– А тут смысл и ненадобен. Это правда, – парировал я.
Коди покачал головой. «Пни жестянку», – буркнул он. И вместо того, чтобы подивиться на прорезавшийся у него зуб разговорчивости, я просто пошел вслед за мальчиком во двор.
Глава 2
Конечно, даже с раскруткой великолепных планов Риты жизнь вовсе не была сплошь праздником и сладостями не баловала. Была и настоящая работа. А поскольку Декстер ничто, если не добросовестный исполнитель, то делать ее приходилось мне. Две минувшие недели я провел, балуя себя несколькими последними мазками, которые наносил на новый холст. Молодой джентльмен, наделявший меня вдохновением, унаследовал громадную кучу денег и откровенно пускал их на ужасные, убийственные эскапады, пробудившие и во мне желание быть богатым. Его звали Александер Маколей, хотя сам он называл себя Зандер, что, на мой взгляд, отдавало душком дорогой частной школы, хотя в том, вероятно, и был смысл. Парень был стопроцентный англичанин, хипарь трастов и фондов, во всяком случае, это существо никогда не утруждало себя настоящей работой, зато полностью отдавалось легким забавам того толка, которые заставили бы мое пустое сердце слегка зайтись, если бы Зандер выказал чуточку больше вкуса в выборе своих жертв.
Деньги в семейство Маколей пришли от несметных овечьих стад, бесконечных цитрусовых рощ и свалки фосфатов в озеро Окичоби. Зандер частенько наезжал в бедные районы города, чтобы излить свою щедрость на городских бомжей. А тех немногих любимчиков, кого он и впрямь решил поддержать, как сообщалось в прессе, он привозил на семейное ранчо и давал им работу. Это я узнал из газетной статейки, заходившейся от слез умиления и восхищения.
Декстер, конечно же, всегда готов аплодировать духу благотворительности. Однако, вообще-то, я к Зандеру так сильно привязался, потому что почти всегда этот дух, как предупреждающий знак, извещает: под маской Матери Терезы творится нечто гнусное, зловредное и игривое. Не то чтобы я сомневался, будто где-то в глубинах человеческого сердца и впрямь живет некий дух добра и заботливости, замешенный на любви к ближнему своему. Конечно живет. То есть я хочу сказать, что должен он где-то там быть. Просто я никогда не видел его. А поскольку во мне нет ни человечности, ни подлинного сердца, я вынужден опираться на жизненный опыт, а тот убеждает меня: милосердие начинается дома и почти всегда там же и заканчивается.
Итак, когда я вижу молодое, богатое, смазливое и во всем ином нормально выглядящее человеческое существо, щедро разбрасывающее свои средства по мерзости запустения на земле, то мне стоит труда принять альтруизм за чистую монету, в какие бы красивые наряды тот ни рядился. Если разобраться, мне вполне прилично удается представлять картинку прелести и невинности самого себя, а мы же знаем, насколько она точна, ведь так?
Последовательный взгляд на мир меня удовлетворил: Зандер ничем не отличался, просто был намного богаче. А унаследованные деньги сделали его малость неряшливым. Потому как, исходя из скрупулезной налоговой отчетности, которую я раздобыл, семейное ранчо не было заселено и бездействовало, что ясно указывало: куда бы он ни вывозил милых его сердцу грязнуль, там не было здоровой и радостной жизни, наполненной сельским трудом.
А еще лучше для моих целей было то обстоятельство, что, куда бы ни отправлялись бомжи со своим новым другом Зандером, они топали босыми. Поскольку в особой комнате его чудесного дома в Корал-Гейблсе под охраной весьма хитрых и дорогих замков, над которыми мне пришлось попотеть почти целых пять минут, Зандер хранил кое-какие сувениры. Дурацкий риск для монстра. Я об этом знаю от и до, так как сам занимаюсь тем же. Когда, однако, какой-нибудь трудолюбивый следователь наткнется на маленькую шкатулку памятных мне вещиц, то не отыщет в ней ничего, кроме стеклянных пластинок с капелькой запекшейся крови на каждой. И никак нельзя будет доказать, что любая из них таит в себе что-то зловещее.
