– А-а… Иван, впереди «шпрингмины» очень плотно сидят, не обойти. Проползем, но только носом в подошвы! Понял? Ни локоть не выставлять, ни носок!
– Понял, товарищ командир…
Я протиснулся между двух опасных железяк, начиненных тротилом или мелинитом. «Дуло» так, что пот катился по лицу. Еще шаг… Еще два… Пять… Десять…
Луч прожектора полыхнул в стороне, но я мигом уронил лоб на обратную сторону ладони, носом втягивая прель от корней травы. Голубоватый свет скользнул по спине, описал дугу, умывая сиянием каждый бугорок, и погас, обваливая еще более плотную тьму.
«Это фигня…» – думалось мне.
Тут луга с перелесками, а вот за Полунино опять лес встает. Так немецкие саперы приучились засеки готовить в подарок наступающим – срубали деревья на высоте человеческого роста. Остовы заостряли кольями, а стволы укладывали макушками на север и восток. Да еще минировали завалы, швайнехунде недоделанные, опутывая колючей проволокой или вовсе спиралью Бруно. Ухватишься ненароком – разрежет до кости.
А тут – лепота! Ползи себе да ползи…
Я вытянул руку вправо – пусто. Влево – не «дует».
– Всё! – прошелестел мой голос. – Прошли! «Нейтралка»! Группа разграждения, вперед! – Вытянув ладонь перед собой, сосредоточился. – Проволока не под током!
– Ага! – повеселели саперы, проползая первыми.
Их было четверо, с бывалым сержантом Косенчуком. Группа канула в темноту, не издавая даже слабого шелеста, но не задержалась. Вскоре трава передо мною качнулась и шепнула голосом красноармейца Будаша:
– Проход готов, товарищ командир!
– Группы прикрытия, вперед!
Не отрываясь от земли, я проводил группы на слух. В каждой группе – по пять бойцов. В пятерке Ходановича пыхтел Ломов, а под командованием сержанта Якуша сопел Трошкин. Тёмка отчетливо трусил, угодив в моральный переплет.
Он даже не так собственной смерти боялся, как чужой. Переступить через табу – и убить врага… Почти невмоготу!
«Мне будто легче…» – мелькнуло в голове.
– Надо, Тёма, надо! – прошептал я, забывшись.
– Чего, товарищ командир? – не понял Годунов.
– Это я не тебе…
– А-а…
– Прикрытие на месте!
– За мной…
Группа захвата потянулась вперед, минуя разорванные плети колючки, и я оглянулся. Лица разведчиков не белели в темноте – косые полосы сажи с вазелином смазали их, растворяя четкий силуэт. Практиковалась ли подобная маскировка в этом времени или я занес лайфхак из будущего? Да какая разница! Главное – польза…
Не знаю, почему, но именно сейчас у меня получилось уразуметь, прочувствовать всю надрывную сложность Сычевско-Ржевской наступательной операции, или как ее там назвали в Ставке Верховного главнокомандования.
9-ю немецкую армию Моделя, что закогтилась подо Ржевом, приходилось буквально выколупывать, выдирать из нашей земли, оттесняя прочь. Все подходы к «городу-бастиону» превратились в настоящий укрепрайон с глубоко эшелонированной обороной. Линии траншей полного профиля, артиллерийские и пулеметные позиции, ДОТы и ДЗОТы, противотанковые рвы, минные поля, ряды за рядами столбов, обтянутых колючей проволокой…
И каждый пятачок на мушке, секторы обстрела перекрываются – сплошная зона поражения!
«Но мы же ползем!»
Истошная трель губной гармошки напугала меня. Немецкие окопы совсем рядом – ветерок доносил могильный запах сырой земли.
«Момент истины?..» – мелькнуло в голове.
Легко было ненавидеть врага, а «уничтожать гадину» – каково? Вот они, фашисты, рядом совсем. Живые и здоровые гитлеровцы. Жрут бельгийский шоколад и запивают шнапсом…
Стрелял я неплохо – на стрельбищах или в тире. Но жать на спуск, чтобы убить – это совсем другое…
Судьба помогла мне вывернуться из этической ловушки.
Траншеи немцы нарыли с прусской основательностью – крутости заделали досками, боеприпасы аккуратно разложили в нишах, брустверы вывели под линеечку.
