Ирина Алексеевна Косюк "Жизнь прожить – не поле перейти"

Жизнь прожить – не поле перейти
Ирина Алексеевна Косюк

Книга о нелегкой судьбе женщин из одной семьи. История России как зеркало женской судьбы. Затерянная деревушка в лесной глуши. Любовь, замужество, семья, полная испытаний жизнь.

Ирина Косюк

Жизнь прожить – не поле перейти

Пролог

В своей беспечности мы иногда просто смешны. Нам кажется, что впереди целая вечность. Ничего, если мы сегодня невнимательны к близким людям. Мы впитываем как губки все, что делается для нас, ради нас, но отдавать не спешим. Порой мы думаем, что заняты серьезным делом, тогда как на самом деле просто откладываем на завтра то, что должны сделать сегодня, пока еще не поздно. Приходит новый день, и, оказывается, просить прощения не у кого. Близкого, родного до боли человека нет рядом и никогда не будет.

Жизнь – это история. У каждого она складывается по-своему. Год за годом мы вписываем туда новую страницу, иногда останавливаемся на мгновение, чтобы оглянуться на пройденный путь, но начисто переписать нам не дано, можно лишь проставить недостающие запятые на этих страницах. Исправить что-либо почти невозможно, как и побывать в прошлом можно лишь мысленно. Человек слаб, но если бы мы помнили, что суд собственной совести самый строгий суд, и пока у тебя есть сердце и совесть, ты будешь судить себя сам.

Глава 1. Деревня

У каждого есть Родина, а у меня их две. Родилась я в городе, воспетом лучшими людьми своего времени. Рожденный в муках и возрожденный из руин, один из самых прекрасных городов мира, его нельзя не любить, но есть у меня еще малая Родина – деревушка, затерянная в лесах Тверской области. Название ее не на всякой карте найдешь, однако корни мои здесь.

Места эти упоминаются в древних летописях. Бились на реке Мологе русские воины с полчищами Батыя. Хранят могилы павших во время битвы московского князя с Литвой. Никто не может сказать, чьи руки украшали изящные платиновые браслеты, найденные случайно лет сто назад. Не разглядеть разрушенные временем оборонительные валы по берегам реки. В книгах упоминается: «У реки Мологи в Большом поле во времена Ивана Грозного добывали железо».

Как и у каждого поселения у деревни есть свое предание. Старики рассказывали: «Приехали первые поселенцы шестью семьями на это место и увидели на берегу у ручья ветхую церковь, которая прямо на глазах людей провалилась под землю, но еще долго слышали они колокольный звон». Ручей с тех пор называли Святой. Позже, во времена крепостного права, появилось такое название – Барская Нива, место, где стоял барский дом.

Земли эти принадлежали с давних пор тверскому помещику Еремееву, а потом перешли к его родственникам. В метрических книгах Добрынской пустыни в Успенской церкви, что осталась от некогда большого и богатого монастыря, можно прочесть записи дьячка, где перечислялись родители крещеного младенца: «Крестьянин деревни господина Ксенофонта Еремеева Николай, сын Арсения и законная его жена Матрона…» Помещики Еремеевы владели этими землями до 1917 года. 7 июня 1812 года надворный советник Павел Константинович Еремеев заказал межевание земли, чтобы разделить участки между детьми. Состоял он в родстве и дружбе с графом А. А. Аркачеевым. Потомки его в конце XIX века построили в селе Борисовское красивую церковь в стиле ампир. Для церкви выделили свои земли и строили тоже на свои деньги, кроме этого построили при церкви школу. Что осталось с тех времен? Только память.

Глава 2. Маша

С вечера всю деревню затянуло, словно пеленой, густым туманом. Он надвигался постепенно с поля, потом подступил к околице и скоро распространился по всей деревне.

– Спать не будешь, выгоню на улицу, заблудишься в тумане, и мамка не найдет, – пугает Маша младшего брата.

Мама управляется по хозяйству, Маша укладывает младших спать. Маше восемь лет, брату Леше – четыре, Ванюше – два года, а в зыбке самый маленький – Мишенька. Маша пытается вспомнить деда Ивана и бабушку Меланию, но не получается. Дед умер, когда она была совсем маленькой, а бабушка вскоре за ним. Маша помнит лишь теплые, ласковые руки бабушки, что гладили ее по голове. Маша всегда в няньках сколько себя помнит. Недавно научилась доить корову. Маме одной всю работу не переделать. Уложив братьев, девочка спускается по ступеням из сеней во двор, где стоят две черные коровы с белыми пятнами. Начинает доить. Молоко звонкой струйкой бьет о стенку подойника. Маша доит еще медленно: пока выдоит коров, можно о многом подумать.