Зандер был не так уж и умен. Он хранил по обувке с каждой своей жертвы и рассчитывал, что гора денег и запоры на двери надежно сберегут его тайны.
Неудивительно, что у монстров такая дурная репутация. Слишком наивно было на словах… и обувка? Серьезно, всего нечестивого ради, обувь? Я стараюсь относиться терпимо и с пониманием к причудам других, но это было слегка через край. Что могло привлекать в провонявшей по?том, обляпанной застывшей слизью кроссовке? Да еще взять и вот так выставить их в открытую. Такое едва ли не оскорбляло.
Конечно, Зандер, наверное, считал: если его когда-нибудь поймают, он сможет рассчитывать на то, что купит лучшую в мире правовую защиту, которая наверняка позволит ему выкрутиться, получив всего лишь общественные работы. Малость забавно, но именно так все и шло поначалу. В одном он, однако, просчитался: поймает его не полиция, а Декстер. И правосудие над ним будет вершиться в суде по делам нарушений правил дорожного движения Темного Пассажира, где адвокатов нет, хотя я и надеюсь, разумеется, вскоре отловить одного, а приговор всегда окончательный и обжалованию не подлежит.
Была ли, однако, кроссовка и вправду достаточным доказательством? У меня сомнений в вине Зандера не было. Даже если бы Темный Пассажир не распевал арий все время, пока обувку рассматривал, я очень хорошо понимал, что означает эта коллекция: предоставленный самому себе, Зандер будет пополнять ее. Вполне уверенный, что он плохой человек, я очень сильно хотел подискутировать с ним при лунном свете и поднести ему весьма отточенные доводы. Но я обязан быть в полной уверенности, таков Кодекс Гарри.
Я всегда следовал продуманным правилам, заложенным Гарри, моим приемным отцом-копом, который учил меня, как быть тем, кто я есть, сочетая скромность и точность. Он показал мне, как покидать место преступления чисто, как может только коп, он научил меня тщательно выбирать партнера для танца. Будь у меня хотя бы тень сомнения, я бы не смог пригласить Зандера поиграть.
А сейчас? На основании выставки обуви ни один суд в мире не признал бы Зандера виновным хоть в чем-то, помимо антисанитарного фетишизма, но и ни в одном суде мира не было бы и экспертного свидетельства Темного Пассажира, этого мягкого, настырного внутреннего голоса, требовавшего действия и никогда не ошибавшегося. И с его шипением, все больше забивавшим мне ухо, трудно было оставаться спокойным и беспристрастным. Пригласить Зандера на Последний Танец я желал так же, как сделать следующий вдох.
Я желал, я был уверен… только я знал, что сказал бы на это Гарри. Он учил меня: чтобы быть уверенным, хорошо бы тела увидеть, а Зандеру удалось все их упрятать вполне здорово и не позволить мне отыскать их. А без тела, сколько ни желай, дело правым не станет.
Я вернулся к поискам, ломая голову над тем, куда он мог бы упрятать рядок маринованных трупов. Его дом отпадал без вопросов. Я побывал в нем и намека не получил ни на что иное, кроме как музея обуви, а у Темного Пассажира обычно отличный нюх на коллекции мертвяков. Кроме того, в доме их некуда деть: во Флориде подвалов нет, да и район там такой, что не смог бы Зандер незамеченным ни в саду копаться, ни тела таскать. И краткая консультация с Пассажиром убедила меня: тот, кто крепит свои сувениры на панели орехового дерева, несомненно, опрятно избавляется от останков.
Ранчо давало отличную возможность, однако быстрая поездка на старое место не выявила никаких следов. Ясно было, что место заброшено, даже подъездная дорожка заросла высокой травой.
Я копнул глубже. Зандер владел апартаментами в Майами, но слишком уж то было далеко. Имелось у него немного акров в Северной Каролине. Шанс есть, но мысль о двенадцати часах езды на машине с телом в багажнике делала этот шанс маловероятным. Ему принадлежали акции в компании, которая пыталась обустроить Торо-Ки, небольшой островок к югу от мыса Флорида. О площадке, где велись работы, однако, не могло быть и речи: там могли шататься, глазея вокруг, многочисленные зеваки. В любом случае я помнил, как еще молодым пытался высадиться на Торо-Ки, а на нем вооруженные охранники ходили дозором, гнали людей прочь. Схрон должен быть где-то еще.
