Вечерние волки
Елена Булганова
Туманы Черного леса. Триллеры, ужасы и мистика
Всего пять минут разделили жизнь студентки Савватии Ипатовой на до и после катастрофы. Пока ловила в подъезде сбежавшего терьера, ее родители и младший брат утратили человеческий облик. Население городка под Питером разделилось по неясному принципу на «неадекватов» и тех, кого загадочная эпидемия не коснулась. Пока власти ищут причины и возводят кордоны вокруг города, Савватия и ее друзья пытаются выжить. Студенты создают дружину для защиты жителей, один их рейдов приводит их в Волчий монастырь, источник городских легенд и страшилок. Возможно, разгадка кроется в старых могилах у монастырской ограды, и одной из них тут совсем не место. Но одно дело – разгадать загадку, и совсем другое – решиться на добровольную жертву, чтобы запечатать столетнее зло хотя бы еще на четверть века.
Елена Булганова
Вечерние волки
Глава первая Собачий город
…судьи его – вечерние волки, не оставляющие до утра ни одной кости.
Софония 3:3
Начало катастрофы выпало на среду, на такой ранний час, когда не ждешь от жизни ни хорошего, ни плохого, а подвиги готов совершать только во сне. Столетнее зло пробудилось, выкарабкалось из-под земли и неуловимо поползло наверх, пока не прошило насквозь все этажи и квартиры…
Я помню и никогда не забуду то недоброе утро, когда ливень затеял бой с карнизом и грохот этой битвы бессовестно вырвал меня из сна. Едва пристроила подушку на ухе, как зазвонил будильник.
– Обалдел? – зашипела я из-под подушки, рукой в спешке нащупывая источник звука на полу возле кровати. – Сейчас в угол полетишь. Не может быть уже утро.
Но будильник твердо стоял стрелками на семи утра. Почему же так темно и почему я ни капельки не выспалась? Я заранее предвкушала, какой злой и невыносимой буду сегодня на занятиях.
На смену назойливому звону пришли звуки пробудившейся квартиры: на кухне звякала посуда и мерно гудел, закипая, чайник. Грохала металлическими ножками о линолеум табуретка, на которой наверняка раскачивался мой неугомонный братец, шикала на него мама…
К привычной какофонии утренних шумов скоро добавился оскорбленный собачий взвизг и дробный перестук улепетывающих лапок. Все понятно, наш йоркшир Мухрик терпеть не может мочить под дождем свою бежевую шерстку. Он наверняка уже выглянул в окно, просчитал все плюсы и минусы – и пошел по пути наименьшего сопротивления: напрудил в закутке перед туалетом. За что получил по толстой попе свернутой в трубку газетой, талантливо изобразил, будто умирает от боли и обиды, – и сейчас уже устраивается спать дальше на кресле в родительской спальне. Ну почему, почему я не знаю способов так же легко и незамысловато отделаться на сегодня от института?
Я рывком соскакиваю с кровати, в темпе утепляюсь (махровый халат плюс кофта), поскольку в комнате непривычно промозгло, будто окно всю ночь простояло распахнутым настежь, затем тащусь в ванную. В коридорном аппендиксе сразу за моей дверью здорово пованивает, на линолеуме сохнет след от тряпки. Я щедро окропляю воздух освежителем воздуха, потом, не открывая толком глаз, в ванной привожу себя в относительный порядок. И уже чуточку бодрее отправляюсь на кухню.
А там мама жарит сырники и брат Сережка с обмотанным пушистым шарфом горлом одной рукой засовывает уже готовый сырник в рот, другой же выводит на столешнице молочные узоры.
– Привет, мам, а где папа? – говорю я, добредая до табуретки и спросонья едва не промахиваясь мимо нее. Приходится схватиться за край стола, ножки отрываются от пола и с грохотом опускаются назад, брат заливается счастливым смехом пополам с кашлем.
– Да тише ты, неуклюжая! – шипит мать. – Отец еще не вставал.
