После множества неудач они решили, не заходя в магазины, осматривать сначала выставленных в окнах кукол. Выйдя из кэба и сказав извозчику, чтобы он тихонько ехал за ними, они отправились на поиски. В двух или трёх ближайших магазинах не нашлось ничего подходящего. Они пошли дальше и приблизились к небольшой игрушечной лавке. Вдруг Сара остановилась и схватила за руку отца.
– О, папа! – воскликнула она. – Вот Эмили! – Щёки девочки вспыхнули, а в её зеленовато-серых глазах появилось такое выражение, как будто она увидала кого-нибудь близкого и любимого.
– Она ждёт нас, – продолжала Сара. – Пойдём к ней!
– Ах, Боже мой! – сказал капитан Кру. – Как же нам быть? С нами нет никого, кто бы представил нас ей.
– Ничего, – успокоила его Сара. – Ты представишь меня, а я представлю тебя. Но ведь я узнала её в ту же минуту, как увидала. Может быть, и она узнала меня.
Может быть, и узнала. По крайней мере, у неё был очень разумный вид, когда Сара взяла её на руки. Это была большая кукла, но не настолько большая, чтобы её неудобно было носить. У неё были вьющиеся тёмно-золотистые волосы и ясные голубовато-серые глаза с длинными густыми ресницами – настоящими ресницами, а не нарисованными.
– Да, это так, папа, – сказала Сара, посадив куклу на колени и глядя ей в лицо. – Это действительно Эмили.
Итак, Эмили купили, тотчас же отвезли в магазин, где продавались все принадлежности туалета для кукол, и после тщательной примерки выбрали для неё такие же роскошные вещи, как и для самой Сары. Ей тоже накупили кружевных, бархатных и кисейных платьев, и шляп, и кофточек, и великолепного, отделанного кружевами белья, и перчаток, и платков, и мехов.
– Я её мама и должна заботиться о ней, – говорила Сара. – Она будет моим другом.
Капитан Кру делал бы все эти покупки с величайшим удовольствием, если бы одна мучительная мысль не сжимала его сердца: он всё время думал о том, что ему придётся скоро расстаться со своей странной, горячо любимой маленькой девочкой.
Ночью он встал с постели и долго стоял, глядя на Сару, которая спала, обняв Эмили. Её чёрные волосы рассыпались на подушке и смешались с золотистыми волосами куклы. Обе они были в отделанных кружевами пеньюарах, и у обеих длинные, загнутые ресницы лежали на щеках. Эмили так походила на настоящего ребёнка, что капитану было приятно видеть её рядом с Сарой. Он глубоко вздохнул и каким-то мальчишеским движением закрутил усы.
– Ах, моя маленькая Сара, – пробормотал он, – ты, наверное, и не подозреваешь, как будет горевать по тебе твой папа!
На другой день капитан отвёз свою девочку к мисс Минчин и оставил её там. На следующее утро ему предстояло отплыть в Индию. Он объяснил мисс Минчин, что его делами заведуют в Англии стряпчие Барро и Скипворт, к которым она может обращаться за советом в случае какого-нибудь затруднения; они же будут оплачивать все расходы, какие она сделает для Сары. Он будет писать своей девочке два раза в неделю и желает, чтобы ей не отказывали ни в чём, чтобы она пользовалась всеми удовольствиями, какими пожелает.
– Она разумная девочка, – прибавил он, – и никогда не попросит чего-нибудь вредного или неподходящего для неё.
Потом капитан ушёл с Сарой в её маленькую гостиную, чтобы наедине проститься с ней.
Сара села к нему на колени и, взяв его за лацканы сюртука, долго и пристально глядела на него.
– Ты, должно быть, хочешь выучить меня наизусть, моя крошка? – спросил капитан, гладя её волосы.
– Нет, – ответила она, – я и так знаю тебя наизусть. Ты у меня в сердце.
Они крепко обнялись и долго целовали друг друга; казалось, они были не в силах расстаться.
Когда кэб тронулся с места, Сара из окна своей гостиной не спускала с него глаз до тех пор, пока он не свернул за угол. Эмили была рядом с ней и тоже смотрела на кэб.
Мисс Минчин послала свою сестру Амелию посмотреть, что делает Сара. Но та не могла войти к ней, так как дверь оказалась запертой.