Среди многочисленных его портфолио и активов всего одна вещица имела хоть какой-то смысл – яхта Зандера, сорокапятифутовая «Сигарета». По опыту работы с предыдущим монстром я знал, что яхта дает прекрасные возможности для избавления от останков. Просто прикручиваешь проволокой тело к грузу, перебрасываешь через борт и машешь прощай. Опрятно, чисто, прилично, никакой неразберихи, никаких улик.
А для меня еще и никакого шанса получить доказательства. Свою яхту Зандер держал в яхт-клубе «Роял-Бей», элитарнейшей частной гавани в Коконат-Гроуве. Охрана там надежная, слишком надежная, чтобы позволить Декстеру пробраться туда, пользуясь отмычкой и улыбкой. Как-никак, а то была полносервисная гавань для неизлечимо богатых, местечко из тех, где тебе швартовы очистят и отполируют, только приткнись своим судном к причалу. Тебе не надо даже заботиться о заправке: звонок заранее – и все будет сделано, вплоть до шампанского в рубке. И днем и ночью территория кишела радостно улыбчивыми вооруженными охранниками, снимавшими шляпы перед Состоянием и палившими в каждого, кто взбирался на ограду.
Яхта была недоступна. Я был уверен на все сто, что Зандер использовал ее, чтобы отделаться от тел. Того же мнения был и Темный Пассажир, что еще весомее. Увы, способа подобраться к судну не было.
Раздражало, даже расстраивало, видеть – пусть и умозрительно – Зандера с его последней добычей, наверное опрятно упакованной в позолоченный ящик для льда, как он бодро заранее звонит в клуб диспетчеру и заказывает заправку топливом, а потом беспечно вышагивает по причалу, пока два кряхтящих мебельных грузчика затаскивают ящик на борт и почтительно машут руками на прощание. Увы, мне к судну не подобраться и ничего не доказать. А без окончательного доказательства Кодекс Гарри не позволял мне идти дальше.
Сам-то я был уверен, только что это мне давало? Я мог бы попытаться схватить Зандера с поличным в следующий раз. Только никак нельзя было в точности угадать, когда этот раз случится, следить же за ним постоянно я не мог. Мне как-никак приходилось время от времени являться на работу, изображать символическое присутствие дома, совершать все действия для поддержания с виду нормальной жизни. А между тем где-то на следующей неделе Зандер, придерживаясь шаблона, позвонит диспетчеру клуба, даст заказ на подготовку своей яхты и…
И диспетчер, как исполнительный служака при клубе богачей, сделает памятку, что? в точности он проделал на судне и когда: сколько горючего в баки залил, какой марки шампанское, сколько моющего средства потратил на ветровое стекло. И все это он занесет в файл с надписью «Маколей» и сохранит в своем компьютере.
И мы вдруг опять вернулись в мир Декстера, где Пассажир шипел и подгонял меня к клавиатуре.
Декстер скромняга, даже самоед в чем-то, он, конечно, представлял себе пределы своего немалого таланта. Однако, если и был предел того, что я умел обнаруживать на компьютере, то я его еще не нашел. Я уселся и взялся за работу.
Менее получаса ушло на то, чтобы влезть в компьютерную сеть клуба и найти записи. Будьте уверены, служебный гроссбух велся тщательно. Я сверил его с заседаниями правления излюбленной благотворительной организации Зандера, Всемирной миссии Божественного света, располагавшейся на окраине Либерти-Сити. 14 февраля правление имело удовольствие сообщить, что Уинтон Аллен будет исторгнут из логова беззакония, то бишь Майами, и переправлен на ранчо Зандера для перевоспитания честным трудом. А 15 февраля Зандер предпринял прогулку на яхте, на каковую ушло тридцать пять галлонов топлива.
11 марта подобное же счастье было даровано Тайрону Миксу. И 12 марта Зандер совершил прогулку на яхте.