– А ему разве не надо на работу? – Эх, была такая надежда, что хотя бы подкинет до института на нашем «легасике».
– Он отгул взял, нас к десяти в поликлинику отвезет. Не выпишут, конечно, зря только протаскаемся в такую погоду, – вздыхает и поглядывает в сторону окна мама.
Тэк-с, похоже, в этой семье только мне суждено прожить гнусный день по казенному расписанию.
– Ой, что-то у меня тоже горло саднит, заразилась, наверно, – сиплю с надеждой, но, похоже, мои слова улетучиваются сквозь вытяжку над плитой.
– Зонтик не забудь, – говорит мама. – Куртку надевай уже осеннюю, обещают резкое похолодание. И поешь хоть раз нормально.
– Спасибо, что-то больше не хочется! – Я с оскорбленным видом отодвигаю тарелку с половиной сырника. – И глотать ужасно больно, кхе-кхе!
Я прохожу мимо материнской спины, ее волосы закручены в не слишком опрятную куделю на затылке, к воротнику халата приклеена желтая бумажка-стикер. Подавшись вперед, разбираю кривоватые прописные буквы, жирно выведенные черным фломастером:
«ЭТО НЕ МАМА. БЕГИ!»
Бросаю через плечо взгляд на брата и делаю ему зверские глаза. Серый в ответ высовывает до предела язык, и впрямь еще воспаленный.
Обреченно переодеваюсь в своей комнате, уже не реагируя на холод, который вроде как даже усилился. Ничего, в институте первым делом налакаюсь кофе из автомата, а может, и весь день просижу в нашем уютном буфете, под прикрытием развесистой монстеры и пыльного фикуса в огромных кадках. Я не лентяйка, но знаю свой предел: сегодня тот день, когда лучше взять перерыв в занятиях. В прихожей еще немного с надеждой покашливаю, вдруг мама все же заинтересуется? Но нет, никакой реакции, даже разговор с братцем Серегой не прервала. В раздражении хватаю зонт и покидаю квартиру.
Здесь, на лестничной площадке, еще сильнее слышно, как лупит косой ливень по стенам и по окнам, удушающе пахнет сырой известкой и ужас до чего холодно! Я не захожу в лифт – там наверняка на полу уже целое болото, фу! Прыжками преодолеваю лестницу, стараясь согреться.
Но что это? Снизу до меня доносится тоненький визг, полный тоскливого ужаса – и прекрасно мне знакомый. Несусь по ступенькам, попутно осматриваю каждую площадку. И только в самом низу лестницы, напротив железной двери парадного замечаю нашего Мухрика: он прячется за колесом детской коляски, дрожит всем своим маленьким тельцем. На меня из-за обода колеса поглядывает так, будто утратил всякую надежду на спасение и уже не верит своим глазам.
– Мухрик, хватит блажить, вылезай оттуда! – командую я, опускаясь на корточки. – Твой SOS услышан и спасение пришло!
Подхватываю собачонка на руки и снова скачу по ступенькам на наш пятый, попутно не забывая о воспитательной работе:
– Допрыгался, проныра? Опять выбежал, пока мама выкидывала мусор? А вот а-та-ташки тебе, шпана малолетняя!
Взбодрившийся Мухрик косит выпуклым карим глазом на мои руки – он в курсе, что наказывать его можно только газеткой. И прижимается крепче, обнимает лапками, стараясь согреться, ну и разжалобить заодно.
– Вот однажды так и останешься на весь день в парадном, бестолочь! Придет дядька с сеткой, накинет – и кранты Мухрику, улавливаешь?
Я уже у нашей двери, со всей силы жму на звонок – но никто не торопится мне открывать. Да что они там, выпроводили меня и завалились спать? Нормальный ход! Пускаю в ход пятку, колочу – с тем же результатом. Сваливаю собачью тушку на коврик, шарю по карманам – отлично, я не взяла ключи! Ладно, хоть мобильник ухитрилась не забыть. И запасной ключ от домофона всегда лежит у меня в институтской сумке именно по причине моего головотяпства.