– Я заперла дверь, – послышался изнутри тихий, вежливый голосок. – Мне бы хотелось, если позволите, остаться одной.
Толстая недалёкая мисс Амелия благоговела перед своей сестрой. Она была добрее мисс Минчин, но никогда не осмеливалась ослушаться её. Встревожившись и не зная, что делать, мисс Амелия опять сошла вниз.
– Никогда не видывала я такого смешного и странного ребёнка, сестра, – сказала она мисс Минчин. – Она заперлась у себя и сидит тихо-тихо; из комнаты не слышно ни звука.
– Ну, что же, это гораздо лучше, чем если бы она стала стучать и кричать, как делают иные, – возразила мисс Минчин. – Я боялась, что эта донельзя избалованная девочка поднимет страшный шум и всполошит весь дом. Ведь ей позволяли делать всё, что угодно.
– Я разбирала её сундуки, – сказала мисс Амелия. – Ах, какие у неё чудные вещи, сестра! Собольи и горностаевые кофточки, отделанное настоящими валансьенскими кружевами бельё! Ты видела некоторые из её платьев. Как они понравились тебе?
– По-моему, они в высшей степени смешные, – резко ответила мисс Минчин, – но в воскресенье, когда воспитанницы отправятся в церковь, а она пойдёт впереди всех, её роскошные костюмы будут как раз кстати. Ей столько накупили всего, как будто она принцесса.
В это время наверху Сара и Эмили сидели в запертой комнате и смотрели на то место, где, завернув за угол, пропал из виду кэб. А капитан Кру всё оглядывался и махал платком и посылал воздушные поцелуи, как будто был не в силах остановиться.
Глава вторая
Урок французского
Когда Сара на следующее утро вошла в класс, все глаза с любопытством устремились на неё.
К этому времени все воспитанницы – начиная с Лавинии Герберт, которая считала себя почти взрослой, так как ей было уже около тринадцати лет, и кончая четырёхлетней Лотти Лег – успели узнать о ней многое. Они узнали, что она очень богата и будет занимать особое, привилегированное положение в школе. Некоторые воспитанницы видели мельком её горничную, француженку Мариетту, приехавшую накануне вечером. Лавинии удалось пройти мимо комнаты Сары в ту минуту, когда дверь была отворена, и она увидала Мариетту, разбиравшую корзину, только что присланную из магазина.
– В корзине лежали до самого верха юбки с гофрированными кружевными оборочками, много, много оборочек, – рассказывала Лавиния своей подруге Джесси, низко нагнувшись над учебником географии. – Я видела, как французская горничная встряхивала их. Мисс Минчин говорила мисс Амелии, что платья новенькой слишком роскошны и смешны для ребёнка. Моя мама находит, что детей нужно одевать как можно проще. А знаешь, на новенькой и теперь такая же юбка. Я видела её, когда она садилась.
– И на ней шёлковые чулки! – шепнула Джесси, тоже нагнувшись над учебником. – А какие у неё маленькие ножки! Никогда не видывала я таких.
– Пустяки! – презрительно фыркнула Лавиния. – Это просто от туфель. Моя мама говорит, что даже большие ноги кажутся маленькими, если башмаки куплены в хорошем магазине. И, по-моему, эта новенькая совсем некрасива. Какого странного цвета у неё глаза!
– Да, она непохожа на других хорошеньких девочек, – сказала Джесси, украдкой взглянув на Сару, – но когда посмотришь на неё, то хочется взглянуть ещё раз. У неё необыкновенно длинные ресницы, но глаза почти совсем зелёные.
Сара спокойно сидела на своём месте и ждала, чтобы ей сказали, что нужно делать. Её посадили около самой кафедры мисс Минчин. Сару нисколько не смущали любопытные взгляды воспитанниц; она с таким же любопытством смотрела на них. Она спрашивала себя, о чём они думают, любят ли они мисс Минчин, нравится ли им учиться и есть ли хоть у одной из них такой папа, как у неё. Утром она долго говорила о нём с Эмили.
– Теперь он плывёт по морю, Эмили, – говорила она. – Мы должны быть большими друзьями и поверять друг другу всё. Посмотри на меня, Эмили. У тебя очень хорошенькие глазки, но мне бы хотелось, чтобы ты умела говорить.
