Изогнулись в усмешке губы, так, что я невольно сравнил их с движущейся змеей.
– Простите, что перебиваю, – встрял в рассказ. – Но можно ли чуть поконкретнее? Что за город, что за хан? Насколько помню, набегами куда больше одного хана занималось. Что за воеводы, опять же?
Она глянула на меня с укоризной, чего я якобы не заметил. Эта манера Феди Ивановны речь заводить не с начала, а откуда-то с середины истории, здорово сбивала с толку. Возможно, на то и был расчет. Возможно, обычный круг ее собеседников настолько «в теме», что не нуждается в уточнениях и датировках. Я не таков, и сбиваться с толку мне еще в прошлый раз не понравилось. Так что – восторженный туземец улыбается и машет. Опробованный ход, действенный.
– Город на Москве-реке. Год, когда заполнилась река эта – трупами, – вроде как ответила на мой вопрос Палеолог, но все в той же манере «сам догадайся». – Хан Девлет-Гирей. Из воевод интересен и важен один – Иван. Дмитриевич, как и ты. Иван Дмитриевич Бельский.
И пауза – я к таким в исполнении Феди Ивановны уже начал привыкать. Эх, мне бы знание и страсть к истории, как у Бартош – глядишь, и понимал бы с полуслова озвученные воспоминания специалиста по древностям.
– Царь – тоже Иван – тот берегом ушел из города, – не дождавшись от меня реакции, кроме все тех же интереса и внимания, продолжила хозяйка. – Хан же обрушил на город огнище: посад… предместье подожгли по его приказу. И сменилось безветрие шумным огненным штормом. Казалось, поджег хан само небо, и то, обрушившись, пролилось огнем на землю. Помчалась по улицам буря пламенная, срывая крыши, сжигая все на своем пути.
Пересказ событий взбудоражил. Шторм с ярчайшими молниями, на днях отгремевший над городом, стоял перед глазами. Представилось, как вместо ливня потоками хлещет огонь, как раздувается он в бешеных порывах ветра. Как выжигает во все стороны – и строения, и людей.
И как стоит в этом пламенном безумии невысокая девушка. Ее руки раскинуты, в темных глазах плещутся отблески огня.
– Впоследствии Иван Бельский был признан погибшим, – резко сменила настроение повествования Палеолог. – Задохнувшимся в подвале своего дома. Однако же, несколько лет спустя, мой знакомец, заслуживающий доверия, собственными глазами видел Ивана Дмитриевича. Живым, здоровым и необожженным. Слово того свидетеля, как и слово мое – крепко и истинно. То был он, а не кто иной.
– Как такое возможно? – удивился я. – То есть, если бы обгоревший труп приняли за него, я бы понял. А если он задохнулся…
Девлет-Гирей, горящая Москва и Иван на царстве – это который Грозный, тут даже я догадался. Первопрестольная вспыхивала неоднократно, но, чтобы так круто – не каждый год. И привязка к личностям.
Тут, пожалуй, то сыграло свою роль, что урок о набегах Девлет-Гирея пришелся на время болезни нашей исторички. Ее подменила молоденькая студенточка. И вот она урок вела так, что хотелось не только на симпатичную фигурку глазеть, но и слушать, что именно практикантка говорила. Так что в моей памяти отложился в неплохой сохранности урок про набеги эти. Один из них привел к страшному горению, и пленению тысяч мирных жителей, а второй завершился убедительной, разгромной победой над татарами. Побили, посекли – говорилось про наших; побежали, потонули – про неприятеля.
Что по тем временам было в развитии криминалистики? Полагаю, шиш да маленько, как Мал Тихомирыч выражается. Подкинуть что-то из фамильных украшений, доспехи напялить на схожее ростом и комплекцией тело. Обуглить до неузнаваемости. Готово! Формулировка «задохнулся в подвале» неузнаваемости не предполагала.
– Меня не спрашивай, «как», – покачала головой Федя Ивановна. – Способы разные есть. Может, мороком, может, подкупом. Ближе первое, так как при встрече той Иван был с колдовкой рядышком. А та как раз хороша была в наведении мороков. И знаю я, что с той колдовкой прыгали они через костер в купальский праздник. Закона то не нарушило: жена Ивана из Шуйских уже упокоилась. Знаю, что позже родился у них сын. Родовое имя тот взял по матери.