Набираю мамин номер – отключен; Сережин, папин – та же ерунда. Да что же за утро сегодня такое? Звоню на наш домашний и долго слушаю тишину в трубке. Мне вдруг становится очень жарко, даже капли пота стекают по позвоночнику… что-то непонятное происходит, такого просто не может быть… тревога, тревога!
Подхватив Мухрика, несусь вниз, выбегаю из парадного и смотрю на окна нашей квартиры. Дождь заливает глаза, но я успеваю разглядеть: они темны, повсюду, на кухне и в гостиной – и страх понемногу отпускает меня. Все понятно: в квартире погас свет, звонок и телефон не работают, а стук заглушил грохот ливня. Видимо, пробки вылетели или какая-то поломка на станции из-за непогоды.
Странно только, что света нет ни в одном окне на нашем пятом этаже, тогда как остальная часть дома светится, как ей и положено в семь тридцать утра почти в самом конце октября. Я никогда не слышала, чтобы свет выключался по этажам, и сомневаюсь, можно ли в таком случае пользоваться лифтом. Домофон – я и этот ресурс задействовала – вроде срабатывает, но поступает ли сигнал в квартиру – неизвестно. Видимо, нет, мне же не отпирают. Класс!
Остается только идти в институт с Мухриком, вот это будет явление! И дальше вахты не пройду. Значит, придется начинать все сначала, подниматься и стучать сильнее. Сейчас дух малость переведу…
Сзади кто-то от души хлопает меня по спине, я визжу и подпрыгиваю, едва не роняю Мухрика, который немедленно начинает голосить от страха на весь двор. Оборачиваюсь и ору:
– Лилька, блин, сколько прошу не подкрадываться сзади! У меня и так нервы ни к черту!
Моя лучшая – и единственная – подруга весело и без всякого раскаяния щурит чуть свои невероятные угольно-черные глаза, покачивает головой:
– Савка, ну ты даешь, нашла время гулять с собакеном, пара через десять минут!
– Да не гуляю я! Этот идиотик в который раз выскочил самовольно в подъезд, и свет вырубился, и до родителей не дозвониться! Как думаешь, можно подняться на лифте, если один этаж остался без света? А то уже сил нет гонять туда и обратно.
Лиля осторожно выглядывает из-под огромного красного зонта, окидывает взглядом строение, изумленно качает головой:
– Вот чудеса, один этаж без света! О-па, гляди, и у нас тоже! – Она тычет пальцем через плечо в направлении своего дома по другую сторону просторного двора. – Не, я бы не рискнула. И вообще, давай лучше забросим Мухра к нам, пусть они там с Гномом отжигают. А после занятий его заберешь.
– Точно, давай, – выдыхаю я, почти успокоившись. – Только все равно нужно дозвониться, мои с ума сойдут, когда спохватятся, что этот недопесок исчез.
Под одним зонтом, утопая в лужах, мы с Лилей несемся к ее дому – кирпичному, основательному, не то что наш блочный. Подружкин дом называют еще профессорским: комнаты там просторные, потолки высокие, лестницы крутые. К счастью, семейство Гальперов проживает на первом, потому что у меня после беготни по лестнице невыносимо крутило мышцы ног.
Едва успела Лиля отпереть входную дверь, как Мухрик, совсем было поникший и утративший волю к жизни из-за неопределенности своего положения, мгновенно повеселел, оживился, жадно втянул ноздрями воздух – он уже учуял закадычного друга, таксика Гнома, с которым они носятся по двору каждый вечер, пока мы на скамейке ведем с подругой бесконечные беседы. Через секунду черный, с рыжими подпалинами на груди и брюхе Гном вылетел в прихожую и громко завизжал от счастья, смекнув, что утро перестает быть унылым.
– Лиль, а где Гром? – удивилась я тому, что сразу следом за малышней не появился из глубины квартиры величавый мраморный дог, чьей жизненной установкой было зализать до смерти любого, кто попадет в его поле зрения.