У Сары было очень сильное воображение, и ей постоянно приходили в голову разные странные мысли и фантазии. Так, например, она думала, что для неё будет большим утешением, если она представит себе, будто Эмили живая и на самом деле слышит и понимает всё.
Когда Мариетта одела Сару в тёмно-синее форменное платье и завязала ей волосы тёмно-синей лентой, девочка подошла к Эмили, которая сидела на своём собственном стуле, и положила около неё книгу.
– Ты можешь почитать, пока я буду внизу, – сказала она и, увидев, что Мариетта с удивлением глядит на неё, прибавила, повернув к ней своё серьёзное личико: – Я думаю, куклы могут делать многое, но стараются, чтобы мы не знали этого. Может быть, Эмили в самом деле умеет ходить, говорить и читать, но делает это только тогда, когда в комнате никого нет. Она скрывает это. Ведь если бы люди узнали, что куклы могут делать всё, они, наверное, заставили бы их работать. И потому куклы, может быть, сговорились не открывать никому своего секрета. Если вы останетесь в комнате, Эмили будет сидеть на своём стуле и не тронется с места; но если вы уйдёте, она, может быть, начнёт читать или пойдёт и станет смотреть в окно. А как только она услышит, что кто-нибудь из нас идёт сюда, она побежит назад, сядет на стул и сделает такой вид, как будто всё время сидела здесь.
«Comme elle est drоle[2 - Какая она забавная (фр.).]», – подумала француженка и, пойдя вниз, рассказала главной горничной о фантазии Сары. Но Мариетта уже начинала любить эту странную маленькую девочку с таким умненьким личиком и такую благовоспитанную.
Ей приходилось ходить за детьми, которые были далеко не так вежливы. А в манере Сары говорить: «Пожалуйста, Мариетта», «Благодарю вас, Мариетта», – было какое-то особое очарование.
– Она благодарит меня, как будто я леди, – говорила француженка главной горничной. – Elle a l’air d’une princesse[3 - Она воздушная, она принцесса (фр.).].
Мариетта была в восторге от своего места и своей маленькой госпожи.
Через несколько минут после того, как Сара вошла в класс, мисс Минчин с величественным видом постучала по кафедре.
– Девицы, – сказала она, – я хочу представить вам новую воспитанницу.
Все девочки встали; встала и Сара.
– Надеюсь, что вы все будете любезны с мисс Кру, – продолжала мисс Минчин. – Она приехала к нам издалека, из Индии. Когда уроки кончатся, вы можете познакомиться с ней.
Девочки церемонно присели, Сара сделала то же, а потом все уселись и снова переглянулись.
– Сара, – сказала мисс Минчин таким строгим, наставническим тоном, каким обыкновенно говорила в классе, – подойдите ко мне.
Она взяла с кафедры книгу и стала перелистывать её. Сара подошла к ней.
– Отец ваш нанял вам французскую горничную, – сказала мисс Минчин. – Он, без сомнения, сделал это для того, чтобы вы поскорее научились французскому языку.
Саре стало немножко неловко.
– Мне кажется, – нерешительно проговорила она, – он нанял её, думая, что она будет приятна мне.
– Вас, как видно, чересчур баловали, – сказала мисс Минчин с довольно кислой улыбкой, – и потому вы воображаете, что решительно всё делается только для вашего удовольствия. А по-моему, ваш отец желал, чтобы вы хорошенько изучили французский язык.
Если бы Сара была постарше или не так боялась показаться невежливой, она объяснилась бы в нескольких словах. Но теперь только яркий румянец вспыхнул у неё на щеках. Мисс Минчин была очень строгая и величественная особа. Она, по-видимому, была вполне убеждена, что Сара не имеет никакого понятия о французском языке, и девочке казалось неловким разуверять её. На самом деле Сара знала его – знала с тех пор, как помнила себя. Её отец часто говорил с ней по-французски, когда она была совсем маленькая. Её мать была француженка, и капитан Кру любил этот язык. Таким образом, Сара часто слышала его и знала, как свой родной.