– К чему такие сложности? – задал вслух я крутившийся на языке вопрос. – Чтобы жену сменить?
– Если б только для того, – сдержанно улыбнулась моя собеседница. – Проще было несчастный случай провернуть. Не с собой, с женой. Нет. Царь, осмеянный ханом, не простил бы воеводу. С Бельскими и до того было остро да колко, а тут воевода город не уберег. Ему бы под ноги так и так углей подгребли. Может даже, ввиду высокого родства, сам царь своим посохом и подгребал бы… Нет, не жить было Ивану после сожжения Москвы. Другое любопытнее: как он из горящего города вышел?
– И как же? – не стал я разочаровывать Федю Ивановну, та явно этого вопроса от меня ждала.
– Не знаю, – с улыбкой развела руками она. – Знаю лишь, что костер с новой женой он перепрыгивал – одним из нас. Одним из мира Ночи.
– А поподробнее? – это уже самый настоящий интерес был. – Кем именно?
Серьезно, я-то уже настроился на то, что покровы тайны с картины фамильного древа будут сорваны. Целиком и полностью.
– Знакомец мой не спрашивал напрямик, – изобразила сожаление специалист по древностям. – А я не просила его, чтоб допытывался. Не столь велико было мое любопытство. Это повлекло бы за собой либо долг, либо неприязнь. Я такого не люблю.
Спрашивается: и стоило ли меня дразнить?..
– Вы предположили, что огонь признал меня за своего потому, что мой предок, возможно, с огнем был в ладах? – эту речь я произнес, скорее, для Палеолог, чем для себя. – А как так получилось, что я – Андрей – снова Бельский? Не какой-нибудь… не знаю, Петров?
– Про сродство с огнем и кровь общую вы верно мои догадки истолковали, Андрюшенька, – просияла Федя Ивановна. – Подлинно говорю: возвышение ваше – лишь вопрос времени. Про фамилию же: другой ваш предок, живший уже позже, воспылал чувствами к девице из рода живописцев Бельских. Принял сие, как знак. Вошел в род.
Значит, были-таки живописцы. А то я успел подумать, что про них мне лапшу на уши вешали.
– Безмерно признателен вам за этот экскурс, – повторно согнул шею. – За мной…
И снова взлетела кисть руки в останавливающем жесте.
– Все, что мной сказано – сказано по доброй воле, без долговых обязательств, – казенно проговорила она. – В знак моего к вам расположения.
После этого я снова засобирался, и чуть не забыл про еще один вопрос. Не то, чтобы особой важности он был, но у кого еще о таком справляться, как не у специалиста по памятникам письменности?
– Федя Ивановна, а не подскажете, почему планетника так называют? Немало я всяких новых слов узнал за последний месяц, и все они были… как бы так выразиться… О! С налетом старины. А планетник на их фоне сильно выделяется. Чужеродно звучит, я б сказал. Тучеводец – куда как ближе.
– Вам бы по стопам батюшки пойти, – всплеснула руками моя собеседница. – Раз подобное любопытство возникает. Взгляните: вы слышите слово, трактуете его на современный лад и потому замечаете нестыковку. В вашем понимании, в том значении слова «планета», как оно вам известно и привычно. Небесное тело, вращающееся по орбите вокруг звезды.
Я невольно кивнул: как слышу, так и пишу, так и выводы делаю.
– Оставим современность в стороне, – Палеолог проделала жест, будто бы и впрямь отодвигая что-то от себя подальше. – Слово это интересное. Небесная планида – так в старину говорили не только о судьбе, но и о сильной грозе. В украинской речи есть слово «планитуватий», означает «сведущий во влиянии планет на погоду». А в старопольских говорах мы встречаем слова «planeta» и «planetnik» – знакомо звучит, не так ли? Значения: «облако» и – внимание! – «человек, управляющий облаками».
– О как, – выпалил, дослушав эту импровизированную лекцию. – Был не прав. Судил поспешно.