Я подполз поближе, оказываясь у стрелковой ячейки. И тут какому-то Фрицу или Гансу приспичило закурить. Щелкнула зажигалка, бросая трепещущий оранжевый отсвет на полное лицо, перетянутое ремешком каски, – и я моментом сымпровизировал.
Винтовка «Маузер» покойно лежала в ячейке, а ствол буквально молил ухватиться за него. Я и ухватился.
Немец довольно затянулся, пыхая цигаркой… Приклад врезался ему в переносицу, проламывая черепок. Сердце мое тарахтело на такой скорости, что уши не уловили удара, а вражья тушка беззвучно свалилась на дно траншеи. Убит.
И тут же с меня будто спало заклятие. Некогда тут психологические травмы получать! Воевать надо!
Оттолкнувшись, я мягко спрыгнул в окоп. Следом зашуршал Ходанович. Так соскакивать – с балетной грацией бегемота – мог только старшина.
– Лёва, проверь ход сообщения слева. Если кто сюда намылится – кончай. Понял?
– Понял, товарищ командир. Кончим.
– Якуш, мертвяка – в тупик, и за мной. Там должен быть блиндаж…
Ход прокладывался по всем правилам воинской науки – с изломом. Слева потянуло вонью – отхожее место, а справа открылось уширение, где стояли пустые носилки. Я не нащупал их, а увидел – над лесом всходила луна, накладывая резкие тени.
В ночной тишине смутно доносились грубый смех и гортанный говор. Попахивало печным дымком. Блиндаж срубили на совесть – надежное убежище, перекрытое бревнами в шесть накатов. Прямое попадание 76-миллиметрового снаряда выдержит, как нечего делать.
Неожиданно скрипнула дверь, отворяя вход, и на пороге зачернела коренастая фигура унтер-офицера со «шмайссером». Блеснули погончики обер-фельдфебеля.
Он продолжал рассказывать «камарадам» что-то веселое – я улавливал смысл с пятого на десятое. Не то чтобы я немецкий знал. Так, под сотню фразочек и слов. Зато произношение идеальное – у меня же абсолютный слух.
Отсмеявшись, унтер захлопнул дверь и валко пошагал прямо на нас. В первые секунды он плохо видел в темноте, даже с лунной подсветкой – как тут не воспользоваться ситуацией?
Я взвел курок «нагана» и выстрелил.
«Ох, и дубовый спуск…» – подумалось мельком.
Короткий шип – и пуля вошла обер-фельдфебелю в лоб. Его развернуло и отбросило на стенку окопа, укрепленную дощатыми щитами. Я едва успел поймать свалившуюся кепку.
Успех нашей эскапады кружил голову, мне все еще чудилось, как Тёмке, что война вокруг не совсем настоящая, а вроде РПГ, куда мы все и угодили. И вот я напялил кепи на голову, повесил на шею «МП-40», и шагнул к блиндажу.
Физиономия у меня вполне арийская, а причиндалы отвлекут внимание на первую секунду. Не в пилотке же со звездой к немцам заявляться…
Потом, позже, я этот свой поиск приключений на нижние 90 объяснял шоковым состоянием. Нет, чтобы послать вперед опытного сержанта! Тоже мне, герой-одиночка выискался…
Сгибаясь под низкой притолокой, я вошел в блиндаж. Сизая пелена дыма вилась под низким бревенчатым потолком, размывая свет яркой карбидной лампы.
На топчанах вдоль стенки сидели и лежали в позе римлян в триклинии унтер-офицеры числом четыре. Слегка встрепанные, изрядно «поддатые», в расстегнутых кителях, они пили и закусывали, балаболя о своем, унтерском.
– Гут нахт, – вежливо сказал я, вскидывая «наган» и целясь в пьяные, вытаращенные глаза.
Фельдфебель и обер-ефрейтор вздрогнули, откидываясь на стенку. Третий – лежачий – выронил кружку, расплескивая самогон, почти дотянулся до автомата… Но тут меня подстраховал Якуш – пуля остановила прыткого. Немец упал ничком, свешиваясь с кровати.
Четвертый по счету – штабсфельдфебель вроде бы – протрезвел и даже вскинул руки, но жест «сдаюсь» ему не помог – пленные мне ни к чему. Пуля отбросила унтера на лежак.
– Лапин! Годунов! Антаков! Белоконов! Вон носилки, перетаскайте тушки в тупик – и штабелем. Якуш! Бери двоих, разведай окрестности в сторону Полунино.
– Есть!