Так оно и шло: всякий раз, когда подбирался для радостей сельской жизни бомж-счастливчик, Зандер делал заказ на обслуживание своей яхты с готовностью в течение двадцати четырех часов.
Это было не то же, что тела увидеть, однако Кодекс Гарри был создан для проведения оперативных действий на изъянах системы, в теневых областях совершенного правосудия, а не совершенного права. Я был уверен, Пассажир был уверен, а это вполне достаточное доказательство, чтобы оно всех нас удовлетворило.
Зандеру предстоял иного рода круиз в лунном свете, и всем его деньгам не удастся удержать Зандера на плаву.
Глава 3
Итак, в ночь, похожую на множество других, когда луна осеняла аккордами лишающей покоя мелодии своих счастливых, жаждущих крови детей, я, подпевая в такт, собирался выйти порезвиться. Вся работа была сделана, теперь для Декстера настало время игр. Считаные мгновения требовались, чтобы собрать мои простые игрушки и выйти за дверь на свидание с проказником от благотворительного фонда. Однако надвигалась женитьба, а значит, ничто больше не было простым. Я, признаюсь, уже стал подумывать, а будет ли опять хоть что-то просто.
Конечно, я возводил идеальный и почти непроницаемый фасад из сверкающей стерильной стали и стекла, чтобы вцементировать его в готику ужаса на фронтоне Замка Декстера. Словом, весьма желал посодействовать отставке Старого Декстера, а потому пребывал в процессе, как выразилась Рита, «единения наших жизней». В данном случае это означало переезд из моего уютного уголка на окраине Коконат-Гроува дальше на юг, в Ритин дом с тремя спальнями, раз уж проделать такое было «разумно». Ну а помимо разумности, это было еще и чудовищным неудобством, то есть неудобством для Монстра. При новом порядке вещей у меня не имелось никакой возможности спрятать что-либо, даже отдаленно личное. А мне это было необходимо. У всякого убежденного, ответственного людоеда имеются свои тайны, и среди моих вещей были такие, какие я не желал видеть в чьих-либо руках, кроме своих собственных.
Например, мне надо было изучать потенциальных партнеров по играм. А еще у меня имелась дорогая моему сердцу, небольшая деревянная шкатулка, содержавшая сорок одно предметное стекло с капелькой крови в центре. Каждая капелька представляла собой одну-единственную не совсем человеческую жизнь, которую пресекла моя рука. А все вместе они составляли полный альбом моей внутренней жизни. Ведь я, сыграв партию, не оставляю вокруг груды разлагающейся плоти. Я не какой-нибудь неряшливый, небрежный, безумно кромсающий изверг. Я исключительно опрятный безумно кромсающий изверг. Я, признаться, всегда весьма заботливо избавляюсь от своих объедков, и даже любой жестокий, непримиримый враг, вознамерившийся разоблачить во мне подлого людоеда, какой я и есть, сильно затруднился бы определить, чем на самом деле являются мои стеклышки.
Опять же: станешь объяснять, вопросы могут возникнуть, и в итоге это выйдет боком даже для заботливой жены… и того больше для любого злобного заклятого врага, вся страсть которого – меня уничтожить. Был один такой тип в Майами – сержант полиции по фамилии Доакс. И хотя формально он все еще числится в живых, я уже стал думать о нем в прошедшем времени, поскольку недавние злоключения стоили ему обеих ног, рук и языка в придачу. Он, конечно, не в той форме, чтобы предать меня вполне заслуженному правосудию. Однако я прекрасно понимаю: если есть один такой тип, то рано или поздно появится и другой.
Так что уединение – дело важное, хотя я и не устраивал показухи из того, что касалось моих личных дел. Насколько мне известно, пока никто не заглядывал в мою шкатулочку со стеклышками. Только не было раньше ни невесты, которая наводила бы у меня порядок, ни двух весьма пытливых детей, роющихся в моих пожитках, чтобы научиться куда больше походить на Темного Папочку Декстера.