– Теперь отец с ним в свободное время ходит в группу по аджилити, чтобы Громчик был в форме, – информировала меня подруга, провожая взглядом утекающих в гостиную псов. – А Гнома не берут, потому что он бестолковый и всем мешает. Ну все, прощай, квартира, они сегодня ее точно разнесут.
Отец Лили дядя Лев – врач, зав. хирургического отделения в нашей городской больнице – дежурит сутками, удивительно, как с утра у него еще хватает сил заниматься псом. Бабушка Анна Семеновна, наверно, ушла навещать своих подопечных, она соцработник и обихаживает людей иногда даже моложе ее, а матери у Лили нет. Так что Гнома с Мухриком ожидает с нашим уходом полная собачья вольница.
– Может, пропустим первую пару? – вспомнила я свои попытки избежать учебы и представила в деталях, как хорошо будет посидеть сейчас на уютной кухне, попить кофе, а предварительно порыться в холодильнике – Анна Семеновна, в просторечье «бабаня», была фантастической кулинаркой. А я так толком и не поела с утра…
– Ох, нет, Сав, я не могу, – обдумав мои слова, с сожалением мотнула головой Лиля. – Помнишь, две недели назад уже пропускали, и меня потом в деканат вызвали. Было не слишком приятно.
Все верно, еще со школы за наши общие грешки отвечать часто приходилось одной Лиле. Потому что подруга фантастически красива и не заметить ее отсутствие где надо – или, наоборот, присутствие где не надо – просто немыслимо. А занятие по основам менеджмента, которое начнется через десять минут, ведет молодой доцент, который иногда, забывшись, по ползанятия не отрывает от моей подруженции глаз. Ага, а лишившись этого удовольствия, бежит стучать на нее в деканат.
– Ладно, пошли, – вздохнула я, окончательно пав духом. – Но после пары сразу в столовку, уговор?
– Накормлю тебя до отвала, – посулила мне подруга, уже запирая дверь.
И вдруг замерла, прислушалась. Глянула на меня округлившимися глазами:
– Саввочка, чего это они?
И я услышала по ту сторону двери тоненький тоскливый вой, старательно выводимый в унисон двумя собачьими глотками.
– Ничего не понимаю, Гном даже один никогда не воет. Надо посмотреть, что там у них. – И Лиля снова загремела ключами, но тут уж я блокировала ее руку со словами:
– Наверняка это просто цепная реакция. Слушай!
Действительно, из соседней квартиры тоже несся, заполнял собой парадное, вой, только низкий, басовитый – там обитал пожилой боксер Герман. А где-то на верхних этажах кто-то отчаянно скулил и царапал когтями двери. Похоже, хвостатые еще хуже нашего реагировали на грохот дождя и на слишком уж беспросветное, даже для этого времени года, утро.
В нашем городе на удивление много собак, можно сказать, это такая у нас городская фишка. Пес, а чаще не один, проживает почти в каждой квартире, по вечерам во дворах не протолкнуться от собачников, воздух звенит от лая. На эту тему время от времени даже снимают сюжеты для телевидения и пишут статьи в прессе с заголовками типа «Самый особаченный пригород Питера» или, без искусов: «Собачий город». Хотя городок наш старинный, с богатой историей, с древним лесным монастырем, источником жутковатых легенд и слухов – а прославился, однако, именно количеством псов. Скоро, возможно, к нам начнут специальные экскурсии возить, как на кошачий остров в Японии.
И вот мы неслись в институт, уже не обращая внимания на слякоть, Лиля даже зонтик закрыла, заявив, что он создает лишнюю парусность. Я еще ухитрялась на бегу терзать свой мобильник в тщетных попытках дозвониться до домашних, и с каждым неотвеченным психовала все больше, хотя в целом объяснить молчание телефонов было не так уж сложно. У отца крайне чуткий сон, убегающий бесследно от любого звука, он свой телефон выключает на ночь и маму просит поступать так же. Брат всю неделю проболел, ему телефон, наверно, ни к чему, с друзьями вовсю общается в соцсетях. Мама, должно быть, встала утром, включила мобильный, увидела, что он разряжен, и подключила к сети. Но свет вырубили, мобильник попищал возмущенно и разрядился вконец – вот и вся разгадка. Наконец, едва не искупав собственный телефон в глубокой луже, я в сердцах зашвырнула его в сумку.