И тут затрезвонил телефон, холодно блестя черным бакелитом. Я замер. Не отвечать? Немцы не поймут. Забеспокоятся, набегут с проверкой…
Выдохнув, поднял трубку.
– Обер-фельдфебель Шульц? – донесся вкрадчивый баритон.
– Айн момент! – зажав телефон ладонью, я отчаянно прошипел: – Кто по-немецки шпрехает?
– Я, товарищ командир, – неуверенно отозвался Никитин, – немного…
– Яша, – твердо сказал я, – ты – обер-фельдфебель Шульц! На!
Красноармеец взял трубку, прочистил горло и выдал:
– Фельдвибель Шульц, фарен зи форт… – Кивая невидимому начальству и бледнея, Никитин вытянулся. – Йа! Йаволь!
– Мля-я… – восхищенно выдохнул Лапин, подхватывая носилки.
Отмахнувшись от него, рдеющий Яков доложил:
– Майор Хильперт приказал усилить посты!
– Поздно спохватились! – хохотнул Косенчук, собирая провизию. – Шоколад! Твою ж в бога, в душу мать…
– Товарищ командир!
Я резко обернулся, заслышав Пашкин голос.
– Старшина передал, что там артиллерийская позиция – четыре 15-сантиметровые гаубицы. Расчеты мы сняли… – Понизив голос, Ломов поведал: – Тёма немца заколол!
– С почином его! – криво усмехнулся я, забрасывая в угол унтерскую кепку. – И всех нас!
* * *
Ночь по-прежнему покрывала мир темнотой, а лунный свет больше мешал глазам видеть, нарезая ломаные тени. Ход небесных сфер был на нашей стороне – незримые, как демоны-убийцы, мы перебегали по траншеям, расходясь всё шире и дальше, шаг за шагом возвращая отобранную землю.
Немцы, конечно, сплоховали. Понадеялись на мины, а русские взяли да и обошли ВОПы! А я, признаюсь, растерялся. Тот самый шанс, который еще вчера числился в неосуществимых, легко и просто давался в руки. Я от него отмахивался, чтобы зря не мечтать, а он – вот же ж!
У нас получалось захватить плацдарм для штурма Полунино.
Нет, я, конечно, рассчитывал на успех ночного рейда, но надеялся, максимум, пошуметь. Устроить громкий тарарам – и уйти без потерь. Уйти! Ха!
Нас тут меньше взвода, а мы тихо, без шума и пыли, захватили три артиллерийские позиции с гаубицами «Kwk-18» и с зенитками «ахт-ахт», четыре ДЗОТа, пару ДОТов, склад боеприпасов… Что ж мне теперь, бросить все это? Щаз-з!
– Якуш! Ходанович! Будем закрепляться.
Сержант со старшиной ухмыльнулись дуэтом, и я не удержал на лице строгого выражения, тоже заулыбался.
– Часовых у землянок сняли, а куда дели?
– Да вон, где сортир у них, – Ходанович махнул рукой. – Самое место!
– А теперь… – Помедлив, я договорил: – Надо тихо вырезать солдатню.
– Пока сонные, – деловито кивнул Лев.
– Справимся, товарищ командир, – посерьезнел Якуш. – У меня Антаков – мастер! Часовых режет, как баранов, те даже не мекнут. И Вано… Тот, вообще!
– Тогда – вперед, – дал я отмашку, – а мы с Фадеевым и… и Годуновым прогуляемся к наблюдательному пункту.
Покинув блиндаж, окунулся в темноту – луна нагоняла смутный свет со спины, вытягивая шатучую тень.
– Товарищ командир… – подал голос Фадеев.
– Вижу, – остановился я.
Из землянки, ежась, выбрался немец, белея кальсонами да сорочкой. С хряском зевнув, он загрюкал сапожищами в направлении удобств. Семенил фриц забавно, но недолго – Вано Махарадзе вырос за его спиной, как ангел мести. Блеснула сталь, полоснув по горлу, и перерезала крик.
– Минус один, – хладнокровно прокомментировал я.
– Да я бы их всех… – выдавил Годунов. – Как тараканов!
– Выведем, Ваня, выведем…
По дороге к немецкому НП мы никого не встретили, а скрюченные тела «истинных арийцев» валялись в тупичках или в вынесенных ячейках. Их смерти меня нисколько не трогали. Напротив, я испытывал злую радость, вспоминая о братской… детской могиле.
Сдохли? Так вам и надо. Мы вас сюда не звали!
* * *