Рита вроде бы с пониманием отнеслась к моей потребности в клочке личного пространства, хотя и не видела в этом необходимости. Она пожертвовала свою комнатку для шитья, переименовав ее в кабинет Декстера. Постепенно туда предстояло перебраться моему компьютеру, кое-каким книгам с компакт-дисками и, я полагаю, моей шкатулочке из розового дерева с предметными стеклышками. Только как их оставить там без присмотра? Особенно шкатулку. Коди с Астор я мог бы объяснить все довольно легко… А вот что Рите сказать? Может, стоит шкатулку спрятать? Устроить за ложной книжной полкой тайник, ведущий по винтовой лесенке прямо в мою темную берлогу? Или поместить ее на дно поддельной коробки с кремом для бритья? Закавыка, похоже, вышла.
До сих пор я не расставался со своей квартирой и тем уходил от необходимости найти решение. Тем не менее в кабинете я держал кое-какие простенькие вещицы: острейшие ножи-филейники, изоленту, – и готов был объяснить их наличие своей любовью к рыбалке и кондиционерам. Решение могло и подождать. Прямо сейчас я чувствовал, как ледяные пальцы тычутся и щекочут мне хребет, и у меня была острая нужда встретиться с неким испорченным молодым человеком.
Так что я отправился к себе в кабинет, поискал хранившуюся для особо торжественных случаев темно-синюю спортивную сумку, куда и укладывались нож с изолентой. Вытащил сумку из шкафа, чувствуя на языке резкий привкус предвкушения, и положил в нее свои праздничные игрушки: новый рулон изоленты, филейный нож, перчатки, шелковую маску и моток нейлоновой веревки на всякий случай. Все готово. Я ощущал в жилах зарево стального возбуждения, в голове гремела дикая музыка, сердце Темного Пассажира бешено колотилось. Я повернулся, чтобы идти…
И наткнулся на спаянную пару важно застывших детей, выжидательно уставившихся на меня.
– Он хочет пойти, – произнесла Астор, и Коди кивнул, не сводя с меня больших немигающих глаз.
Искренне верю, что знающие меня не врут, когда говорят, что я боек на язык и за словом в карман не полезу, но я мысленно прокрутил сказанное Астор и попытался отыскать способ придать ее словам иное значение, а потом сумел выдавить из себя весьма членораздельное:
– Он хо ку по?
– С тобой, – терпеливо пояснила Астор, словно разговаривала с умственно отсталой горничной. – Коди хочет вечером пойти с тобой.
Задним числом легко понять, что эта проблема рано или поздно дала бы о себе знать. И чтобы быть полностью справедливым к себе, а это, по-моему, весьма важно, я ожидал чего-то подобного, но попозже. Не теперь. Не на кромке моей Ночи Нужды. Не в момент, когда у меня на затылке каждый волосок стоял торчком от незамутненного и насущного побуждения скользнуть в ночь, не сдерживая холодной, будто из нержавеющей стали, ярости…
Положение явно требовало серьезно пораскинуть умом, но все нервы во мне понуждали: прыгай в окно и беги в ночь… Не знаю как, но я сделал глубокий вдох и внимательно глянул на них обоих.
Резкая и блестящая жестянка души Декстера Мстителя была выкована на такой жестокой травме детства, что я полностью отгородился от нее. Стал тем, кто я есть, и, уверен, я бы носом хлюпал да горевал из-за этого, если бы вообще хоть что-то был способен чувствовать. А этих двоих, Коди с Астор, точно так же вгонял в страх, бил и терзал жестокий наркоман-отец, пока они, как и я когда-то, навсегда не были отлучены от солнечного света и леденцов на палочке. Как убедился, воспитывая меня, мой мудрый приемный отец, отлучить от такого нельзя: нельзя засадить змею обратно в яйцо.
Можно, однако, обучить. Гарри обучил меня, слепил из меня нечто, охотившееся только на других темных хищников, других монстров и упырей, затянутых в человечью кожу и бродящих по городу тропами игрищ. Во мне неизменно и извечно сидел неодолимый позыв убивать, но Гарри научил меня находить и избавляться только от тех, кто, по его жестким полицейским меркам, того заслуживал.