Отец сейчас в Петрограде, письма приходят редко. Во-первых, они живут в лесной глуши, в деревне и почты нет. Почтальон ездит за почтой в соседнюю деревню за десять верст. Во-вторых, идет война с немцами. Отца призвали охранять пороховые склады, так рассказывала мама. Трудно им без отца. Он, правда, и раньше уезжал в город на заработки. Уезжал на несколько месяцев, когда было мало работы. Брат Яков помогал устроиться на завод, жил в семье у брата. Якова в город увез барин. Понравился ему смышленый не по годам парнишка, обучил его грамоте и взял с собой. С тех пор Яков и живет в городе.

Василий писал жене: «Хорошо Яшке, он с портфелем по заводу ходит, а я по двенадцать часов у станка стою». Возвращался отец всегда с покупками и подарками. Матери с Машей – отрезы ткани на платья, младшим – игрушки и леденцы. В прошлом году привез красивые изразцы для лежанки, ни у кого в деревне не было такой красивой печки.

В этот раз отец уехал не по собственной воле; сколько продлится война – никому не известно. Маме приходится самой за лошадьми ходить и косы бить. Иногда приходит помогать мамин отец – дед Никола, но ему шестьдесят шесть лет, он совсем старый. Дед сильно сдал в последние два года. Сначала умер сын Василий от простуды, а через два года пришла похоронка на Ивана, погиб солдат в чужих землях, там и похоронен. Больше всех помогает маме старший брат Федор, но на нем своя семья, да семьи братьев, что остались без кормильцев. Мама часто повторяет: «Скорее бы мальчики выросли». Мальчики растут медленно. Брат Леша проворно косит, а самого косака еле из высокой травы видно.

Отец вернулся в 1917 году. В деревне уже знали, что в Петрограде революция, царь арестован. Маша не понимала, что за революция, главное – отец вернулся. Василий Иванович похудел, появилась ранняя седина. В тот год умерли родители мамы. Вскоре отца опять призвали, не успел даже хозяйство поправить. Вернулся только в 1920, сильно кашлял. В этом году приехал в деревню отряд – собирать излишки зерна. Дядя Федор не хотел отдавать последнее, его вывели за околицу с другими мужиками и расстреляли. Разделили общинные земли по едокам. В деревне больше шестидесяти дворов и четыреста человек проживало. Едоков в семье Розовых прибавилось: родилась сестра Марина, брат Николай. Здоровье отца беспокоило всех, открылась язва, а кашель не проходил. Мама подкладывала ему за обедом лучшие кусочки, делала целебные отвары, но ничего не помогало. Работал отец сторожем на лесоскладе. Родилась дочка Нюрочка, отец совсем ослаб, через три месяца схоронили отца. Василию было сорок три года. Мама плакала, не представляя, как будет поднимать семерых детей. Правда, Марии шестнадцать, во всем ей помогает, а младшей три месяца. Маша немного завидовала младшей сестренке, ей не быть в няньках: когда она подрастет, мама отправит ее в школу, а Машу не пустила.

– Не равняйся на подруг, у которых отцы есть. Кто будет за младшими смотреть? Я целыми днями на работе, – строго сказала мама.

Маша и сама все понимала, поплакала и забылась в работе. Одна кроха Нюрочка пока не понимала, какое горе у них в семье, и улыбалась в своей зыбке.

Как-то в деревне появился слепой старик. Ходил, помогая себе палкой, благодарил за милостыню, гадал по руке. Маша не решалась гадать, но после подруг осмелела и протянула свою пухлую ручку, а потом еще долго слышала слова старика:

– Жизнь твоя будет не из легких, много работы, много горя и напастей выпадет тебе в жизни, но люди будут тебе завидовать.

Глава 3. Мария

Марии было уже восемнадцать, пора было думать о суженом. Статной, голубоглазой Марии парни не давали проходу. Мария любила за рукоделием, долгими вечерами при свете лучины, когда младшие спали, слушать мамины неторопливые рассказы. Прадед мамы, Кудрявцев Тарас, с сыном Арсением переселился в деревню из далекой Самарской губернии. Отец мамы, Николай Арсеньевич, родился здесь в 1850 году. В девятнадцать лет женился на ровеснице Матрене. В их большой и крепкой семье было три сына и пять дочерей. Мужчины занимались лесосплавом, гоняли плоты до Весьегонска, зимой лес вывозили на лошадях. Выкупили у барина участок леса и завели лавку в деревне. Когда младшая восемнадцатилетняя дочь выбрала в мужья Розова Василия, родители не сразу согласились. Дочь была завидной невестой. Василий пять лет служил во флоте, был в осажденном Порт-Артуре в 1905. После войны демобилизовался и вернулся домой.