– Я никогда… никогда не училась по-французски, – застенчиво начала она, делая попытку объясниться, – но… но…
Сама мисс Минчин не умела говорить по-французски, но старательно скрывала от всех это неприятное обстоятельство. И теперь, опасаясь каких-нибудь щекотливых вопросов со стороны новой воспитанницы, она поспешила прекратить разговор.
– Довольно, – резко сказала она. – Если вы не учились, то начните сегодня же. Учитель французского языка, господин Дюфарж, придёт через несколько минут. Возьмите эту книгу и займитесь до его прихода.
Щёки Сары пылали. Она пошла назад, на своё место, и, открыв книгу, серьёзно взглянула на первую страницу. Если бы она улыбнулась, это было бы грубо; поэтому и не улыбалась. А между тем ей было смешно учить, что «le p?re» значит «отец», а «la m?re» – «мать».
Мисс Минчин проницательно взглянула на Сару.
– Вы как будто недовольны, Сара, – заметила она. – Очень жаль, что вам не хочется учиться французскому.
– Я люблю французский язык, – сказала Сара, делая ещё одну попытку объясниться, – но…
– Вы не должны говорить «но», когда вам дают какое-нибудь задание, – остановила её мисс Минчин. – Читайте свою книгу.
Сара опустила глаза на книгу и опять не улыбнулась, прочитав, что «le fils» значит «сын», a «le fr?re» – «брат».
«Когда придёт господин Дюфарж, – подумала она, – я объясню ему всё».
Он пришёл через несколько минут. Это был красивый средних лет француз с умным лицом. Он с любопытством взглянул на Сару, которая добросовестно читала французские диалоги.
– Это новая ученица, madame? – спросил он мисс Минчин. – Она будет заниматься со мной?
– Её отец, капитан Кру, очень желал, чтобы она училась французскому, – ответила мисс Минчин, – но боюсь, что у неё какое-то ребяческое предубеждение против французского языка. Ей, по-видимому, не хочется учиться ему.
– Мне это очень неприятно, made-moiselle, – добродушно сказал француз, обратившись к Cape. – Когда мы начнём заниматься, мне, может быть, удастся доказать вам, что это очень хороший язык.
Сара встала со своего места. Она уже начинала приходить в отчаяние от неловкого положения, в котором очутилась, и с умоляющим видом взглянула на Дюфаржа своими большими зеленовато-серыми глазами. И, спеша поскорее объяснить ему всё, она очень мило и совершенно свободно заговорила по-французски. Madame не поняла её. Французскому языку она действительно не училась по книгам, но её папа и другие часто говорили с ней по-французски и она может читать и писать так же легко по-французски, как по-английски. Её мама, которая умерла, когда она родилась, была француженка, и папа любит её язык, а потому и она сама любит его. Она будет рада учить всё, что задаст ей monsieur. А слова в этой книге она знает – она старалась объяснить это madame.
Когда Сара заговорила, мисс Минчин, вздрогнув всем телом, почти с негодованием взглянула на неё сквозь очки и не спускала с неё глаз до тех пор, пока она не кончила.
Радостная улыбка показалась на лице Дюфаржа. Слушая этот звонкий детский голос, говоривший так свободно на его родном языке, он почувствовал, как будто снова очутился у себя на родине, которая, как иногда казалось ему в туманные, пасмурные дни, была далеко-далеко от Лондона, совсем на другом конце света. Когда Сара кончила, он почти с нежностью взглянул на неё и, взяв у неё книгу диалогов, обратился к мисс Минчин.
– Не многому могу я научить её, madame, – сказал он. – Она не училась по-французски – она француженка. У неё прелестный выговор.
– Вам следовало предупредить меня! – воскликнула мисс Минчин, обернувшись к Саре.
– Я… я старалась, – ответила Сара, – должно быть, я не так начала…
Мисс Минчин знала, что она старалась и не виновата, что ей не дали объясниться. Увидев же, что воспитанницы внимательно слушают, а Лавиния и Джесси хихикают, закрывшись французскими грамматиками, мисс Минчин окончательно вышла из себя.
– Прошу вас замолчать, девицы! – строго сказала она, стуча по кафедре. – Замолчите сию же минуту!
И с этого первого урока французского мисс Минчин невзлюбила Сару.