Когда я выяснил, что мы с Коди одного поля ягоды, то дал себе слово, что продолжу дело Гарри, передам мальчику познанное мной, воспитаю его в духе Темной Правоты. Впрочем, была в том целая галактика сложностей, разъяснений и учений. У Гарри почти десять лет ушло на то, чтобы напичкать меня всем этим, прежде чем он позволил мне вести игрища с чем-либо посложнее бродячих животных. Я же с Коди еще даже не начинал… И пусть это вызывало во мне потуги казаться мастером-джедаем, начать сейчас с ним я никак не мог. Понимал, что когда-нибудь и Коди должен будет свыкнуться с бытием по моему подобию, и искренне хотел ему помочь, но только не сегодня вечером. Не сейчас, когда луна за окном манит так игриво, тащит меня, ровно нежный желтый товарняк, сцепленный с моим мозгом.
– А я и не… – начал я, собираясь все отрицать, но они глянули на меня с таким умильным выражением холодной уверенности, что я осекся и не сразу, но выговорил: – Нет. Он слишком мал.
Дети обменялись быстрым взглядом, но в нем уместился целый разговор.
– Я ему говорила, что ты так скажешь, – произнесла Астор.
– Ты была права.
– Но, Декстер, – упрямилась девочка, – ты обещал показать нам эту фигню.
– Непременно, – отчеканил я, чувствуя, как тени пальчиков медленно перебирают мне позвонки, подталкивают, понукают выйти за дверь. – Только не сейчас.
– А когда? – требовательно спросила Астор.
Я посмотрел на эту парочку и ощутил странное сочетание дикого нетерпения оказаться подальше и кромсать с позывом завернуть их обоих в мягкое одеяло и истребить любого, кто к ним приблизится. Еще, довольствуясь полумерами, лишь бы эту смесь закруглить, хотелось шмякнуть друг о дружку их глупые маленькие головы.
Неужели это и есть отцовство?
Все мое тело покалывал холодный огнь желания убежать, начать, взяться за мощь запретного, однако вместо этого я очень глубоко вдохнул и, надев безучастное лицо, сказал:
– Завтра вам в школу, и вам уже почти пора ложиться спать.
Дети глянули на меня так, словно я их предал. Полагаю, так оно и было: я сменил правила и играл в Папочку Декстера, когда они считали, что разговаривают с Декстером Демоном. Все же то была почти правда. Ведь нельзя же брать маленьких детей на ночное потрошение и ждать, что назавтра они свою азбуку не позабудут. Мне вот довольно трудно являться на работу наутро после моих мелких приключений, а на моей стороне преимущество: я могу пить кубинский кофе сколько захочется. А кроме того, дети еще и вправду слишком малы.
– Слушай, ты ведешь себя просто как какой-то взрослый, – съязвила Астор с блеклой усмешкой десятилетнего ребенка.
– Так я и есть взрослый, – парировал я. – И стараюсь быть подходящим для вас.
Пусть я сказал это, до боли стиснув зубы в борьбе с растущей нуждой, зато был искренен, что ничуть не смягчило одинаковое выражение холодного презрения в обоих направленных на меня взглядах.
– Мы думали, ты другой, – произнесла девочка.
– Представить не могу, как бы это я мог быть еще больше другим и все равно выглядеть как человек.
– Нечестно, – произнес Коди, и, встретившись с ним глазами, я разглядел, как крошечный темный зверек поднял мордочку и рыкнул на меня.
– Согласен, нечестно. В жизни нет ничего честного. «Честно» – нехорошее слово, и я буду признателен, если ты не станешь употреблять его, когда я рядом.
Коди посмотрел на меня в упор, взгляд, какого я у него прежде не замечал, излучал горечь несбывшихся расчетов, и я не понимал, мне хочется то ли прихлопнуть его, то ли дать ему печенье.
– Нечестно, – повторил Коди.
– Слушай, – обратился я к нему, – я в этом кое-что понимаю. И это – первый урок. Нормальные дети вовремя ложатся спать, когда назавтра в школу надо.
– Ненормально, – буркнул мальчик, так далеко выпятив нижнюю губу, что на ней все его учебники поместились бы.
