Однако правда заключается в том, что в таких ситуациях себя ты винишь в первую очередь. Сомнения, как вирусы, вторгаются в твои мысли и остаются навсегда. Все ли я сделала правильно? Достаточно ли быстро? Ловко? А что, если… Неудачи оседают в памяти, и я помню каждую из них, наизусть, до секунды, в красках. Все случаи, когда мы хотели сделать невозможное, но у нас не получилось.
– Василий Борисович, позвольте объяснить еще раз! – Ярослав Игоревич теряет терпение, но снова повторяет отчет об операции.
Седов-старший моргает, разрывая наши сомкнутые взгляды, и отступает к окну. Смотрит на свои ноги, на лакированные ботинки в больничных бахилах. Как будто сравнивает себя с парализованным сыном. Внезапно выглядит постаревшим, сгорбленным, словно осознание случившегося осело на его плечи.
– Стас – мой наследник, – говорит с таким нажимом, словно это признание несет в себе силу изменить ситуацию. – К сожалению, он мой единственный ребенок.
Это звучит странно, будто Василий волнуется о сыне только потому, что других детей нет.
Заведующий поворачивается к больному.
– Станислав Васильевич, вы молодой, энергичный мужчина, так что будем надеяться на лучшее. Реабилитация вам поможет.
– Вы не понимаете! – вклинивается Седов-старший. – Я должен передать сыну управление бизнесом, поэтому сейчас самое неподходящее время для всего этого.
Нетерпеливый жест обозначает случившуюся со Стасом беду как досадную неприятность, помешавшую отцу вершить грандиозные планы.
Стас насмешливо наблюдает за родителем, бездушие которого явно не является для него сюрпризом.
– А как насчет… – Василий морщится и, зыркнув на меня, демонстративно поворачивается к заведующему, исключая меня из разговора. – Как насчет мужской сферы? – спрашивает сквозь сжатые зубы. – У Стаса должны быть дети. Мальчики, чем больше, тем лучше. Через год, не позже.
Слышали бы вы категоричность его тона!
Мальчики. Чем больше, тем лучше… Представляю, как Стасу выбирают жену, словно речь идет о древней королевской династии. Вспомнился Генрих VIII, английский король, менявший жен в надежде найти ту единственную, которая родит ему сына. Хотя нет, не сына. Нескольких сыновей, причем одновременно и не позже чем через год.
Ярослав Игоревич с трудом сохраняет невозмутимость. Василий Седов выводит его из себя, это очевидно. Стас не выглядит удивленным словами отца, только щурится и хмыкает.
– Да уж, вот вопрос – смогу ли я подарить отцу армию внуков? Отличная тема для обсуждения!
Ярослав Игоревич отвечает тихо, сдержанно. Обращается только к больному.
– Давайте договоримся так: я зайду попозже, и мы с вами обсудим все оставшиеся темы. Наедине. А еще я пришлю отличного специалиста…
– Я отправляю сына в Германию! Там ему будет и лечение, и реабилитация, – встревает Василий.
Ярослав Игоревич пожимает плечами. Он уже высказал свое мнение о том, что перевозить Стаса слишком рано, но спорить больше не станет.
Я ощущаю вздох Василия как свинцовую тяжесть. Словно он переложил на меня часть своего отцовского горя. Он устало потирает лицо, открывает дверь палаты и говорит:
– Итак, будем готовиться к реабилитации.
– Да. – Ярослав Игоревич кивает, ощутимо радуясь завершению сложного разговора.
В палату заглядывает охранник, ждет распоряжений.
– Ад звонил? – спрашивает Василий.
– Мне не звонил. Наверное, занят у невестки… по поводу брата.
– Он хоть нормально долетел?
– Уехал в аэропорт перед операцией и с тех пор не звонил.
– Мне нужно с ним поговорить. Срочно!
Мы прощаемся, собираемся уйти, но олигарх внезапно поворачивается ко мне, несколько томительных секунд изучает мое лицо, словно выискивая изъян, к которому можно придраться.
– А вы как думаете, Ва-ле-ри-я Михайловна? Какой прогноз вы дадите моему сыну?
После операции я много что услышала о семье Седовых, медсестры на посту щедро поделились информацией. О Василии ходят самые разнообразные слухи, от некоторых аж мурашки по коже. Его официальный бизнес – сеть ювелирных магазинов. О неофициальных много чего говорят. В каких только преступлениях его не подозревают, не поймешь, где правда, где ложь. Скажу одно: у Василия Седова совершенно уникальные глаза. Змеиные. Взгляд кобры. Вроде я взрослая, уверенная в себе женщина, а стою парализованная его взглядом, даже рот приоткрыла. И молчу. Второй раз за сегодняшний день распадаюсь на части от силы мужского взгляда. Только в этот раз ощущаю чистый, неразбавленный страх.
– Валерия Михайловна, вы расслышали вопрос? – Заведующий хмурится.
Моргаю, пытаясь сосредоточиться. Но взгляд олигарха держит меня, как нити марионетку, и если не захочет, то не отпустит.
С трудом пробуждаю свой голос, откашливаюсь.