Невеста его давно была замужем. Елене понравился морячок, к своим двадцати шести годам много повидал, никто в деревне столько не видел. Когда посватался, дала согласие. Венчались, как многие тогда, в конце января, после Рождественского поста и праздников. Молодую жену Василий привел в родительский дом. Хозяйство скромное, но жили дружно.

На беседах, которые посещали все парни и девушки, Мария сидела с подружками за рукоделием, а рукодельницей она была отменной и вышивала и кружева плела. Неоднократно замечала пристальные взгляды Цветкова Ефима, правда, по фамилии его никто не называл, звали по прозвищу отца – Рыбой. Отец Ефима часто дрался, как тогда многие деревенские, но умел ловко вывернуться из рук соперника, за что и прозвали Рыбой. Возможно, драки и свели его отца в могилу в сорок пять. Ефиму тогда было восемь лет, сестра Палаша умерла, других детей в семье не было. Мать Иринья Яковлевна до замужества работала прислугой в городе, в деревне ее называли Горничная. Отец Яков Онисимович пытался помогать дочери.

* * *

Яков знал плотницкое и бондарное дело, изготавливал лодки-долбленки на продажу, конные повозки, сани, дровни. Дед и дядя учили всему Ефима. В двенадцать лет он сам сделал телегу. Ефим окончил четыре класса церковно-приходской школы, после смерти отца вся мужская работа по хозяйству легла на его плечи.

От пылких, упрямых взглядов Ефима Мария заливалась румянцем и забывала про свое рукоделие. Когда шла на беседы, Ванька, соседский сын, прижал ее в сенях к стене, не пропуская в горницу.

– Пойдешь за меня? – спросил он. Мария оттолкнула парня от себя. Ванька опять преградил ей дорогу. – Знаю, Ефимка люб тебе больше.

– Ефимка, не Ефимка, а с тобой мне разговаривать не о чем, – не сробела Мария и прошла в дом.

Неяркий свет лучины освещал засланную половиками горницу.

Подруги вышивали у окна, в углу у печки шептались, отложив пяльца девушки. Парни курили, сидя на лавке, прикидывая в уме, как бы подшутить над девками. Встретившись взглядом с Ефимом, Мария отвернулась, чтобы скрыть смущение. Зашел Ванька.

«Господи, только бы не было драки», – весь вечер мысленно молилась Мария. Ефим в драке был горяч, как его отец Василий – Рыба. Недавно она сговорилась с Ефимом, что обвенчаются вскоре и боялась, как бы ничего не натворил.

Глава 4. Замужество

К дому Розовых подошел председатель недавно образованного колхоза, поздоровался с хозяйкой:

– Здравствуй Елена Николаевна! Мария у тебя совсем невеста, – заметил он.

– Да, на беседы уже ходит, только жалко такую работящую девку отдавать в чужой дом, меньшие дочери малы, не помощницы, – рассуждала мать. – Опять же, смотря в какую семью попадет, с детства в работе, отдыхать некогда было.

Председатель понимающе кивнул.

– Оно так, а не вступить ли тебе, Елена Николаевна, в колхоз? Тебе тяжело одной без Василия хозяйство вести. Поверь мне, в колхозе тебе полегче будет.

Мария, взглянула на мать, затаив дыхание, ожидая ответа. Мать, присев на лавку, посмотрела на играющих младших Колю и Нюрочку.

– Может, и вправду, что в колхозе нам вдовам легче будет, а только боязно как-то. Дело новое, сам знаешь, семеро у меня. Надо подумать, – наконец ответила мать. Но в колхоз все же вступила. Отвела на колхозный двор лошадей и телку, дома осталась лишь черная корова.

В деревне церкви не было, но на самом высоком месте, на крутом берегу реки была, построена часовня. Стоило только подняться туда, как дух захватывало от восторга. Взгляду открывались уходящие за горизонт дали, причудливый поворот реки, Молога горделиво несет свои воды, словно обнимает она берега, а часовня словно выбегает на свидание с рекой и гордо смотрится в зеркальную гладь воды, любуясь собой.

Венчались Мария с Ефимом, как и все пары, в Добрынской церкви, что за пять верст за рекой. С того дня началась у Марии новая жизнь. Единственный сын, сестренка Палаша умерла маленькой. Жили молодые дружно. Ефим был хорошим плотником и столяром. Днем работал в колхозе, по вечерам мастерил мебель для соседей. Любое дело у него спорилось. После завершения летних работ Ефим и Мария на паре своих лошадей работали на заготовке леса. По праздникам муж любил пройтись по деревне с гармошкой, самогону не пил. Деревенские молодухи завидовали Марии. Все бы хорошо, но свекровь невзлюбила Марию. Рано овдовев, не имея других детей, она всю свою нерастраченную любовь перенесла на сына и по-матерински ревновала его к Марии. Ничем не могла угодить невестка. Не помня себя от ревности, Иринья цедила сквозь зубы:

– Приворожила, змея, парня, хоть бы побил когда, как другие.