– В самую точку, – похвалил я его. – И именно поэтому ты всегда вынужден выглядеть нормальным, вести себя нормально, убеждать всех остальных, что ты и впрямь нормальный. И еще одно: ты должен делать в точности то, что я тебе говорю, или я не стану делать этого вовсе. – По виду не сказать, чтобы Коди был вполне убежден, но сопротивление ослабевало. – Коди, тебе придется довериться мне и придется поступать по-моему.
– Придется, – сказал он.
– Да, – кивнул я. – Придется.
Он вперил в меня долгий взгляд, потом перенес его на сестру, а та глянула на него в ответ. То было чудо безголосового общения. Смею утверждать, они вели долгий и весьма непростой разговор, однако ни звука не произнесли, пока Астор не пожала плечами и вновь не обратилась ко мне:
– Ты должен пообещать.
– Хорошо, – кивнул я. – Пообещать – что?
– Что ты станешь нас учить, – ответила Астор, и Коди кивнул. – Скоро.
Я глубоко вдохнул. По правде говоря, у меня и прежде никогда не было шанса попасть на весьма, на мой взгляд, гипотетические небеса. Однако пройти через такое, согласиться обратить этих неряшливых маленьких монстров в опрятных, хорошо обученных маленьких монстров… знаете, я, конечно, надеюсь, что был прав по гипотетической части.
– Обещаю, – произнес я.
Дети переглянулись, посмотрели на меня и ушли.
А я остался с сумкой, полной игрушек, неотложной встречей и с несколько скукожившимся чувством срочности.
Неужели семейная жизнь такова у всех? Если так, то как же все в ней выживают? Почему у одних больше одного ребенка, а у других вообще нет? Взять меня: стояла передо мной важная и достижимая цель, как вдруг нашло затмение, с каким ни единой футбольной мамаше не столкнуться, и уже почти невозможно вспомнить, о чем я думал всего секунду-другую назад. Даже при нетерпеливом рычании Темного Пассажира, до странности сдавленном, если не сказать слегка озадаченном, мне понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки и от Ошеломленного Папочки Декстера вновь вернуться к Холодному Мстителю. Выяснилось, что мне трудно вернуться на льдистую грань готовности и опасности, признаюсь, трудно было и вспомнить, куда я подевал ключи от машины.
Так или иначе, я их нашел и, спотыкаясь, вышел из кабинета, а потом, пробормотав Рите какие-то берущие за душу пустые слова, вышел из дому и наконец-то оказался в ночи.
Глава 4
Я вполне достаточно следил за Зандером, чтобы знать его распорядок. Поскольку был вечер четверга, мне было точно известно, где он будет. По четвергам он каждый вечер проводил в Фонде Всемирной миссии Божественного света, предположительно инспектируя скот. После примерно девяноста минут улыбок присутствующим и прослушивания коротенькой службы ему предстояло выписать чек пастору, громадине-негру, некогда игравшему в НФЛ. Пастору предстояло улыбнуться и поблагодарить его, а Зандеру – тихонько выскользнуть через черный ход к своему скромному внедорожнику и чинно отправиться домой, так и излучая сияние добродетельного чувства, какое приходит только после воистину благого труда.
Сегодня вечером, однако, он не поедет в одиночестве.
Нынешним вечером Декстер с Темным Пассажиром составят ему компанию и отправят его в новое путешествие.
Впрочем, прежде всего надо совершить спокойный и осторожный подход, который являлся результатом скрытных наблюдений в течение многих недель.
Припарковав машину в нескольких милях от дома Риты на площадке большого старого торгового центра «Дейдленд», я пошагал к ближайшей станции метро. Поезда редко бывали переполнены даже в час пик, зато вокруг хватало народу, чтобы никто не обращал на меня внимания. Просто приятный мужчина в модной темной одежде со спортивной сумкой.
Я вышел на следующей после центра станции и пешком прошел шесть кварталов до миссии, ощущая, как во мне сама собой заостряется грань, вновь доводя меня до нужной готовности. О Коди с Астор мы подумаем позже. А сейчас, на этой улице, я воплотился в одно потаенное сияние. Слепящий оранжево-розовый свет уличных фонарей, специально предназначенных для борьбы с преступностью, не в силах был смыть тьму, в которую я плотно кутался на ходу.
