенно сенсационно! – восторженно восклицал он. – Тело подтянуто! Идеальная техника! Эта негаданная лёгкость! Обаяние! Грация! Браво, мадам! Снимаю шляпу! Вы поистине уникальны!
– Спасибо, – смутилась Йети. – Очень мило с вашей стороны.
– Это не мило! – возразил Сергей. – Это чистая правда! Вы рождены для танца! И для сцены! Для моей сцены! С этого момента у вас ангажемент! Мы устроим дополнительный спектакль! Утренний! Утреннее представление «Щелкунчика»! В ближайшее воскресенье! Что вы об этом думаете?
В ответ Сергею раздался страшный грохот – без всякого предупреждения Йети опрокинулась навзничь, лишившись чувств.
– Ой, бедняжка! – ужасается Вируся. – Она не ушиблась?
– Нет, не беспокойся, – заверяю я. – Йети очень крепкая.
– Я тоже стану примой-балериной, – заявляет Глобиночка. – Я ведь тоже здорово танцую!
Забравшись на стол, она принимается яростно скакать по нему туда-сюда. Она неистово дрыгает руками и ногами, подпрыгивает в воздух, крутится и… потеряв равновесие, падает со стола. Я бросаюсь к ней и едва успеваю её поймать. Уф-ф-ф, обошлось!
– Если кем и станешь, то примой-падалиной, – с усмешкой комментирует Резус.
– Было весело! – хихикает Глобиночка. – Ещё раз!
– Лучше не стоит, – со вздохом облегчения отзываюсь я. – Сядь, пожалуйста, на место. Я же должен вам рассказать, что было дальше.