Глава третья
Эрменгарда
В это же утро, когда Сара сидела около мисс Минчин и все глаза были устремлены на неё, сама она обратила внимание на девочку, приблизительно одних с нею лет, которая пристально глядела на неё наивными светло-голубыми глазами. Это была толстая, по-видимому недалёкая, но добродушная девочка. Её светлые волосы были туго заплетены в косичку и завязаны лентой. Девочка обернула свою косичку кругом шеи и, взяв в зубы кончик ленты, облокотилась на пюпитр и с любопытством глядела на новенькую.
Когда Дюфарж заговорил с Сарой, на лице толстой девочки появилось испуганное выражение; а когда Сара, выступив вперёд, стала отвечать ему по-французски, толстая девочка вздрогнула и покраснела от изумления. Сама она в продолжение нескольких недель проливала горькие слёзы, стараясь запомнить, что «la m?re» значит «мать», а «le p?re» – «отец». А эта новенькая, которая, по-видимому, не старше её, твёрдо знает не только эти слова, но и множество других, и совсем легко, без всякого затруднения, составляет из них фразы с глаголами, как будто это сущие пустяки. Да, тут было от чего прийти в изумление!
Толстая девочка смотрела на Сару так пристально и с таким остервенением кусала свою ленту, что обратила на себя внимание мисс Минчин. А та была до того раздражена в эту минуту, что тотчас же накинулась на неё.
– Мисс Сент-Джан! – строго сказала она. – Что это за манеры? Уберите локти! Выньте изо рта ленту! Сядьте прямо!
Мисс Сент-Джан снова вздрогнула и покраснела, а когда Лавиния и Джесси начали пересмеиваться, покраснела ещё больше, покраснела до того, что казалось, слёзы сейчас брызнут из её бедных глупеньких детских глаз. Сара видела всё это, и ей стало так жаль мисс Сент-Джан, что она решила подружиться с ней. Она всегда жалела и готова была защищать обиженных. Это было в её характере.
– Если бы Сара была мальчиком и жила несколькими столетиями раньше, – говорил её отец, – она сделалась бы рыцарем и, разъезжая по всей стране, защищала бы своим мечом всех несчастных. Она не может видеть равнодушно, если кого-нибудь обижают.
Итак, Сара почувствовала некоторую нежность к толстой, неповоротливой мисс Сент-Джан и несколько раз взглядывала на неё во время уроков. Она заметила, что ученье даётся мисс Сент-Джан нелегко и что никогда не будет она сидеть на первом месте в классе. Жалко было смотреть на неё, когда ей пришлось отвечать французский урок. У неё был такой ужасный выговор, что иногда даже сам Дюфарж не мог удержаться от улыбки, а Лавиния, Джесси и другие более способные девочки то пересмеивались, то презрительно взглядывали на несчастную мисс Сент-Джан. Но Сара не смеялась. Она делала вид, будто не слышит, когда та говорила вместо «le bon pain[4 - Хлеб хороший (фр.).]» – «le bong pang». У Сары было горячее сердечко, и она выходила из себя, слыша хихиканье и глядя на растерянное лицо мисс Сент-Джан.
– Тут нет ничего смешного, – шептала она сквозь зубы, наклонившись над книгой. – Им бы не следовало смеяться.
Когда уроки кончились и воспитанницы, разбившись на группы, начали болтать между собою, Сара подошла к мисс Сент-Джан, которая с безутешным видом сидела, сжавшись в комочек, на подоконнике, и заговорила с ней. Хотя в словах Сары не было ничего особенного и она говорила то же самое, что всегда говорят маленькие девочки, знакомясь между собою, тон её, как всегда в таких случаях, был необыкновенно дружеский и задушевный. И это подкупало всех.
– Как тебя зовут? – спросила Сара.
Мисс Сент-Джан с изумлением глядела на неё. Накануне вечером вся школа толковала о новенькой, и мисс Сент-Джан легла спать до крайности возбуждённая всем, что слышала о ней. Ученица, у которой есть экипаж, пони и горничная и которая к тому же приехала из Индии, – большая редкость.
– Меня зовут Эрменгарда Сент-Джан, – ответила она.
– А меня Сара Кру, – сказала Сара. – У тебя очень милое имя. Оно точно из волшебной сказки.
– Тебе оно нравится? – смущённо проговорила Эрменгарда. – А мне нравится твоё.