И только тогда заметила, как непривычно притихла моя в общем-то далеко не молчаливая лучшая подруга. Придерживая руками капюшон, Лиля вовсю озиралась, крутила головой, словно вдруг решила посчитать ворон на деревьях и крышах вдоль проспекта. Я дернула ее за локоть:
– Ты чего, а?
– Странно как-то, Савка. Смотри, теперь шестые во всех домах стоят темные. Хотя у нас в основном пятиэтажки, с ними уже все в порядке, свет горит.
Так, отлично, есть надежда, что скоро можно будет дозвониться до своих, хотя бы на домашний.
– Может, совпадение? Ну, не встал еще народ? – предположила я.
– Какое-то странное совпадение, на мой взгляд. Интересно, бывают такие профилактические отключения, по этажам?
– Я в электричестве не секу, ты знаешь. Позвони кому-нибудь из своих ухажеров, спроси.
– Да больно надо. Сейчас вот у твоего спросим, – хихикнула Лилька, становясь прежней беззаботной девчонкой – впереди уже показались отсыревшие стены нашего института.
– Что? О господи, только не это! Мои нервы и так на пределе! – простонала я в полной панике.
Причина моего ужаса в этот момент стояла на ступеньках институтского корпуса и энергично сигнализировала нам обеими руками. А в остальном двор был пустынен, поскольку занятия уже шли, и только пара неповоротливых толстых псов, прижившихся на институтском дворе вроде как в статусе охранных, беспокойно прохаживалась вдоль забора.
Ужас звали Ника Лучкин, и он учился в параллельной группе. Два месяца назад, в общей суматохе и неразберихе первого дня занятий, мы, два встревоженных первокурсника с вытаращенными глазами, налетели друг на друга на узкой площадке институтской лестницы – здание, как почти все в центре, было старинное, немного несуразное и малоподходящее для большого количества молодого порывистого народа. Я вынесла из этого столкновения ушибленный локоть, а Ника – твердое убеждение, что встретил лицом к лицу свою будущую жену. О чем за пару дней ухитрился оповестить весь институт, сведя на нет мои робкие мечты обзавестись за время учебы нормальным ухажером.
Ника раздражал меня всем – начиная от девчоночьего имени, даже не знаю, как его там полностью зовут: Никита, что ли? или Николай? Он довольно высок и поджар, но слишком длинное лицо – подбородок наполовину перекрывает шею – делает его фигуру непропорциональной, приземистой. Добивало то, что он все перемены ходил за мной по пятам и постоянно пытался тупо шутить. Единственное, что у Ники было хорошего, – его глаза, бархатистые, карие, чуть навыкате. Когда он бывал огорчен, взгляд становился бесконечно печальным и смиренным. Поэтому моя задача при каждой нашей встрече состояла в том, чтобы в кратчайшие сроки его огорчить.
Не дождавшись нашего приближения, Ника спрыгнул с крыльца и припустил нам навстречу, сходу нагло влез под мой зонт. От этого пара спиц впилась мне в волосы, я ойкнула, схватилась за голову – и пришлось нам остановиться прямо посреди какой-то лужи. Лиля тяжело задышала от раздражения – она тоже Нику на дух не переносила, как и он ее, впрочем.
– Прости, прости, Саввушка! – Ника полез помогать, я в сердцах стукнула его по руке. – Хочешь, поцелую, и все пройдет? И да, привет, ее лучшая подруга.
– Что, разве у вас пару отменили? – сквозь зубы задала вопрос Лиля.
– Нет, пара идет, как и ваша. Просто я должен был убедиться, что моя девочка добралась нормально, не промочила ноги и мне не нужно бежать за запасной парой обуви. Если что, я готов.