– Слишком рано об этом судить. Через пару дней мы сможем определить точнее, – отвечаю. Хриплый голос царапает гортань.
– А что говорит ваша интуиция? – спокойный, даже уважительный тон вопроса.
– Как сказал Ярослав Игоревич…
– Нет, Валерия Михайловна, я спрашиваю о вашей интуиции. Не стесняйтесь! – настаивает Седов-отец в форме вежливой угрозы. Незаслуженной.
Моя интуиция требует, нет, настаивает, чтобы я сменила имя, покинула страну и никогда больше не встречалась с Василием Седовым. От его змеиного взгляда отказывают мозги, и необъяснимая паника заползает внутрь, сковывая тело и мысли. Что он за человек такой, если способен парализовать одним взглядом?!
Собравшись с силами, я демонстративно поворачиваюсь к Стасу и улыбаюсь.
– Молодой, тренированный организм способен на многое. Станислав Васильевич, вы неординарный человек. Я наслышана о ваших спортивных достижениях, поэтому знаю, что вы приложите все силы к выздоровлению и добьетесь своего.
Не уверена, что нелегальные ночные гонки на дорогих машинах можно считать спортом, но вот такой прогноз я даю Станиславу Седову. Говорю нарочито бодро с почти незаметной долей фальши. Почти незаметной, для всех, кроме Василия Седова. Мои слова отражаются на его лице гримасой боли.
– Хорошая у вас интуиция, добрая. – Он отворачивается, постукивая костяшками пальцев по оконному стеклу. У него на удивление узкая спина и худые плечи, а вот внутренней силы немерено.
Обернувшись, он снова окидывает меня тяжелым взглядом.
– Мне бы такую интуицию!
– Я устал! – объявляет Стас, положив конец нашей беседе.
Договорившись о следующей встрече, мы покидаем палату.
– Неприятный человек этот Василий, – говорит Ярослав Игоревич, когда мы заходим в его кабинет.
– Так у него и репутация неприятная, – соглашается коллега, который был на операции первым ассистентом.
Мы пьем чай, говорим ни о чем, потом заведующий вздыхает.
– Валерия Михайловна, зря ты с олигархом разговорилась, больше не попадайся ему на глаза. О нем всякое говорят, типа мстит без разбору и славится жестокостью. Еще вроде как женоненавистник. Одна из его жен пропала без вести, а пятая по счету недавно сбежала. Правда или нет, держись от него подальше!
Кивнув, я направляюсь к выходу. Пропускаю первого ассистента вперед, прикрываю дверь кабинета и поворачиваюсь к Ярославу Игоревичу. Присматриваюсь к его усталому лицу, ищу отражение чувств. Не нахожу. Он не из тех, кто фонтанирует эмоциями. Старается все носить в себе.
– Я никогда еще не видела такой ювелирной работы. Ярослав Игоревич, вы не просто сделали все возможное, вы и невозможное добавили. Каким бы ни был исход, Станислав – ваш должник.
На долю секунды лицо заведующего смягчается, приоткрывая слабость. Тот самый вирус сомнений, что живет во всех нас. Потом он фыркает и машет рукой, выпроваживая меня в коридор.
– Ладно тебе, Леонова, захвалишь!
Я прихожу к Стасу каждый день, осматриваю его, отвечаю на вопросы. Аккуратно выбираю время, чтобы не столкнуться с Василием. Ярослав Игоревич запретил попадаться ему на глаза.
– Незачем его провоцировать. Хочешь стать его шестой женой или снова с ним поцапаться? Нет – так держись подальше. Скоро Стаса отправят в Германию, а пока не маячь перед глазами его отца. Не напоминай о себе.
– Он несправедлив…
– Ле-ра! Я тебя умоляю, не говори глупостей! Какая может быть справедливость, когда речь идет о его больном ребенке?! Пять лет сыну или тридцать семь, не имеет значения. Ребенок – это навсегда, и такие люди, как Седов-старший, переживают особенно сильно. Он привык все контролировать, а тут такая ситуация.
Я и сама это понимаю, но все равно обидно, ведь мы сделали все возможное. Даже Стас это знает. Вообще он отличный мужик. Повеса, любитель дорогих машин и женщин, он искренне наслаждается своей репутацией и не скрывает грехов. Такие, как он, живут на полную катушку и никого не обманывают. Стас мне понравился именно из-за подкупающей честности, а также из-за стального характера, который он унаследовал от отца. Непробиваемая решимость – вот что отличает Седовых. Такие никогда не сдаются. Уверена, что Стас встанет на ноги, причем очень скоро. Раз уж задумал, то сделает. Когда я его навещаю, мы разговариваем не только о его здоровье. О жизни, об испытаниях, о судьбе. При этом, что бы мы ни обсуждали, Стас не перестает старательно двигать пальцами ног. Пытается согнуть колени, напрягает мышцы. Выкладывается по полной. Такие люди добиваются невозможного.
Мы похожи: оба ни на секунду не отпускаем свою мечту.