– Это лишь недостаток знаний, – мягко сказала хозяйка. – Причем довольно специфических. Был бы с нами ваш батюшка… Простите, что напомнила о вашей утрате, Андрюшенька. Я все еще печалюсь о потере его записей, которые многое могли бы дать миру слова.
А вот в этом «простите» я не услышал подлинного сожаления. Наверное, потому, что из памяти не выветрилась реакция Лены-Хелен, вурдалачки, когда та узнала, чей я сын. Причем та вурдалачка чуть ранее была готова меня выпить досуха.
Я рассыпался в благодарностях и поспешил удалиться.
От Феди Ивановны я вышел в смешанных чувствах. С одной стороны, сказано мне было много. Разного и нового. С другой – сведения не были полны. Как были прорехи в моем семейном альбоме, так и остались. Новые лица добавились, да. Но в таких дальних далях, что мне от этого добавления практической пользы чуть. Дыры же в ближней истории никуда не делись.
Почему рассорились отец с дядей? Что из себя представлял дядька Демьян?
Выходило так: один предок с «колдовкой» семью построил, другой, если верить домовой нечисти, «бесовок, мертвячек, кикимор и ведьм» бить предпочитал при помощи ремешков с заклепками. Очень необычных ремешков, надо сказать – от удара с такой обмоткой взвыл один знакомый вурдалак.
Противоречие? Как по мне – еще какое.
Так что, все, сегодня мною узнанное, было весьма занятно, но малоприменимо к текущим вопросам. Кругозор расширил – и то ладно.
Федя Ивановна же, показательно отказавшись от платы за переданные сведения, связала меня прочными узами «расположения». По правде говоря, я бы предпочел четко сформулированный долг. Потому как ввязываться в игры и «симпатии» специалиста по древностям куда дороже.
Все помнят про бесплатный сыр? А этот сыр подан с улыбкой, с мурчанием – кошкой, прожившей сколько-то там сотен лет на белом (и не очень) свете. Кошка – иносказательно, зато про сотни лет на свете – прямее некуда.
Я бодро переставлял ноги, тогда как «чердак», который голова, был забит не особо жизнерадостными, пасмурными мыслями. И о прошлом-давнишнем, и о даме, подкармливающей меня сластями (с собой, кроме книги, мне снова упаковали несколько коробок с десертами) и информацией. Еще были мысли о женщине, лишившейся сына… Эти были особо серы.
Как затянувшие небо тучи. Сумрак по низу, сумрак по верху, в отражении луж – серость.
Неоднократно слыхал я утверждение, мол, Питер вообще – сер. Всякий раз удивлялся: мы про один Питер речь ведем? Потому как мой Петербург полон красками. Может, не все они ярки и броски. Может, говорящие про серость были в городе только в дни непогоды, когда скрадываются цвета и размываются линии. И, не могу не согласиться, фасады многих зданий стоило бы мыть почаще. Но… а, не важно. Не стану убеждать. И без того отвлекся.
Вот, стоило подумать про серость и краски: вышел к перекрестку, а там девушка с огнями. Вращает, подбрасывает две штуковины вроде вееров с фитилями на длинных металлических спицах. Получается что-то между танцем и жонглированием – красиво, завораживающе. Я такое впервые вживую видел, раньше только по «зомбоящику» наблюдал. Что сказать? «Живая-то лучше!»
Темень и вот такое промежуточное состояние, когда небо уже заволокло, но лить с него еще не льет – самое то для таких представлений. Исполняла свое искристое шоу девушка под бой барабанов. Парень позади нее отбивал ритм на двух «пузатых» инструментах. Звук украшал действо, добавлял к нему некой первобытности.
Я простоял минут десять, любуясь золотистыми бликами. Оставил в ящике пару купюр. Улыбнулся.
Все-таки город – это не только архитектура и история. Это и те, кто в нем живет.
Запищал рингтоном мобильный.
– Хвостатым – физкульт-привет, – положительно, на меня увиденное шоу повлияло… положительно, отвлекло и взбодрило.
– Вот именно, что физкульт! – бодро отозвался Макс (и даже без мата – в лесу кто-то сдох). – Ты с того года не подзабыл, с какой правой стороны ручка газа, и с какой левой стороны ручка управления сцеплением?