– За что бить-то, мама? – со слезами в голосе спрашивала Мария.

Но свекровь продолжало косо смотреть на невестку. Редкий день, когда Мария без слез за стол садилась. И сказать поперек не смела – Иринья была горяча и скора на руку. По ягоды пойдет Мария с подругами, там уж всласть наговорятся, отведет душу. Одно успокаивало – Ефим к сердцу пришелся, а вот двоюродную сестру Катерину выдали замуж против ее воли за рябого Федьку. Сестра красавица была, да семья бедная, отец на войне погиб. В семье Федьки трое взрослых братьев, хозяйство справное. Вот мать Катерине и приказала за Федьку идти.

«С лица воду не пить», – сказала дочери. Вот и весь сказ. Недавно сестры встретились на улице. На Катерине сарафан новый, а сама бледная, нет прежнего румянца и глаза грустные.

– Как живешь, Катя? – спросила Мария, в душе жалея сестру.

– Не спрашивай, Машенька. – Катерина отвела глаза, смахнула набежавшую слезу.

– Неужто бьет Федор?

– Нет, а вот жить с ним сил нет. Днем за работой забываюсь, а как к ночи, так домой ноги не идут. Не люб одно слово. Да разве я бы пошла за него, если бы Демид жив был.

Мария хорошо помнила Демида. Два года назад его застрелили вместе с дядей Федором за околицей. Кто тогда думал, что так все сложится.

Глава 5. Семейная жизнь

В апреле Мария родила дочку. В святцах на 7 апреля не было имен, решили назвать как маму Марией. Не думала молодая мама, что не только имя свое дала дочери, но и тяжелую женскую долю.

Манечке было уже два года, когда Ефим уехал в Рыбинск, где рубили с товарищами срубы. Зимой в деревне работы мало, а деньги в семье никогда лишними не были. В колхозе в ту пору на трудодень приходилось по пять копеек, хорошо, если хлебом не обидят, и то смотря какой год выдастся. Вот и подавались мужики на заработки в города. Мария была уже на четвертом месяце, когда свекровь отправили ее боронить полосу. Не убереглась, ударилась животом о соху. Так и болело ушибленное место до родов. В положенный срок родился мальчик с родимым пятном на голове. День и ночь плакал, а на третьи сутки затих насовсем. Поплакала Мария над маленьким холмиком, младенца не вернешь, а маленькая Манечка мать за подол тянет, есть просит. Так в работе и забылась. Через год опять родила сына, окрестили Николаем, как младшего брата. Тот уже учился в шестом классе, бегал каждый день в Добрыни, в деревне была только начальная школа.

В 1930 году двоюродный брат Ефима организовал из двадцати семей родственников сельхозартель. Кстати сказать, деревенские парни предпочитали выбирать невест из своей деревни. Деревня была большая, семьи большие, всегда выбор был. За многие годы почти все стали родственниками, прямыми или дальними. Для сельхозартели взяли государственный кредит, на кредит купили австрийский локомобиль, построили лесопилку, щеподралку, мельницу. Работа кипела.

Не проходило и двух лет, в семье Цветковых снова прибавление. Мария располнела от частых родов, но была здорова и румяна, как в девушках. Лишь свекровь продолжала злословить. Внуков Иринья тоже не баловала. В свои пятьдесят лет она была еще крепкой женщиной, лишь морщинки у глаз от постоянной работы на солнце выдавали ее возраст. Отец был строг, но бабушку внуки боялись больше. За столом всегда тишина, опоздавший оставался голодным. Сахар от детей не прятали, всегда на столе, но если кто брал без спросу – наказывали.

Старших рано приучали к работе. Маню мать будила в три часа утра: «Вставай, дочка, лен трепать надо, самое время, пока мягкий». Разопревшие снопы мать доставала из печи и принималась их мять. Манино дело – трепать лен. Тянуться маленькой Мане было неудобно, и отец смастерил ей специальную скамеечку. Готовый лен очесывали, пряли, мыли, развивали, сновали и только потом ткали на станках. Затем сотканное полотно отбеливали и мама шила всем обновы. Долгими зимними вечерами Маня вышивала незатейливых петухов на полотенцах и крестиком узоры на папиной рубахе. Ходила Маня и на колхозный двор – помогать маме доить коров.

В праздник бабушка Иринья надевала черную плюшевую жакетку и уходила, отец брал гармонь и тоже уходил. Дома оставалась Мария с детьми. Иногда нянчить детей приходили мамины младшие сестры, но свекрови и это не нравилось. «Пусть Машка сама со своим выводком сидит, и чтобы не вздумала сестрам хлеб давать», – сказала она сыну.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70621933&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.