Навещая Стаса, я разглядываю охранников на случай, если мой обидчик вернется. До сих пор так и не пожаловалась, не рассказала о нападении. Во-первых, не знаю имени обидчика, да и описать толком не могу. Суровый мужик со стрижкой полубокс в темном костюме – вот и весь словесный портрет. Под это описание подходит любой в охране Седовых. Коротышка тоже пропал, так что спросить некого. Да и доказательств у меня нет, и напоминать обидчику о моем существовании не хочется. Но эти причины не главные. Больше всего я не хочу поднимать шум, так как знаю, что в дело будет вовлечен Василий Седов. А этого я стараюсь избежать любой ценой. При одном воспоминании об отце Стаса все внутри сковывает ледяной паутиной, не вдохнуть.
Считая эту неразумную трусость мудростью, я заношу случившееся в категорию недоразумений. Зарвавшийся охранник решил на время «убрать» молодого врача, оставив Стаса в руках экспертов. Или я просто показалась ему подозрительной, мало ли что бывает. Знал бы Ярослав Игоревич, какое происшествие я от него утаила, прибил бы на месте, это точно. Но я не хочу его подставлять. Что он сделает? Пожалуется Василию Седову? Напомнит ему о существовании подозрительного ординатора? Поссорится с самой влиятельной семьей в городе? Нет, лучше не рисковать. Ничем хорошим это не закончится.
Короче, я заставляю себя забыть о случившемся.
А потом Стаса отправляют в Германию, я даже не успеваю попрощаться и сказать, что восхищаюсь его характером и невероятным оптимизмом.
Однажды я узнаю из новостей, что он встал на ноги. Увижу по телевизору, как он идет к гоночному автомобилю в сопровождении пары красоток. Я в этом не сомневаюсь, как и в том, что судьба больше не столкнет нас лицом к лицу. Слишком неровной была наша первая встреча: я держала в руках скальпель, а он – надежду.
По крайней мере, так я думала, стоя в пустой палате, еще не убранной, со скомканными простынями и засохшими остатками завтрака на подносе.
Кто бы знал, какой подарок приготовила мне судьба.
***
Меня похищают через две недели после отъезда Стаса, когда я уже и не вспоминаю о случившемся и о семье Седовых. Рассказывать о следующих событиях не хочется. Совсем. Отстранюсь от боли, запру эмоции и задам один вопрос, который не дает мне покоя: почему, почему, почему я не догадалась о наказании, которое готовил для меня Василий Седов? Почему не предвидела, что он выберет меня козлом отпущения?
Я не заслуживала наказания, поэтому и представить не могла, на какую извращенную месть способна его фантазия.
Все равно, почему же я не догадалась? Остальное не имеет значения. Только этот вопрос мучает меня и будет мучить всегда.
Похищение оказывается прозаичным донельзя. Мужчина приятной внешности подходит ко мне, хромая и опираясь на трость.
– Не могли бы вы помочь моей матери выйти из машины? Мне одному не справиться.
Даже не оглянувшись по сторонам, я спешу на помощь. Не успеваю оттолкнуть чужие руки, как меня затаскивают на заднее сиденье. Трое мужчин в масках против испуганной меня. На сумеречной, вечерней улице свидетелей нет.
Я кричу, бьюсь в руках похитителей. Кусаюсь, пинаюсь. Отчаянно, яростно и бесполезно. Сразу же хрипну от крика. Мужчины удерживают меня без особых усилий. Подождав, пока я успокоюсь, аккуратно пристегивают ремнем безопасности и завязывают мне глаза.
Они не отвечают на вопросы и крики, вообще не разговаривают, хотя в остальном ведут себя вежливо и спокойно.
Интеллигентное похищение.
Меня привозят на заброшенный склад, затаскивают в комнату с низкой кушеткой, деревянным столом и крохотным обогревателем.
– Будешь орать и драться – тебе же хуже будет.
Это первые слова, сказанные похитителями с момента, когда меня затащили в машину.
Потом меня усаживают за стол и кладут передо мной лист бумаги.
– Напиши несколько слов! Быстро! – рявкает один из похитителей.
Я содрогаюсь и невольно вскрикиваю. Отчаяние бьется в горле пойманной птицей.
«Они сделают так, чтобы моя смерть была похожа на самоубийство. Им нужна предсмертная записка», – думаю я и допускаю фатальную ошибку: беру в руку карандаш.
– Что писать? – всхлипываю, заикаясь от дрожи.
– Что хочешь. «Мама мыла раму».
Уже в этот момент можно догадаться, что меня ждет.
Я должна догадаться.
Но увы, я и не подозреваю о том, что держу судьбу в своих руках. Вернее, в руке, в правой.
«Мама мыла раму», – послушно пишу, еле удерживая карандаш.
– Правша, да?
– Да, – отвечаю, не видя подвоха, слишком волнуясь о смерти, чтобы думать о жизни. – Что вы собираетесь со мной делать??
– Пойдем!
Меня приводят в соседнюю комнату, при виде которой я вскрикиваю так громко, что оглушаю саму себя.
Операционная. Оборудованная наспех, операционный стол больше похож на каталку без колес. Тем не менее здесь планируют провести операцию. Все готово, и к комнате даже прилагается хирург. В хирургическом костюме и маске.