В прошлом августе Находько прихватывал меня в нагрузку, когда их компания проводила учебные занятия для знакомых барышень. Я не был барышней, зато сработал, как прикрытие от ревнивой жены Макса. Прикатись он на тот выезд один, и прознай она об этом – устроила бы ему веселую жизнь. Я с его женой немного знаком, это очень резвая и настойчивая дама. Не удивлюсь, если выяснится, что она – как и он, не совсем человек.
– Не блондинка, не путаюсь, – хмыкнул, припомнив самую необучаемую из стайки юных дев, с какого-то перепугу решивших приобщиться к романтике езды на байке. – Только прав у меня с того года как не было, так и не появилось.
– Ититушки, ура! – возрадовался совершенно искренне Шпала. – Через полчаса на Финбане. «Конь» с нас, шлем с нас. Права к херам и прочим полосатым палкам. А на обратке – в сауну закатимся. Да?
– С этого и следовало начинать, – подтвердил я свое участие в чем бы то ни было.
– Там еда, – дернул за рукав прохожего, тоже остановившегося поглазеть на выступление. – Пирожные. Пусть ребята перекусят.
Я быстренько пристроил рядом с ящиком, где блестели монетки и скромно жались в уголок немногочисленные купюры, пакеты со сладостями. При себе оставил только тот пакетик, в котором лежала книга. И поспешил – вечер переставал быть томным.
– Чеслав, только без ливня сегодня, пожалуйста! – проговорил вполголоса.
Не факт, что тот меня услышал, но обошлось без ливня. И без грозы, обещанной Гидрометцентром.
…Накануне я как раз спрашивал планетника на тему слышимости. Вне помещений его ветер гулять может, где ему вздумается – «прослушка» идеальная, если вдуматься. Никакими техническими средствами ее не засечь.
При второй нашей встрече на Сенной он сообщил, что его «послание передал ветер». Иначе говоря, он поставил в известность всех значимых представителей мира Ночи в пределах Петербурга касательно меня.
О том, что с этих самых пор я – под его, Чеслава, рукой, и чтобы никто даже думать не смел причинить мне вред. Разве что подручный его сам проявит себя таким дураком, что даст повод к нападению. Понятное дело, отщепенцев вроде Шпалы оповещать планетник не стал – много чести.
Спорное решение в моем понимании. Раньше обо мне обитатели мира Ночи в большинстве своем знать не знали. Мы не то, что краями – вообще никаким боком не пересекались. За редкими исключениями, вроде водных духов. Теперь наличие в городе огневика станут учитывать в раскладах… И не обязательно эти расклады будут в мою пользу.
Впрочем, сделанного не воротишь, поэтому я молча принял случившееся к сведению. Ладно, не совсем молча… Кое-что спросил все же.
– Ветер свой ко мне приставлять не будете?
Чеслав махнул головой.
– Кто знает цену свободе, как не палач? На плахе остается плата за проступки. Кровь да вспухшая от кнута кожа – за мелкую провинность. Залитие горла – за чеканку фальшивой деньги. За измену и предательство – петля. Заплатил – свободен. Ветер приставить – как в клетку без стен посадить. Нет в ней свободы, лишь видимость.
Я оценил его прямоту.
А нелюбимая мной подземка знала цену быстрой поездке: кроме жетончика, я заплатил головной болью. Нет, неправильно говорю: заплатил головой не болящей. Или даже так: бонусом к скорости мне выдали мигрень. Раздражающую и не уходящую почему-то после волны живого огня.
Оттого, напяливая на голову выданный Находько мотоциклетный шлем, я скрежетал зубами. Вообще эта ноющая и постреливающая гадость была не в тему. Я даже проигнорировал появление в рядах галдящей и развеселой компании знакомого лица. Подумаешь, пригласил Макс и ее тоже. Вот, если у нее таблетка от боли при себе найдется – другое дело.
– Мы со всеми выдвинемся или как? – спросила Ира, оглядывая собравшихся мужчин и их байки. – О, привет, Бельский!
Ирка, наше «маленькое начальство» с работы, была единственной особью женского пола возле гаражного ряда. Интересно, Шпала сказал, что в клуб ей не попасть, кроме как гостем или «грузом»? Или «собственностью», но такое я при Ире поостерегся бы озвучивать. А «цвета» – это мимо нее по определению.
Тех прошлогодних барышень катали не за так. Мероприятие было проплачено. Можно сколько угодно скалить зубы, заявляя о свободе, ветре в лицо, связи с миром и прочих бесконечностях. Но обслуживание техники, даже такой неприхотливой, как выделенные нам с Ирой «Ижи», стоит денег. Бензин стоит денег. Вообще ничего не падает из воздуха само, даже крест с купола Смольного.
– Не, мы не будем тормозить парней, – отозвался Находько. – Отдельно. После них покатим.
Услыхав это «после», я стянул с болящей головы громоздкий шлем.
«Хех», – мне стала понятна радость Макса от моего согласия на совместный выезд. Жена его, прознав о поездке вдвоем с другой женщиной, не стала бы вдаваться в подробности. Ей было бы фиолетово, насколько наша начальница «свой парень», и как ровно дышит к ней Макс.
– Приветствую руководство, – стараясь не морщиться от громких звуков (то тут, то там уже порыкивали «звери») выговорил я. – Ты какими судьбами тут?
Задумался: Ирке в клубе своей не стать, тогда как Шпала – в доску свой. И он вообще не человек. Впрочем, прознай его братья по клубу про иную личину Макса, еще и восхитились бы. Его наглая морда с хищным оскалом отменно сочетается с клубной символикой.
– Этот, – она махнула рукой в сторону Находько. – Отрабатывает должок. За смену, которую пролюбил, а позвонить, предупредить о пролюбе – забыл. Я тогда прикрыла его тощий зад.
«Поджарый и хвостатый зад», – мысленно внес я поправку.
– Это после… – одернул себя: про наши похождения в Михайловском замке и под ним говорить при посторонних не стоило. – Когда Ханна уезжала? Слушайте, от головы есть что-нибудь? От раскалывающейся?
– Тогда, ага, – ответил Шпала, покосился в сторону начальства.
Оно и понятно: подробности в другой раз.
– В моей сумке, – слова ее прозвучали, как песня. – Макс, куда ты ее дел? Держи газетку, страдалец. Потерпи, спасем тебя.
Как-то так я остался один. Дюжина шумных мужиков на той же территории не в счет, им до меня дела не было. Ира со Шпалой отошли, чтобы облагодетельствовать меня лекарством. Оставили перед уходом экземпляр печатной прессы. Сегодняшний «Вечерний Петербург».
Газет я давно не читал. В них ничего обо мне не пишут, так зачем они мне? Вот подстелить под что-то грязное – это можно.
А тут – потянуло на чтение.
«Привидения в петербургских дворцах», – я трижды перечитал название, чтобы убедиться – нет, не привиделось. Привидения были в заголовке. И во дворцах, по мнению автора статьи. Вчитался.
«Наши корреспонденты вам расскажут, любезный читатель, о тех местах, где привидения – дело обычное, и если там их встретите, знайте: все путем. Привидения, встреченные вами в других местах, следует считать последствием перегрева вашей головы, на которую в данном случае следует надеть кепку».
Кепку? Кепку?! Чем поможет кепочка при встрече с призраком? Или уже после полученного теплового удара?
«Видимо, писала женщина», – я покачал головой, получил за это очередной болезненный «выстрел».
«И не думайте, что настоящие привидения являются только ночью», – было сказано дальше.
Ночью, в кепке, не думать. Все веселее и веселее.
Дальше следовало скучноватое перечисление мест, где видели призраков. И что это были за призраки.
Необщительное привидение в Эрмитаже – Николай I. Какое-то мутное описание хрупкой дамы в Русском музее. Архитектор в Академии художеств, являющийся студентам. Всегда к несчастью.
Собор Петропавловской крепости и привидения, стук которых слышит дежурный мужского (подчеркнуто – непременно мужского пола). Дом старого каретника на Большой Мещанской с медленно проявляющимися теневыми картинками на стенах.
Не припомню дворцов, которыми владели бы каретные мастера, ну да пусть.
